Она крепко обняла отца, промочив его рубашку слезами.

— Я люблю тебя, папа, — сказала она. — Что бы ни случилось, никогда в этом не сомневайся.

— Обещаю, солнышко. Я всегда буду тебя любить.

Лиша еще долго его обнимала. У нее больше никого не осталось.

Потом она выбежала за дверь, пока Гаред и Стив только натягивали сапоги. Лиша надеялась никого не встретить по пути в Праведный дом, но дружки Гареда поджидали снаружи. При виде Лиши они засвистели и заулюлюкали.

— Решили убедиться, что Гаред и Стив не прохлаждаются в ваших кроватях вместо работы! — крикнул Рен.

Лиша густо покраснела, но проскользнула мимо лесорубов молча. Парни засмеялись вдогонку.

Вряд ли ей просто мерещилось; люди глазели на нее и шептались. Лиша поспешила укрыться в Праведном доме, но Стефни загородила дверь. Ноздри женщины раздувались, как будто от Лиши воняло щелоком из бумажной мастерской ее отца.

— В чем дело? — спросила Лиша. — Дай пройти. Я пришла помочь Бруне.

Стефни покачала головой.

— Ты не осквернишь святое место своим грехом, — усмехнулась она.

Лиша выпрямилась во весь рост. Она была выше Стефни на несколько дюймов, но все равно казалась себе мышкой в лапах кошки.

— На мне нет греха, — возразила девочка.

— Ха! — засмеялась Стефни. — Весь поселок знает, чем вы с Гаредом занимались ночью. Я надеялась, из тебя выйдет толк, но яблочко от яблоньки недалеко падает.

— Что за возня? — проскрежетала Бруна, прежде чем Лиша успела ответить.

Стефни надменно обернулась и смерила старую травницу взглядом:

— Эта особа — потаскуха, и я не потерплю ее в доме Создателя.

— Ты не потерпишь? — удивилась Бруна. — Разве ты Создатель?

— Не богохульствуй в святом месте, старуха, — отрезала Стефни. — Его слова начертаны здесь и видны каждому.

Она воздела над головой Канон в кожаном переплете, который повсюду носила с собой.

— Прелюбодеи и блудницы навлекли на нас Напасть — такие, как эта потаскуха и ее мать.

— И где доказательство ее преступления? — спросила Бруна.

Стефни улыбнулась:

— Гаред хвастал их грехом на всю деревню!

Бруна зарычала и внезапно набросилась на Стефни. Она врезала ей посохом по голове, сбила с ног.

— Ты готова осудить девочку на основании пустого бахвальства? — вскричала она. — Мужская болтовня не стоит выеденного яйца, и ты прекрасно это знаешь!

— Всем известно, что ее мать — городская шлюха, — фыркнула Стефни. По ее виску текла струйка крови. — Девка пошла по ее стопам.

Бруна ударила Стефни посохом по плечу, и та взвыла от боли.

— А ну прекратите!

Смитт примчался на помощь супруге. Рачитель Майкл следовал за ним по пятам.

— Это Праведный дом, а не энджирский кабак…

— Это женское дело, и держитесь подальше, не то вам не поздоровится! — осадила их Бруна.

Старуха перевела взгляд на Стефни.

— Скажи им, чтобы не лезли, не то я все о тебе выложу, — прошипела она.

— Мне нечего стыдиться, старая ты карга! — рявкнула Стефни.

— Я местная повитуха, — тихо произнесла Бруна, чтобы мужчины не слышали. — Напрасно меня считают слепой. Разглядеть ребенка я вполне в состоянии.

Стефни побелела и повернулась к своему мужу и рачителю:

— Не лезьте в это дело!

— Как бы не так! — Смитт схватил посох Бруны и отвел в сторону. — Вот что, старуха. Мне плевать, что ты травница, — нечего избивать кого вздумается!

— А твоей жене можно осуждать кого вздумается? — парировала Бруна.

Старуха выхватила посох у гласного и треснула его по голове.

Смитт попятился, потирая темя.

— Ну все, — сказал он. — Я пытался по-хорошему.

Обычно после этих слов Смитт закатывал рукава и выбрасывал драчуна из трактира. Гласный был приземист, но крепок и за много лет научился управляться с пьяными лесорубами.

Бруне было далеко до мускулистого дровосека, но она ничуть не испугалась. Смитт набросился на нее, однако она не уступила.

— Прекрасно! — крикнула она. — Вышвырните меня! Сами смешивайте травы! Лечите со Стефни кровавую рвоту и подземную лихорадку! Принимайте роды! Варите зелья! Изготавливайте спички! К чему терпеть старую каргу?