Замуж за мажора

Аннотация

Кирилл Дубцов — звезда университета. Сын декана и мэра, самоуверенный представитель золотой молодежи города. Он всегда получает то, что хочет, и теперь он хочет меня.

 

Глава 1 — Аня, давай быстрее, опоздаем! — дергает меня за рукав подруга Алёна. — Сейчас… — рычу, заталкивая в сумку шапку и шарф. Подбежав к зеркалу рядом с гардеробом университета, в спешке поправляю волосы, морщась от того, какие красные у меня щеки. Может кому-то и идут румяные от мороза щеки, то точно не мне. Цвет моих волос и так делает меня похожей на мандарин, потому что я рыжая, и совсем не немного. Это мое проклятье. Спасает только то, что у меня глаза зеленые. Они отвлекают внимание от всего остального. — Аня! — возмущается Алёна, увидев, что достаю из сумки расческу. Сама она идеально причесанная и собранная, ну а я собиралась впопыхах, потому что проспала! Проснуться в восемь утра субботы, чтобы поучаствовать в университетском “Что? Где? Когда?” — не моя идея, а нашего старосты. В нашей группе всего пять девушек, и у остальных в выходной нашлись дела поважнее, чем тащится в универ, а среди парней желающих участвовать в мозговом штурме под пытками нашлось двое. — Этаж какой? — шагая по пустому коридору на своих бесконечно длинных ногах, Алёна крутит головой, изучая номера аудиторий. Мы первокурсники, и в этом учебном корпусе вообще-то в первый раз, поэтому ориентируемся, как новорожденные. — Сейчас… — лезу в карман сумки, пытаясь найти тот клочок бумаги, на котором записала координаты нужного нам места. Корпус, этаж, аудитория… Нащупав проклятую бумажку, выдергиваю ее из кармана и замираю посреди коридора, терзая ее пальцами и пытаясь развернуть. — Ай! — вскрикиваю, когда в мою спину врезается чьё-то тело. На плечи ложатся посторонние ладони и отодвигают меня в сторону. — Осторожно, — слышу суховатый совет над головой. — Извините… — оборачиваюсь, чтобы увидеть, как меня огибает высокий парень-брюнет в серой футболке и черном пиджаке. Опустив подбородок, бросает на меня мимолетный взгляд сверху вниз, а мои глаза совершенно непреднамеренно сталкиваются с его. Они настолько карие, что не видно зрачков, а вокруг них густые темные ресницы, но молнии под моей кожей разбегаются не от этого, а от того, что не могу отвести взгляд! Красивый… Не тормозя, он на ходу оборачивается через плечо, впившись глазами в мое лицо. Чертит по нему круг. По глазам, губам, по моим волосам. И его взгляд… он немного меня пугает. Он у него тяжёлый и пристальный настолько, что я прячусь, опуская голову вместе с глазами и пытаясь вспомнить, где вообще нахожусь? К щекам приливает кровь. Трясу головой, чтобы прогнать эту краску. У меня нет проблем с парнями. Потому что если у тебя их никогда не было, проблемы тоже нет. Никогда — это значит никогда. Это значит, что я понятия не имею, что такое парень и как он устроен. Не в плане физиологии конечно, в этом плане мне все более-менее понятно… Я… «на любителя», а таких за свои девятнадцать я пока не встречала, поэтому взгляд незнакомого двухметрового парня ужасно меня смутил… — Вы кто такие? — тихий вопрос заставляет вздрогнуть. Резко вскинув голову, вижу, что парень с глазами, как угли, и с чертами лица, от которых опять не могу отвести взгляда, замер у лестницы, занеся одну ногу на ступеньку. А его голос… что со мной такое?! Скользнув глазами по моей подруге, он переводит их на меня, и на этот раз они бегло ощупывают мое скромное тело, снова возвращаясь к лицу. Такое внимание лишает меня дара речи. Он… настоящий красавчик. Тёмные волосы слегка растрепаны и уши немного торчат, а в остальном на его лице все, абсолютно все «на своем месте». Нос, губы, глаза. И ещё… ямочка на точеном подбородке… Можно ли влюбится с первого взгляда? Я кажется смогла… Кажется, я даже не дышу! Иначе почему молчу, как глупая дура, когда его глаза адресуют этот вопрос именно мне?! — Команда “Синие чулки”, — отвечает ему Алёна вместо меня, сунув руки в задние карманы джинсов. — Такой ответ устроит? — Вполне, — посмотрев на нее, говорит он, — третий этаж, библиотека. Предлагаю просто идти за мной. Скосив глаза на подругу, пытаюсь понять, этот эффект — он заразный, или нет? Кажется нет, потому что моя подруга выглядит совершенно безразличной, медленно трогаясь вслед за ним, в то время как я прихожу в себя целых тридцать секунд, чтобы к ним присоединиться. Повесив на плечо сумку, переставляю ноги, преодолевая ступеньку за ступенькой, и не могу оторвать глаз от небрежно, но очень стильно подстриженного затылка. Прячу их, как вор, когда парень бросает взгляд через плечо, поймав меня за разглядыванием задних карманов своих джинс! Краснею с головы, до пят, решая больше вообще на него не смотреть. Его взгляды, они такие тяжелые, и это не потому что его прямые брови низко висят над глазами, это потому, что он… не пай-мальчик, готова руку дать на отсечение. Мне и с пай-мальчиком разговор завести, все равно, что воду из колодца таскать, что уж говорить об этом. В библиотеке людно, как в трамвае. Отклеив от пола глаза, вижу, как наш староста, Вася, машет рукой из-за двух сдвинутых столов. — Явились, — ворчит он, вытряхивая из своего рюкзака блокнот и гору ручек. — Так трудно вовремя прийти? — А мы что, кровью расписывались? — фыркает Алёна, усаживаясь на стул и осматриваясь. — У нас была «д» — договоренность, Морозова, — злится он, плюхаясь на стул рядом с ней. Повесив на ручку стула сумку, сажусь, но мои глаза существуют отдельно от моего поджаренного разума, поэтому плавают по гудящему помещению. По столам, головам, книжным стеллажам… Прислонившись плечом к стеллажу и сложив на груди руки, ОН слушает треп какой-то блондинки, которая, кажется, вот-вот выскочит из своей мини-юбки. Слушает, периодически шевеля губами, а потом вскидывает голову и смотрит прямо на меня, будто точно знал, где меня искать. Резко опустив голову, прячу лицо в волосах, чувствуя себя так, будто моих глаз коснулась молния. — Калинина, конфетку хочешь? — Что? — лепечу, посмотрев на Васю, будто он может догадаться о том, в каком беспорядке находятся мои мысли. — Конфету, — закатывает он глаза. — Спасибо, — протягиваю ему руку. — Эм-м… — забросив в рот карамельку, как бы между делом спрашиваю. — Вась… эм-м… что это за парень… там, возле картотек. В пиджаке… высокий… Театрально поправив на носу очки, он вытягивает шею, и мне хочется сгореть от стыда, потому что вслед за ним шею вытягивает и Алёна. Господи! — Перестань… — прошу подругу, которая даже привстала, чтобы лучше видеть. — Пф-ф-ф… — кисло тянет Вася. — Все вы, бабы, одинаковые. И ты туда же, Калинина. — Куда «туда»? — кусаю губы, бегая по потолку глазами. — Вася, здесь баб нет, — шикает Алёна. — Джентльмен фигов. — Дубцов это, — бросает наш староста, разваливаясь на стуле. — Принц крови. — В смысле? — сухо интересуется подруга, и я благодарна ей за это, потому что на дополнительные вопросы сама вряд ли решусь. — Кирилл Дубцов. Мама — декан, папа — мэр. Вы что, с Луны свалились? Мои глаза становятся круглыми, пока голова переваривает и усваивает информацию. Пока мои одногруппники спорят, я зажимаю в кулаке край своего свитера, борясь с разочарованием. Сын декана и мэра. Местный принц. Этот?! Помимо прочего, наверняка ещё и… мечта каждой второй дурочки. Не удивительно, что и меня туда занесло. Такие парни не водятся с такими, как я. Тогда почему он так смотрит?! Боже… Я такая размазня, что не могу справиться с волнением. Бросив взгляд через плечо, нахожу высокую подтянутую фигуру у картотек. Пожимая руку какому-то парню, Кирилл Дубцов являет свету свою улыбку, от которой у меня замирает сердце, а потом екает, когда, повернув голову, он посылает мне прямой взгляд через весь библиотечный взгляд. Отвернувшись, ловлю на своём лице полный скепсиса взгляд Алёны. Согласна, меня совсем не туда понесло, но сердце в груди все равно бухает так, что придерживаю его рукой. — М, а интернетом пользоваться можно? — спрашиваю тихо, чтобы навсегда закрыть тему сына декана. Упрямо решаю выбросить этого принца из головы, чертя на чистом листе своего блокнота маленький, но жирный крест. Глава 2 — Вы даже не старались, — пилит Вася, подавая мне мою куртку. — Не бухти, — отмахивается Алена, просовывая руки в рукава своего полушубка. — Ты что, рассчитывал на победу? — Я, Морозова, рассчитывал хотя бы на предпоследнее место, — забрасывает он на плечо рюкзак. — Потому что я перфекционист. — Пф-ф-ф… — фыркает она. — Очень сочувствую. Надев куртку, подхожу к зеркалу и аккуратно натягиваю на голову шапку, расправив по плечам волосы. В отражении вижу коридор за своей спиной и гурьбу народа, которая направляется к выходу. Злюсь. Потому что глаза шарят по лицам, ища одно конкретное, но среди них его нет. Вот и отлично. Ненавижу витать в облаках, но на беду, это мое любимое занятие. Я так часто в них витаю, что иногда забываю спустить на Землю. А здесь, на Земле, витая в облаках можно и под машину случайно шагнуть. Победить у нас не было ни единого шанса, прежде всего потому, что тот самый “местный принц” явно рассчитывал забрать победу себе, вместе с призовым фондом, который оказался не таким уж и скромным. И, в отличии от нас, к победе он подготовился. В его команде каждый член был каким-то чертовым вундеркиндом. И это без учета того, что он является председателем университетского клуба “Что? Где? Когда?”. Вот уж кто настоящий перфекционист. Мы не могли победить еще и потому, что в нашей команде было не три участника, а два с половиной, ведь последние три часа жизни у меня ушли на то, чтобы ни разу не обернуться. От этого, кажется, теперь сводит шею, потому что обернуться мне хотелось раз восемьдесят. Пф-ф-ф-ф… Что за дурацкий день. — Может кофе попьем? — возникает позади меня Алена. Она выше меня на целую голову, поэтому надевать ей шапку я не мешаю. Она смотрит на свое отражение поверх моей головы, слегка вытянув шею. Она выше многих людей, и даже парней, и к этому не так просто привыкнуть, потому что рядом с ней я иногда чувствую себя коротышкой, хотя это совсем не так. У меня средний рост, и до знакомства с Аленой мне его вполне хватало. Вздохнув, беру со стула свою сумку. — У нас с дедом сегодня шахматы, — говорю ей. — Безудержное веселье, — хмыкает она. — Вообще-то, да, — улыбаюсь, развернувшись. Проводить время с дедом для меня не пытка, а удовольствие. — Тогда чао, — взмахивает Алена рукой. — Пока, — прощаюсь с обоими, направляясь к выходу. Глаза сами собой косятся на опустевший коридор, но вместо того, чтобы приказать им смотреть вперёд, сдаюсь, позволяя себе эту слабость. Там никого, и слава Богу. Чтобы я стала делать, возникни ОН там? Вот именно, сбежала бы. Крыльцо учебного корпуса замело под самый порог. Охранник в спецовке активно машет лопатой. — До свидания, — киваю ему, сбегая по ступенькам. Свернув в парк, ежусь от холода, торопливо переставляя ноги в ботинках. Мороз кусается даже через джинсы. Ускоряюсь. Скрипя утрамбованным снегом, семеню мимо стадиона и старого кинотеатра, который уже лет сто не работает. Через десять минут добираюсь до аллеи столетних клёнов и торопливо вшагиваю на спальную улицу с одинаковыми одноэтажными домами, которые строились для преподавателей еще в прошлом веке. Как раз тогда, когда мой дед юным аспирантом сошел с поезда на городском вокзале, чтобы следующие пятьдесят лет преподавать в «моем» универе философию. После того, как я в один день вдруг стала круглой сиротой, дед забрал меня к себе Мне было девять, и никто из родственников особо не сопротивлялся. — Привет, Калинка! — Загребая лопатой снег, мой друг Юра чистит дорожку к своему дому. Прекратив работу, опирается ладонью на черенок и поправляет капюшон толстовки, осматривая меня с головы до ног. Голубые глаза смотрят с прищуром, губы улыбаются. Мы выросли вместе, но я не могу не замечать того, что он уже не ребенок. Он недавно вернулся из армии, поэтому пока болтается без дела, но армия определенно пошла ему на пользу. Мышечной массы в нем стало вполовину больше, и вообще он как-то возмужал. Это немного смущает, особенно когда он так смотрит. — Привет, — машу ему рукой, притормаживая. — А нам почистишь? — спрашиваю виновато, мотнув головой на собственную калитку, по обе стороны от которой громоздятся сугробы. Ни я, ни дед, с лопатой не дружим. Все-таки, моему дедуле семьдесят пять. — Ага. Если сходишь со мной в кино, — склоняет набок голову. Мнусь, переступая с ноги на ногу. — Тебе что, сходить не с кем? — кусаю губу. Меня никогда не целовал парень. И… никогда не приглашал в кино. Конечно, рано или поздно это должно было случиться, но я не думала, что “моим первым” станет Юра. До того, как уйти в армию, у него девушки менялись каждую неделю. Он смуглый брюнет с коротким ежиком волос, которые еще не отросли после службы, и на фоне всего этого голубые глаза выглядят особенно впечатляюще. — А я с тобой хочу, — заявляет нагловато. — Я, эммм… подумаю, — развернувшись, направляюсь к дому, неуверенная в том, что это хорошая идея. Я не зануда, но… возможно мне стоит более грамотно распорядиться своим первым поцелуем? Ну и чушь, Калинина! Тебе нужно избавиться от своей неопытности, а не хранить ее, как дурацкое сокровище. Вздохнув, понуро толкаю калитку. Наш старый пес Демон высовывает морду из будки, когда вхожу во двор. Положив морду на лапы, смотрит на меня печально. У него нет породы, но он точно наполовину овчарка. И он всегда голоден. — Дед! — зову, входя в дом. — Здесь глухих нет, Анна, — получаю ответ из кухни. — Ты пса покормил? — сбросив ботинки, вешаю на крючок куртку. — А как же, — отзывается он, пока копошусь в прихожей, ища в сумке свой телефон. Провалившись в сообщение, читаю вопрос от своей двоюродной сестры: “Ты сегодня случайно не была в универе? ” Моя двоюродная сестра Карина владеет информацией обо всем, что происходит в универе. В чате, куда она добавила меня недавно из уважения к нашим родственным связям, всегда собраны все последние сплетни. Но я уж точно не та фигура, которую там стали бы обсуждать. “Случайно была”, — пишу ей. “Утром? На этом мозговом штурме?”, — уточняет она. “Да. А что?”, — отправляю, засовывая ноги в свои домашние угги. Наш с дедом дом — настоящая реликвия, и зимой у нас бывает холодно, особенно когда за порогом минус двадцать. Вообще-то, нам нужен ремонт, но вряд ли мы с ним это осилим. В любом случае, зима когда-нибудь закончится. “Да так, ничего”, — отвечает Марина. Хмурюсь удивленно. Обычно моя сестра не совершает лишних телодвижений без причины. Заглянув в кухню, вижу дедулю, спрятавшегося за разворотом своей газеты. — Тебя можно поздравить? — раздается оттуда. — Последнее место тоже нужно заслужить, — хихикаю я. — Горжусь, — шелестит газетой дед. Глава 3 — Привет, — слышу у себя над ухом приглушенный голос одногруппницы Тани. — Привет, — ежась от холода, поднимаю на нее глаза. Кажется, температура в раздевалке университетского спортзала не сильно отличается от той, которая маячит на термометре за окном. Конечно, это преувеличение, но выдернув из рюкзака толстовку, начинаю судорожно заталкивать руки в рукава. За моей спиной стоит галдеж смешанных между собой женских голосов, от которых к вечеру моя голова немного пухнет. — Слушай, — накручивая на палец кончик своего хвоста, Таня прислоняется плечом к стене. — Ты деловой человек, Калинина? За три месяца учебы в универе я запомнила имена и фамилии всех своих одногруппников, но самый большой общий язык нашла только с Аленой. С тех пор, как мы уселись за одну парту, стали подругами. Это произошло само собой, а с Таней… кажется, с ней я общалась не больше трех раз, потому что она прогульщица. Я не зануда! Просто не люблю нарушать правила, и меня коробит, когда это делает кто-то другой. — Угу, — отвечаю, быстро натягивая на себя лосины. — Понимаешь, тут такое дело… Усевшись на скамейку, обуваю кроссовки. Достав из-под ворота толстовки волосы, собираю их в хвост и набрасываю на голову капюшон. — Какое? — смотрю на Таню, наконец-то готовая отдать ей все свое внимание. Улыбнувшись, жду ее ответа. На ее губах красная помада, на внутренней стороне запястья тату в виде солнечного диска или вроде того. Я слышала, что она подрабатывает диджеем в каком-то ночном клубе, и работа для нее явно в приоритете, по сравнению с учебой. — У меня с философией не очень, — театрально сообщает Таня. — Ну типа вообще не очень. Видимо какого-то гена не хватает, бывает же такое… — Ммм… ясно… — бормочу, отворачиваясь и доставая из кармана рюкзака телефон. — Может твой дед… эмм… может войти в мое положение? — невинно хлопает глазами. — За определенную плату… Пихнув в карман толстовки телефон, улыбаюсь, но теперь натянуто. Подобное предложение… я получаю впервые, поэтому на секунду теряюсь. Дед умеет входить в разные положения, но я уверена, что получила бы от него грандиозный нагоняй, если бы попыталась стать его “бухгалтером”. — Эмм… — откашливаюсь. — Знаешь, тут в универе он мне как бы не дед. Он Максим Борисович Калинин, профессор философии. То есть, в универе мы не родственники, просто однофамильцы, такая странная штука, — кручу пальцем в воздухе, — В общем… как-то так, — растягиваю губы в фальшивой улыбке. — Ооо, — кривит свои губы Таня. — Понятно. Чудеса случаются, да? — Вроде того, — обойдя ее, направляюсь к двери и выхожу из раздевалки, чувствуя поток негатива, который ударяет мне в спину. — Класс… — бормочу, направляясь в спортзал по тоннелю прямо под центральной трибуной. В нем как всегда полно народу. Осенью занятия проходили на улице, а последний месяц здесь, в главном спортзале, и это похоже на то, как будто бочку селедок затолкали в консервную банку. Такое ощущение, что сейчас тут проходят занятия у половины универа, столько здесь народа. Остановившись на выходе из тоннеля, осматриваю огромное пространство, пытаясь найти своих одногруппников. Вообще-то, я здесь в первый раз. У меня было освобождение от физкультуры, потому что в ноябре я целую неделю провалялась с температурой. Алена повторила мой подвиг, только на неделю позже, поэтому ее освобождение все еще в силе и, вместо того, чтобы тратить вечер пятницы на занятие по физкультуре, она благополучно смотрит дома сериалы. Натянув на ладони рукава толстовки, переступаю с ноги на ногу. Где-то в этой мешанине вижу знакомые лица, и там, кажется, уже началась перекличка. Выставив вперед плечо, пробираюсь вдоль края волейбольной площадки, на которой разминаются какие-то парни. Мои шаги сами собой замедляются, когда глаза цепляются за высокую жилистую фигуру, которая трусцой направляется к линии подачи… Сердце ни с того, ни с сего делает рывок, от которого тело бросает в пот и к щекам приливает кровь. Боже! Прекрасно, Аня. Просто прекрасно… Сглотнув слюну и не моргая, слежу за движениями нашего местного принца Кирилла Дубцова, будто зачарованная! Прекрати… Прикусив губу, пялюсь на широкую спину в серой футболке и на потрясную задницу этого мистера совершенство, которая в свободных спортивных шортах до колен выглядит даже лучше, чем в джинсах. — Извини… — бормочу, врезавшись в спину какого-то парня. Выглядывая из-за его плеча, слежу за тем, как сын декана, смеясь и выкрикивая что-то вслед другому парню из своей команды, крутит на пальце волейбольный мяч. Его голос смешивается с сотней других, а по губам я читать не умею. Он… Дубцов, расслабленный и красивый. Улыбки идут его точеному лицу. Идут настолько, что я забываю о том, куда шла, а когда в прыжке он делает очень сильную подачу, под его задравшейся вверх футболкой с трепетом в животе обнаруживаю кубики и V-образные мышцы пресса, которые отпечатываются в моей голове, как двадцать пятый кадр. Черт… Кажется, его родители очень ответственно подошли к вопросу зачатия, потому что с генами у него явно полный порядок. Рванув вперед, включается в игру. Мои глаза, как два распахнутых предателя провожают каждое его движение. Движение сильных рук и длинных ног, которые работают идеально слаженно. Отвернувшись, прячу лицо в капюшоне, быстро семеня по деревянному полу и присоединяясь к своей группе. — А вы у нас кто, барышня? — интересуется физрук. — Калинина, — говорю, бросая быстрый взгляд через плечо. Звуки ударяющегося о пол и стены мяча эхом разносятся по всему спортзалу. Удары у тех парней такие сильные, что хочется втянуть голову в плечи. — Ка-ли-ни-на… — повторяет мужчина, заглядывая в журнал посещаемости. — На разминку! — кричит, махнув рукой. Заняв последнее место в шеренге, принимаюсь повторять за преподавателем. Приседать, гнуть корпус и размахивать руками. Десять минут спустя эта зарядка переходит в бессмысленный бег по кругу, в процессе которого смотрю себе под ноги, чтобы не глазеть на волейбольную площадку. Я не самая выдающаяся спортсменка. С координацией у меня тоже не очень, поэтому вряд ли меня возьмут в команду хоть по какому-нибудь виду спорта. Глядя в спину бегущего впереди Васи, сдуваю со лба выбившиеся из хвоста волосы, а потом у меня в голове происходит короткое замыкание и, кажется, на секунду гаснет свет, потому что мне в висок будто кто-то всадил кулак. — Ай! — взвизгнув, путаюсь в своих ногах, падая на колени и сдирая ладони о пол. — Ммм… — усевшись на него, хватаюсь рукой за голову, пытаясь дышать. В ушах звон, а из глаз брызгают слезы. — Извини, случайно вышло, — слышу насмешливый голос над головой и на мое плечо опускается чья-то рука. — Ты как, Калинина? — запыханный голос Васи возникает с другой стороны. Отскочивший от моей головы волейбольный мяч скачет полу. Всхлипнув, смотрю на свои покрытые ссадинами ладони. — А ты как думаешь? — обиженно спрашиваю у своего старосты. — Встать можешь? — с сочувствием спрашивает он. — Не знаю… — сбросив с головы капюшон, поднимаю лицо. Черные глаза Кирилла Дубцова — первое что я вижу сквозь пелену слез. Расставив ноги и уперев в бока руки, он смотрит на меня сверху вниз, и кривоватая улыбочка вдруг стекает с его лица, когда наши глаза встречаются. Не думаю, что он меня узнал. От физической активности его щеки покраснели, жилистая шея блестит от пота, а красивый рот вдруг напрягается, как и его подбородок с маленькой ямочкой по центру. Скользнув глазами по моему лицу и телу, бросает взгляд на Васю, который кудахчет: — Давай помогу… — Я сам, — объявляет Дубцов, опускаясь рядом со мной на корточки. Уронив на колени руки, смотрю на него расширенными глазами. Потому что он вторгся в мое личное пространство и потому что среди запахов резины и прочего я чувствую тонкий запах мужского дезодоранта. Его лицо так близко, что могу пересчитать каждую его ресницу, когда смотрит на меня исподлобья так цепко, что от смущения опускаю лицо. — Голова кружится? — берет мою руку в свою, раскрывая длинными пальцами ладонь. Его кожа смуглая, а может это загар. В любом случае, моя кожа на фоне его кажется белой. Глядя на наши руки, утвердительно киваю. От его голоса у меня мурашки. Большим пальцем он выводит маленький круг на моей запястье, а потом вдруг прижимает его к бешено бьющемуся под кожей пульсу. Это прикосновение кажется мне вопиюще личным. Хотя до этого дня я даже не подозревала о том, что доверить кому-то удары своего сердца — это чертовски личное занятие! Выдернув руку, прижимаю ее к груди, упрямо глядя в пол. Свесив ладони с колен, нахал тихо спрашивает: — Ты разговаривать умеешь? — Умею… — Что тут у нас? — в поле моего зрения появляются побитые жизнью кеды. Подняв глаза, вижу физрука, который хмурит брови и цокает языком. — Так, давай в травмпункт, — объявляет он громогласно. — Я провожу, — невозмутимо заявляет Дубцов. Переведя на него глаза, хрипло протестую: — Я сама… У меня от него мурашки, и вообще, мне лучше держаться от него подальше. Бросив на меня быстрый взгляд, Его Высочество обхватывает рукой мой бицепс и тянет меня вверх, ставя на ноги с такой легкостью, будто я ничего не вешу. Покачнувшись, упираюсь рукой в его живот и тут же отдергиваю руку, почувствовав жар его кожи через футболку и каменные мышцы под своими пальцами. Обхватив ладонями мои плечи, смотрит на меня сверху вниз. — В норме? — спрашивает, заглядывая в мое лицо. — Да… отпусти… — прошу, ведя плечами. В осознанной жизни меня никогда не касались парни, и сейчас я чувствую так много всего, что кончики ушей начинают пылать, а когда глаза упираются в его губы, смачиваю пересохшее горло слюной. — Пошли, — освободив мои плечи, кладет руки в карманы шорт и, развернувшись на пятках, расслабленно двигается к тоннелю. Прикусив щеку изнутри, медленно трогаюсь следом. Глава 4 Гул голосов и топот ног за моей спиной стихает, когда над головой смыкаются своды тоннеля. Мой провожатый бросает на меня беглый взгляд через плечо, наверное, убеждаясь в том, что я послушно иду следом. Ладони саднит, особенно потому, что они ни с того ни с сего потеют. Моим коленям тоже досталось, но эту информацию предпочитаю оставит при себе. Понятия не имею, где здесь травмпункт, но Кирилл Дубцов наверняка знает, раз вызвался добровольцем и уверенно сворачивает налево, в коридор, который заканчивается окном. Вторая дверь справа в самом деле травмпункт, только внутри никого нет. Остановившись на пороге крошечной каморки, обнимаю себя руками. Наследный принц, в отличии от меня, принимается хозяйничать. Открыв медицинский шкаф, начинает спокойно перебирать его содержимое. Я не знаю, как к нему обращаться, ведь официально мы не знакомы, но он стопроцентно нарушает правила, поэтому неуверенно говорю: — Может просто дождемся медсестру? — У тебя много свободного времени? — выпрямляется, зажав в ладони баночку с перекисью водорода. Его глаза снова проходятся по мне. С головы до носков кроссовок. Пока он рылся в шкафу, я делала то же самое с ним, и этот осмотр заставил трепетать мое тело, поэтому щеки снова вспыхивают, будто он мог каким-то образом узнать об этом. — Нет, но… — смотрю на свои кроссовки. — Это не по правилам. — А ты правильная? — спрашивает с насмешкой. — Да, — поднимаю на него глаза. Браво, Калинина. Эта насмешка есть и на его лице, и она меня смущает. Он весь меня смущает, и он занял собой все пространство маленького кабинета. Мотнув головой на кушетку у стены, бросает: — Садись. Ненавижу свою нерешительность, но ноги вросли в пол и не желают двигаться. Смотрит на меня, склонив набок голову, но когда продолжаю стоять, выгибает брови. Не знаю, зачем он вообще вызвался со мной идти, но если я не сдвинусь с места, буду выглядеть еще более отсталой, чем выгляжу. Переступив порог, быстро подхожу к кушетке и забираюсь на нее, вытянув руки ладонями вверх. — Печально… — бормочет Дубцов, подхватывая правую. Соприкосновение кожи с его горячей ладонью посылает по моему телу мурашки. Кажется, за последние пятнадцать минут жизни я успела испытать на себе все чудеса прикосновений! Морщусь, когда перекись обжигает ладонь, и радуюсь тому, что все внимание Дубцова сконцентрировано на этой химической реакции, потому что сама я пытаюсь отвести глаза от его склоненного надо мной лица. — Ай… — шепчу, пока он хмурит брови, обжигая мою ладонь своей. Воздух застревает в горле, когда в ответ на этот писк, Кирилл Дубцов подносит мою ладонь к лицу и дует на нее. Замерев, вскидывает на меня глаза, и я, кажется, мгновенно забываю о том, где нахожусь! Я не здорова? Отупело пялюсь на его губы, которые приоткрываются вслед за моими. Стук сердца в ушах вдруг разбавляет мелодичный женский голос: — Ого, какая больничка… Дернувшись, смотрю на дверь. В проеме, вертя на пальце кончик пепельно-белого хвоста, стоит миловидная девица в розовых лосинах. Рука Дубцова выскальзывает из-под моей. Повернув голову, выпрямляется. Чувствую себя лишней, когда эти двое принимаются смотреть друг на друга, будто меня здесь нет. Глядя на него с вызовом, блондинка вскидывает подбородок. — Присоединяйся, — отвернувшись, Дубцов возвращает внимание моим рукам. Позволив приложить к ладони вату, кошусь на блондинку из-за его плеча. Ее глаза обращаются к моему лицу, губы поджимаются. Этот взгляд такой колючий, что становится не по себе. Она не спешит пересекать порог, потому что в этой комнате я и сын декана заняли почти все пространство. Прислонившись плечом к дверному косяку, она молча складывает на груди руки. Когда перекись обжигает вторую ладонь, перевожу глаза на Дубцова. Поймав мой взгляд, вкладывает вату мне в руку, после чего возвращает тюбик в шкаф и идет к двери. Впившись глазастик его лицо, блондинка задирает подбородок и уступает ему дорогу, освободив проход. А потом… он просто уходит. Забирая с собой неизвестную мне девушку и запах ее духов, который кажется теперь повсюду. Оставшись одна, целую минуту пялюсь на опустевший дверной проем, пытаясь стряхнуть с себя эту заторможенность. Кожу на тыльной стороне ладоней покалывает, будто там все еще находится его ладонь. Зажав в кулаке вату, прижимаю руку к груди. Я не должна, но все равно с дурацким волнением думая о том, увижу ли нашего местного принца опять! Глава 5 Кирилл — Понравилась серая мышка? Заведя машину, поворачиваю голову. Сложив на груди руки и поджав губы, Марина смотрит с вызовом. Прочертив по ее ледяному лицу круг, отворачиваюсь. Мы вместе так долго, что врать не вижу смысла. — Может быть, — говорю, забирая с заднего сиденья щетку. Выйдя из машины, принимаюсь расчищать от снега лобовое стекло своего «вранглера». Марина тачку ненавидит, ну а я не вижу более удобного варианта для города, в котором ее «мерседес» останется без подвески раньше, чем выберется за ворота дома. Расчистив снег с пассажирской стороны, смотрю на Марину через стекло. Она красивая. К этому я давно привык, но это не значит, что не ценю. Мы вместе уже три года. Предполагается, что мы поженимся. Мы из одной песочницы и мы, кажется, оба не против, но это не отменяет того, что на слишком многие вещи в жизни у нас слишком разные взгляды. Обойдя джип, стряхиваю снег с крыши и стучу щеткой по колесу. Забросив ее в салон, возвращаюсь на водительское место, краем глаза осматривая крыльцо университетского спортзала. — Знаешь что, Кирюшенька, — с издевкой тянет Маринка. — Я рассудительная девушка. — Ага, — трогаюсь, сдавая назад. — Замечал. Она не тихоня, и никогда не была, но капризы всегда выдает с логическим обоснованием, которое я по большей части принимаю, потому что не вижу смысла усугублять конфликт, который лично для меня не стоит выеденного яйца. “Вранглер” перемалывает колею и сугробы, как грейдер, от этого салон трясет. — Так вот, — продолжает Самсонова. — Вам, мальчикам, если на шею поводок накинуть, вас он душить начинает. У вас потребности, и прочее, а семья — это работа и ответственность. Слушаю молча, так как моего участия явно не требуется. Положив на руль руку, расслабленно плыву по проспекту. — Так что… — делает многозначительную паузу. — Если хочешь эту мышь, вперед. Выгуляйся как следует до свадьбы, но только так, чтобы об этом никто не знал, особенно родители. Ни твои, ни мои. И не выставляй меня дурой при всем универе. — В каком месте я выставил тебя дурой? — спрашиваю с расстановкой. — Я тебя умоляю! — наигранно смеется она. — Я тебя слишком хорошо знаю. В доктора Айболита захотел поиграть? На тебя это не похоже, ты эгоист и еще какой… — Как хорошо, что нас таких двое, — сжимаю пальцами баранку. — Но я свои обязанности четко понимаю. И то, что семья — не просто красивая фотография, а еще работа над отношениями. Муж добывает мамонта, а жена заботится о его детях и доме. А страсть и любовь — дело наживное. — Подумаю об этом на досуге, — паркуюсь у тротуара напротив салона красоты, в котором она постоянно зависает. Повернув голову, советую. — Но не бери себе за правило грузить меня этим дерьмом больше одного раза в неделю, потому что мне еще нужно думать о том, где найти мамонта. Растянув губы в фальшивой улыбке, мурлычет: — Тебе мамонта искать не нужно. Твой отец знает, где они обитают. Щелкнув дверной ручкой, выпрыгивает из машины. Приоткрыв форточку, пытаюсь выветрить из тачки запах ее духов. Запах мне нравится, но сегодня от него болит бошка. Тронув машину с места, направляюсь домой. Завтра у меня хоккейный матч, и в эту пятницу мне не хочется ничего, кроме как выспаться перед игрой. В последнее время только там я могу по-человечески спустить пар. Открыв с пульта ворота дома, загоняю во двор “вранглер”, паркуя его рядом с отцовским “мерседесом”. Стукнув по клаксону ладонью, приветствую отцовского водителя Семена, которого с пеленок знаю. Достав из багажника голову, машет мне рукой. Забираю из машины рюкзак и спортивную сумку, глядя на окна дома. В столовой светло, поэтому чертыхаюсь. Быстро взбежав по ступенькам крыльца, вхожу в дом и снимаю в фойе куртку. Сменив ботинки на домашние тапки, достаю из рюкзака телефон и трусцой отправляюсь в столовую. Родители тихо переговариваются, сидя за столом. На матери платье в цветочек, из чего заключаю — она успела переодеться. Взглянув на меня поверх очков, отец раздраженно требует: — Сегодня какой день недели? Пихнув телефон в карман толстовки, целую мать в щеку. — Задержался, извини, — говорю отцу, поймав строгий предупреждающий взгляд матери. — У нас в доме правила устанавливают, чтобы их исполнять, — стучит он пальцами по столу, провожая меня недовольным взглядом. — Я же сказал, извини, — стараюсь звучать максимально нейтрально, усаживаясь на свое место. Устанавливать правила — гребаное хобби моего отца. Я научился их исполнять давным давно, и, как мог, научился держать при себе свое мнение. Совместный ужин по пятницам — это святое святых, так как в остальные дни с этим бывают проблемы. Мой отец мэр города, а мать декан моего факультета. Совместные ужины для нас — это целая проблема, потому что все другие дни недели у отца расписаны по часам. — Какие планы на завтра? — спрашивает, вертя на скатерти столовый нож. — Хоккей. — Первое будешь? — открывает мама фарфоровую кастрюлю. Киваю, отдавая ей тарелку. — Хоккей… — тянет отец. — Как насчет чего-то полезного? Хоккейная карьера тебе в двадцать один не светит. — Олег, — вздыхает мама. — Мы об этом уже говорили. Это хобби. — Хобби, — сухо повторяет он. Дикий аппетит, который притащил с собой, испаряется, собственно, как и каждую пятницу. — Как дела у Марины? — интересуется мама. — В норме, — смотрю в тарелку, зачерпывая ароматный суп, от которого воротит. — Учись грамотно выражать мысли. Подняв на отца глаза, даю себе секунду, чтобы остыть. Глядя на меня не моргая, спокойно ждет ответа. — Ее дела полностью соответствуют понятию “в полном порядке”, — отвечаю с серьезной миной. — Язвишь, — кивает отец. — Ключи от машины оставишь в прихожей. Сжимаю ложку, пытаясь сохранить покер-фейс. Эти заскоки у него обычно длятся до следующей пятницы. Если я остаюсь без машины, пользуюсь водителем матери. — Олег… — цокает она, ставя перед ним тарелку. — Он меня завтра в театр везет. — Ничего, — принимается он за еду. — В другой раз отвезет. Усмехаюсь, пихая в себя суп. Час спустя, хлопаю дверью своей комнаты и сваливаю на пол сумки. Прежде чем рухнуть в кровать, отправляюсь в душ. Намылив голову, опять злюсь, потому что перед глазами миловидная веснушчатая физиономия рыжей тихони, которая смотрит на меня, как кролик на удава, хотя я повода не давал. Хорошенькая. Такая теплая на вид, что хочется потрогать. Хочется сожрать или отыметь, сам не знаю. Может и то, и другое. Пф-ф-ф… Принципиально не узнавал ее имя, хотя это не проблема. Это полнейшая фигня… Опустив вниз руку, упираясь второй в стену. Не собираюсь я ее иметь, но перед глазами ее губы и бледная шея, а в ушах ее визг, когда получила по голове волейбольным мячом. — Зараза… — хриплю. Лучше ей не попадаться мне на глаза в третий раз. Глава 6 — Что будешь? — Кофе. — Натягиваю рукава свитера на замерзшие ладони, глядя на Юру. Нас разделяет маленький квадратный стол в кафе “Катрина”, которое в народе называют “Катюхой”. В народе — то есть, среди студентов, потому что именно они здесь главные посетители. Универ прямо через дорогу. Подсвеченный огнями фонарей за окном, в которое я смотрю, чтобы спрятаться от пристального и немного волнующего взгляда Юры. Развалившись на стуле, он смотрит на меня так, что начинают пылать щеки. После кино он предложил посидеть в кафе. Не знаю, почему пошла с ним в кино. Разумеется, я знаю. Я всерьез подумываю о том… в общем… чтобы он меня поцеловал. Может быть, это станет гарантией того, что сегодняшней ночью мне будут сниться новогодние эльфы, а не точеные черты лица Кирилла Дубцова. Его глаза и… его губы… и то, как он смотрел на мои… — Замерзла? — Ммм? — Перевожу глаза на задумчивое лицо своего “друга”, пытаясь быть непринужденной. — Замерзла? — повторяет он свой вопрос. — Согреть? — шалопайски ухмыляется. — Эмм… не надо. — Тереблю кончик своей косы. Сегодня суббота, и в кафе полно народу. Мне кажется, будто на нас все смотрят, хотя это вряд ли. Вряд ли кому-то есть дело до того, что у меня сегодня первое в жизни свидание, и я понятия не имею, как перестать быть такой зажатой. — Еще что-нибудь будешь? — Встает Юра со стула. — Пирожное с вишней. — Провожаю его глазами, глядя снизу вверх. Кивнув, кладет в карманы руки. На нем рубашка в мелкую клетку и джинсы. Ему идет. Наблюдаю за тем, как мой сосед направляется к витрине с десертами, и перевожу глаза на входную дверь. Туда, откуда веет морозным сквозняком, потому что в кафе вваливается целая галдящая орава парней. Заглушая свои хохотом тихую, расслабляющую меня музыку, они привлекают к себе внимание, как слоны в посудной лавке. Мое сердце делает неконтролируемый кульбит. Среди незнакомых спин и разноцветных шапок я вдруг вижу профиль высокого брюнета в дутом пуховике, когда он сбрасывает с головы капюшон. С шипением выдыхаю воздух, потому что волна дурацкого жара нахлынывает так же внезапно, как и исчезает, оставляя меня с колотящимся сердцем, как загнанного кролика. Поправив огромную хоккейную сумку, висящую на плече, Кирилл Дубцов обивает о порог ноги в рыжих ботинках, стряхивая с них снег, а потом бросает взгляд через плечо, осматриваясь. Встрепенувшись, отворачиваюсь к окну. За ним метет. Закусываю губу, сжимая ладони. Минуту назад они были ледяными с мороза, а сейчас они влажные! Мне вдруг становится жарко, пока упорно смотрю на стекло, не собираясь выяснять, видел он меня или нет. Прошел один день, а этого вполне достаточно, чтобы вообще забыть о моем существовании… — Прошу. — На стол передо мной опускается кофейный стакан и блюдце с пирожным. — Спасибо, — блею, глядя в стол. Юра усаживается на свое место, а я обнимаю ладонями горячий стакан. Себе он взял безалкогольное пиво. Мне кажется, будто его не было целую вечность! За это время я успела до дыры протереть глазами стекло и запутаться во лжи самой себе… Я хочу узнать видел ОН меня или нет! Хочу до жжения под кожей… — Ты прелесть, Калинка… — тихо говорит Юра. — Что? — Поднимаю на него глаза. Склонив набок голову, он смотрит на меня исподлобья. Протянув руку, берет мою ладонь в свою, спрашивая: — Хочешь погадаю? Это нелепое предложение заставляет меня улыбнуться. — Ты что, хиромант? — Ага, — поигрывает он бровями. Снова улыбаюсь, осторожно забирая у него свою руку. — Лучше не надо, — говорю серьезно. — Я верю в чудеса. — Верю, — смеётся Юра, глядя на горлышко своей бутылки. Его компания ужасно приятная, но я не готова давать ему безлимитный зелёный свет. Я просто хочу… оставить себе пути отступления, если вдруг передумаю с ним целоваться… Бросив поверх его плеча косой взгляд на уютный зал кафе, смотрю в дальний угол — источник взрывов хохота и мужских голосов. Там, рассевшись за большим столом, устроилась та самая компания кучи незнакомых мне парней. Незнакомых, кроме одного. Мне хватает пары вдохов, чтобы найти ответ на вопрос, видел он меня или нет. Кажется, я нашла его ещё пару секунд назад, когда почувствовала, будто у меня на лбу кто-то нарисовал круглую мишень. Откинувшись на стену и сложив на груди руки, Дубцов смотрит на меня из тени угла, в котором сидит. Его хоккейная сумка лежит на полу рядом. Вытянув перед собой длинные ноги в черных спортивных штанах, он смотрит прямо на меня! Обтягивающая шапка скрывает его волосы, оставляя открытым лоб и все его лицо. Высокие скулы, точеный подбородок с этой ямочкой… Нас разделяет пять метров плиточного пола, два столика и кубометр пахнущего кофе воздуха, но мне вдруг кажется, что он даже ближе, чем Юра. И даже когда отвожу глаза, меня не покидает ощущение, будто за этим маленьким столом нас теперь трое. Такое бесцеремонное вторжение, пусть и воображаемое, немного злит. Особенно потому, что теперь я ни на одном слове Юры сосредоточиться не в состоянии, поэтому, когда в кармане начинает трезвонить телефон, испытываю облегчение и хватаюсь за свой старенький смартфон, подпрыгнув на стуле. Посмотрев на дисплей, быстро проговариваю: — Это дед… — Передавай привет, — хмыкает Юра. Кивнув, выскальзываю из-за стола. Кирилл Она в самом деле такая или прикидывается? Глядя в окно, жует губы и дергается, будто всего света стесняется. Тихоня. Святоша, еще каких поискать. Вообще-то, быть такой опасно. Хороших девочек все хотят попортить — аксиома. Сам я такой фигней никогда не страдал, но знаю достаточно придурков и таких же придурошных спорщиков. Мое окружение достаточно испорчено. Чем больше бабок, тем активнее развивается чувство безнаказанности. И не на пустом месте. С кем она здесь? Осматриваюсь, но тут вариантов куча. — Пфффф… — откинувшись плечами на стену, мрачно смотрю на девчонку за столиком у окна. Что за черт? Суток не прошло. Кажется, мне и правда стоит поднять информацию. Почему до прошлой недели я вообще не знал о ее существовании, а теперь она лезет в глаза из-за каждого угла? Нифига не вовремя. После тренировки у меня зашкаливает тестостерон, и все, что располагается ниже моего пояса просто, твою мать, крутит от вида этих крамольно рыжих волос и миловидного профиля в веснушках. Красивая, если приглядеться, но жестко на любителя. Я всегда был немного с прибабахом. Складываю на груди руки и собираю пальцы в кулаки. Хочу потрогать эти волосы. Как бы руки не ошпарить. Твою мать. Ну, и как ее зовут? Без понятия. Гогот за столом отвлекает. — Пиво будешь? — Нет, на режиме, — отвечаю Стасу, двоюродному брату. Обернувшись, Стас пытается понять на что я пялюсь. Не переживаю, вряд ли он сложит дважды три и умножит это все на десять. На улице снегопад и пробки, как в Индии, а я без машины на неделю минимум, так что брат — мой водитель на ближайшие дни, а там посмотрим. После игры возвращаться домой желания не было, плюс ко всему, Марина отправилась на выходные в столицу за покупками. В этом психически невыносимом действе я никогда не принимаю участия, поэтому решил позависать с братом и его компанией. Как результат — Тихоня. Внутренний голос подсказывает, что так “везти” мне будет далеко не всегда. Это случайность, а они имеют свои рамки. Теряю мысль, когда спина какого-то типа в клетчатой рубашке загораживает обзор, и я с притормаживанием понимаю, что он усаживается напротив моей Тихони. Моей? Тряся головой, тихо смеюсь в потолок. Предложение Марины всплывает в чертогах памяти, как вызов самому себе. Выгуляться как следует? Сжав челюсти, смотрю на столик у окна. Если это ее парень, то он не выглядит дегенератом, но когда ее бледная узкая ладонь оказывается в его руке, сжимаю кулак. Рыжеволосая голова, с которой я не спускаю глаз, все же приходит в движение. Ей хватает трех секунд, чтобы, забив на своего Ромэо, отыскать меня в пространстве. С первого раза и без ошибок, твою мать. Пухлые коралловые губы на фарфорово-веснушчатым лице поджимаются, но пугливые зеленые глаза влипают в мои так, что мне даже делать ничего не надо. Просто не отпускать их, пока в крови что-то по-тихому начинает бурлить. И я с запозданием понимаю, что не моргаю… Что за дерьмо такое?! Очередной взрыв хохота выдергивает меня из транса. Секунду спустя наблюдаю за тем, как Тихоня проносится мимо, прижав к уху телефон. На ней узкие джинсы и безразмерный свитер. Как бы мило не выглядела ее маленькая задница в этих джинсах, резко выпрямляюсь и хватаю со стола свой телефон, объявляя: — Я все. — Куда? — Удивляется Стас, выгибая брови. — Только пришли вроде. — Такси возьму. — Сдергиваю со спинки стула куртку. — Отдыхай. Подняв с пола сумку, покидаю кафе, не оглядываясь. Если уж мне, и правда, нужно выгуляться, есть куча более адекватных вариантов, но когда уличный мороз лупит по щекам, понимаю, что ни хрена не в настроении. Глава 7 Подперев ладонью щеку, бездумно вывожу на чистом тетрадном листе спирали и зигзаги. Эта имитация бурной деятельности усыпляет, как и все вокруг. Тот, кто придумал послеобеденные лекции, наверное никогда не был студентом. Или просто дурак. Рассматриваю свою руку и свой самодельный маникюр, хмурясь от всяких мыслей, плавающих в голове… — Калинина, что я сейчас сказал? Отлепив глаза от линий на своей ладони, перевожу их на деда. Поправив очки, смотрит на меня из-за лекционной кафедры, ожидая ответа на вопрос, который я не расслышала. Посылаю ему очень красноречивый взгляд, намекая на то, что мне совсем не до философии. — К доске ее! — хихикает кто-то из-за спины. — Повнимательнее, Анна, — назидательно советует наш лектор, ткнув в меня пальцем. Закатываю глаза. — Хочешь? — Алена кладет на мою тетрадь зеленого мармеладного червя. Отправляю его в рот, мрачно глядя в окно, за которым уже начало темнеть. В аудитории почти шестьдесят человек, и мне вдруг интересно — кроме меня здесь есть девятнадцатилетние нецелованные девушки? Смотрю на подругу, которая старательно записывает за дедом. В Алёне почти метр восемьдесят роста, но даже это не стало проблемой, когда дело дошло до парней. У нее опыта примерно в три раза больше, чем у меня, а я… Вместо того, чтобы получать от своей жизни “все”, занимаюсь тем, что воссоздаю в памяти черты лица (и не только лица) Кирилла, чтоб он провалился, Дубцова… Каждую известную мне деталь, как чокнутая дурочка… Морща лоб, упрямо жую мармелад. Как глупо и наивно, но три дня назад, стоило мне только обнаружить, что в кафе его высочества больше нет, как я сдулась, будто спущенный шарик. Это оказалось обидным. Да, обидным! Он просто ушел. Взял и ушел. Все… абсолютно все вдруг стало не таким ярким и интересным. Ведь я его совсем не знаю, с чего я вообще взяла, что с ним… с этим Дубцовым, может быть интересно? Внутренний голос подсказывает, что с ним будет интересно, и еще как… Долгожданный звонок завершает эту бесконечную лекцию. Я люблю слушать своего деда, но только не сегодня. Захлопнув тетрадь, убираю ее в сумку. Вместо того, чтобы подарить Юре этот несчастный поцелуй, я просто выскочила из его машины, как трусливая школьница. Я даже не уверена в том, что после этого он будет со мной разговаривать. Пятнадцать минут спустя кутаюсь в свой шарф, исподлобья осматривая автомобильную стоянку перед зданием главного корпуса. Понятия не имею, что ищу, ведь я не знаю, какая у него машина… Заканчивай, Калинина! До прошлой недели я даже не знала о его существовании, а теперь только о нем и думаю. — Чайку бы погонять. — Предлагает мне дедуля свой локоть. — С вареньем. На нем пальто и норковая шапка на пару десятилетий старше меня самой, но любить ее меньше от этого он не стал. Он любит свои старые костюмы, и у него в кармане всегда есть носовой платок. — Варенье кончилось, — замечаю рассеянно. Просовываю руку под его локоть. Стараясь не поскользнуться, осторожно спускаемся по расчищенным от снега ступенькам. Кучка парней курит рядом с урной, поток людей направляется к автобусной остановке, среди них вижу красную куртку Алёны. — Непорядок, — цокает дед. Ловлю варежкой снежинку и оглядываюсь через плечо. — Что у нас на ужин? — Сосиски, — вздыхаю я. — Одобряю, — благодушно отмечает он. Медленно бредем по парковой дорожке, видя где-то впереди группу бегунов. Синхронно оборачиваемся, когда сзади раздается ехидное: — Здрасти. Пульнув в снег сигаретный бычок, на нас трусцой надвигается какой-то невысокий парень в черной шапке. — А, — тянет дед, выпуская мою руку. — Свиридов. Какая честь… Лицо парня кривит усмешка. Я вижу его первый раз в жизни, но с уверенностью могу сказать — он мне не нравится. Бросив на меня быстрый взгляд, нахально заявляет: — Можно васссс? Это… успеваемость обсудить. Дед подкидывает пальцем очки. Таким знакомым мне жестом. И знакомым добродушным голосом посылает того куда подальше: — Ну, так приходите на кафедру, молодой человек. Хоть завтра. Все обсудим. — А я работаю, — бросает Свиридов. — Занятой. — Это я заметил, — качает головой дед. — Что ж делать будем? Осмотрев полупустой, подсвеченный фонарями парк, парень с ехидной ухмылкой говорит: — Цена вопроса? Покосившись на деда, переступаю с ноги на ногу. Пожав плечом, он отвечает: — Работа работой, а знания бесценны. Вы учите билеты, на экзамене поговорим. — Не парь меня, — с угрозой тянет хам. — Цена вопроса, и разойдемся по-хорошему. Седые брови деда встречаются на переносице. От возмущения мои брови делают тоже самое. Агрессия в голосе этого придурка учащает мое сердцебиение. Потянув за рукав старомодного серого пальто, тихо прошу: — Дедуль, пошли… — Захлопнись, — рявкает этот Свиридов, переводя на меня злые глаза. — Вы как с девушкой разговариваете? — возмущается дед. В ответ на это парень хватает его за лацкан пальто, дергая на себя, как игрушечного. Кожаный дедов портфель падает на снег. Из моего горло вырывается крик, а сердце в панике подскакивает к горлу. — Не парь меня! — рычит урод в лицо ошарашенного дедули. — Иначе зачетку мою сожрешь! — Отпусти! — визжу, мечась глазами по сторонам. Как на зло парк будто вымер! Именно в эту минуту, когда нужна помощь! В ответ он встряхивает деда так, что с его головы слетает шапка. В ужасе прикрываю руками рот, расширяя глаза так, что им становится холодно. — Ты что творишь, дегенерат? — хрипло требует дед, но против этой грубой силы ему противопоставить нечего. — Че сказал? — снова трясет его псих. С криком срываюсь с места. Обеими руками толкаю придурка в плечо, пытаясь вклиниться между ними. — Анна! — в ужасе кричит дедуля. — Пошла на хрен! От сильного толчка в грудь с криком лечу на землю. Прямо в сугроб, который расходится подо мной, как перина. Глаза и рот засыпает снегом. Тряся головой, пытаюсь сесть, но только глубже увязаю! Сорвав с головы съехавшую на глаза шапку, встаю на колени и швыряю ею в напавшего на нас психопата. Дед не сопротивляется. Он щуплый и ему почти семьдесят пять… — Урод! — кричу сквозь слезы. — Отпусти его! А потом я слышу топот ног, и на дорожке возникают два бегуна в шапках и спортивных шарфах, которые скрывают их лица до самого носа. Один из них оказывается рядом с дедом быстрее, чем успеваю моргнуть, и так же быстро, без заминок, раздумий и оценки ситуации, кулак этого пришельца впечатывается в челюсть нашего обидчика. Так естественно, будто он пробегал мимо единственно для того, чтобы заехать по лицу этому уроду и отправить его в противоположный от меня сугроб! — Твою мать… — Со стоном наш спаситель начинает трясти кистью, которая секунду назад была кулаком. Растопырив пальцы в полиэстеровой перчатке и обхватив второй рукой свое запястье, он чертыхается и постанывает, пиная кроссовком снег. Несмотря на слезы, которые вдруг фонтаном брызжут из моих глаз… Несмотря на то, что его лицо до самого носа закрыто спортивным шарфом, несмотря на шок, который все еще не отпускает мои конечности, я понимаю, что передо мной сын декана! Он же герой моих снов, он же Кирилл Дубцов собственной персоной… Глава 8 Я никогда не видела драк в живую, и хоть это сложно назвать дракой, но когда один человек дает по лицу другому прямо на твоих глазах — это стресс… Прижав руку к груди, дед слегка пошатывается. Напарник Дубцова, уже не сомневаюсь в том, кто он такой, подбирает с земли дедов портфель и шапку. Двухметровый блондин с манерами бешеного питбуля, и это никто иной, как Никита Барков — ужасный сводный брат Алёны. Сын известного в городе предпринимателя и мажор, каких поискать. Я с ним в жизни ни разу не общалась, но после всего, что от нее о нем слышала, мне не хотелось бы и начинать. — Ты попал, придурок… — отрывисто бросает он нашему обидчику. Усевшись на задницу, тот матерится. Отклонившись, Барков заглядывает в лицо дедули, спрашивая: — Может скорую? Оххх… — Да какую скорую… — отмахивается дед, а я думаю о том, чтобы и правда ее вызвать! От страха за его сердечное давление всхлипываю, неловкой кучей пытаясь выбраться из сугроба. — Знаете его? — снова обращается к деду Барков. Кивнув, дед стряхивает с шапки снег. Передо мной вырастает Дубцов и резко ставит на ноги, подхватив подмышками, как ребенка. Кусая до боли губу и глядя в его склоненное надо мной лицо, пытаюсь не реветь на весь парк. В свете фонарей я вижу, что его черные глаза мечут молнии, а когда отодвигает с лица шарф, вижу, как сжаты его красивые губы. — Он тебя ударил? — спрашивает, метнув взгляд на урода в соседнем сугробе. Сглотнув застрявший в горле комок, отрицательно мотаю головой. Его рука сжимает мое плечо через пуховик. Сам он одет в легкую куртку и спортивные штаны. На его щеках красные пятна от мороза и бега. Мои щеки тоже горят, только это от приступа паники… Он дал по лицу этому отбитому дегенерату не задумываясь ни на секунду. Я бы тоже дала, если бы могла. — Спасибо, — выдавливаю хрипло. Дубцов не двигается с места, отгородив меня своим высоким жилистым телом от остальных. Поднеся к губам запястье, дергает зубами липучку на перчатке, и через секунду моей мокрой щеки касаются его тёплые пальцы. Перестаю дышать, застигнутая врасплох! — Испугалась? — спрашивает тихо. Большим пальцем очень осторожно стирает влагу с моей щеки. Осторожно и… нежно… Вздрогнув, медленно опускаю веки и приоткрываю губы, чтобы выпустить из себя воздух вместе с облаком пара. — Угу… — отвечаю так же тихо, как и он, будто этот разговор принадлежит только нам двоим и больше никому. Его палец обводит контур моего подбородка и задевает нижнюю губу. Распахнув глаза, смотрю на него исподлобья. С напряжением смотрю в его глаза, пытаясь понять — случайность это или нет. Глаза напротив моих неподвижные и непроницаемые, как это чёрное небо над головой… Убрав от моего лица руку, Дубцов вдруг всем видом изображает «ни в чем не бывало». Это настораживает, потому что я… понятия не имею, верить этому или нет. Ведь я вижу его четвертый раз в жизни, но моя кожа, там, где он ее касался, покалывает даже после того, как он делает шаг назад и бросает: — Как тебя зовут? — Аня… — отвечаю на автомате. Подобрав с земли мою сумку, протягивает мне со словами: — В полицию поедем? Несмотря на то, что это было бы справедливо, я знаю, что дед этого не захочет. Метнув на него глаза, вижу, как водружает на седую голову свою старомодную шапку, беззвучно шевеля губами. Мне становится дико его жаль. Внутри ноет, ведь я знаю — такое он не скоро забудет. Подняв глаза на Кирилла, неуверенно говорю: — Мы лучше домой… Размяв шею, он осматривается по сторонам. Смотрит на заснеженные аллеи универского парка, задумчиво кривя губы. Если бы я встала на цыпочки, почти достала бы до них своими… Господи, Калинина! — Подвезти? — вдруг предлагает Кирилл. — Я… — теряюсь, снова начиная дурить. — Эм-м-м… Его лицо принимает скучающее выражение, и это приводит в смятение даже сильнее, чем его предложение. Если я ему не интересна, тогда я не собираюсь навязываться или… флиртовать. Я все равно не умею! Даже несмотря на то, что у меня под кожей зудит от его присутствия в одном шаге. — Мы живем за стадионом, — говорю упрямо. — Пять минут. Так что мы пешком… Посмотрев через плечо, Дубцов задумчиво тянет: — Ааа… Пф-ф-ф… Отряхнув колени, собираюсь обойти его и убраться подальше от этого парка, по которому теперь всегда буду ходить с опаской, но Кирилл одним движением натягивает на руку перчатку, говоря: — Тогда пошли. — Что? — смотрю на него с опаской. — Пошли, — повторяет, раскачиваясь на пятках. Глава 9 — Как учеба, Кирилл? — За напряженным скрипом снега под ногами голос деда звучит совсем не бодро. Держась обеими руками за его локоть, кошусь вправо. Туда, где находится Дубцов. Шагая по правую дедову руку, он смотрит вперед, отвечая: — Как по маслу. Они знакомы? Глупо. Конечно же знакомы, ведь Дубцов лицо Универа. Ну или одно из его лиц, а дед, он читает лекции по философии у трех факультетов и его все обожают, потому что он родился для этого — чтобы читать свои любимые лекции. Мой дед умеет поддержать любой разговор, и сейчас я рада этому, как никогда, потому что сама я понятия не имею, что говорить. Напарник нашего провожатого куда-то испарился, как и наш обидчик. Но я не думаю, что это спасёт его от отчисления. И если на этом не настоит дед, то это сделаю я. Обещаю себе это, как клятву. — Это хорошо, хорошо… — будто самому себе бормочет дедуля. — Умные люди во все времена нужны. — Если вы про меня, то спасибо, — «скромничает» тот. — Про тебя, про тебя, — посмеивается дед. — Это тебе спасибо. «Попали» мы с Анютой, так теперь говорят? — Не то слово… — шепчу я. — Так точно, — отзывается Дубцов. — Дураков везде хватает, — продолжает дед. — Согласен… — Анна, — вдруг сурово обращается он ко мне. — А ты-то куда полезла? У нас вроде в семье дураков не было… — А что мне было делать? — спрашиваю возмущенно. — Позвать на помощь. — Дубцов решает просветить меня лично, и его голос звучит грубо. Будто меня… отчитывают? — Кого? — спрашиваю так же грубо, ловя на себе его взгляд. — Белок? — Людей. — В следующий раз пущу сигнальную ракету. — Иметь при себе газовый баллончик достаточно. — Учту. В ответ он молчит, и повисшая между нами тишина кажется почти осязаемой. Особенно потому, что он не спешит отводить глаза, а я… я тоже не спешу… — Кхе-кх… Дед кашляет в кулак, и это выводит меня из транса имени «Кирилл Дубцов». Его рассудительность до того правильная, что просто скрипит на зубах. А ещё он самоуверен, ужасно самоуверен, и он… красивый… Отвернувшись, вперяю взгляд в носки своих ботинок. Считая шаги, которые отделяют меня от дома, пытаюсь решить, чего хочу больше: того, чтобы эта прогулка поскорее закончилась или наоборот. Наша улица выглядит праздничной из-за гирлянд на окнах домов и везде, где позволило вообрадение. Но чем ближе становится мой собственный дом, тем усиленнее кусаю губы. Лай Демона за забором гремит на всю улицу. Вечно голодное существо! Достав руку из-под дедова локтя, принимаюсь искать в сумке ключи, но все это просто попытки замаскировать волнение, пока Дубцов, опустив вдоль тела руки и чуть расставив длинные ноги, молча осматривает наш забор и улицу. Не знаю, где он научился так смотреть на мир. Чтобы он не делал, это выглядит так, будто, на мир он смотрит свысока, и это сигнал того, что мне от него уж точно лучше держаться подальше. Вместо этого украдкой ворую очертания его чеканного профиля, пока он не ловит меня за этим занятием, заставляя вспыхнуть щеки. — В общем… — Ухватившись за связку, пытаюсь не смотреть в его лицо. — Эм-м-м… спасибо… — Ну, девица, — цокает языком дед, забирая из моих рук ключи и вставляя их в замок. — Пригласи парня на чай, замерз наверное. Смотрю на него в шоке, всем видом давая понять, что это совсем не входило в мои планы! — Эээ… — переведя на Дубцова круглые глаза, проговариваю. — Он же… спешит, наверное… Почесав перчаткой нос, Дубцов говорит: — Не особо. Что?! Выгнув брови, он с иронией наблюдает за тем, как я пытаюсь найти причину, чтобы не пускать его в свой дом. Кого угодно, только не его. Почему? Я не знаю! Просто чувствую, что лучше мне эту причину поскорее найти… — Вот и отлично, — довольно кивает дед, распахивая калитку. — Анна, принимай гостя… варенье не обещаем, ну хоть бутерброды… Шагнув во двор, он трясет пальцем, веля нашей собаке: — На место! Ну как циц! Вместо этого Демон заливается лаем еще громче, и я успеваю поймать его ошейник за секунду до того, как в калитку заходит Дубцов. — Он только с виду страшный, — говорю ему, оттягивая собаку. Оценив обстановку, Кирилл спокойно позволяет себя обнюхать. Опустив руку, чешет моего пса между ушами, бормоча: — Тихо-тихо… Демон, и правда, затихает, хотя это совсем не его стиль. — Как зовут? — Поднимает глаза парень. Фонарь над крыльцом загорается, вырывая из сумерек его лицо. Над нами вдруг начинает сыпать снег, и я вижу, как на его ресницу оседлает снежинка. Все потому, что они, его ресницы, непозволительно пушистые. — Демон… — смотрю на него снизу вверх. — Демон, — повторяет Дубцов, снова опуская руку на холку моей собаки. Выпрямившись, направляется к крыльцу. Закусив губу, пялюсь на его подкачанную задницу в свободных спортивных штанах и на узкие бедра, которые вместе с его плечами создают тот самый идеальный треугольник, от вида которого у меня в животе что-то дрожит. Дубцов взбегает на крыльцо, после чего скрывается в дверях дома, не оглядываясь, а я закрываю глаза и втягиваю в себя воздух, чтобы развидеть все геометрические особенности его первоклассной мужской фигуры. Глава 10 — Я возьму… Сбросив с плеч свою куртку, Дубцов избавляется от шарфа и шапки. Протягивает все свое обмундирование мне, неторопливо осматривая коридор, в котором почти все пространство занято старым неподъемным шифоньером. Собственно, в нашем доме вся мебель старая и неподъемная, именно поэтому так трудно от нее избавиться. Не говоря уже о том, сколько всякого хлама в ней хранится. Здесь никогда не было просторно, а теперь и подавно. Теперь дом кажется мне еще меньше, чем есть, и Кирилл Дубцов в нем выглядит, как инопланетянин. Под курткой у него термобелье в виде футболки с длинными рукавами, и мои глаза опять не слушаются. Пока его голова вращается вслед за блуждающим повсюду взглядом, в слепую пытаюсь пристроить его куртку на крючок. Мои глаза плавают по его торсу, обтянутому чёрной эластичной тканью. Обтянутому так, что я вижу каждый рельеф на его бицепсах, грудных мышцах и плоском животе. Все это выглядит очень твёрдым. Чертовски твёрдым… — Проходи. — Доброжелательно взмахивает рукой дед, пристраивая свою шапку на крючке. Перехватываю его взгляд на своем лице и тут же краснею, потому что он ловит меня, как вора, за разглядыванием нашего гостя. В его поблекших голубых глазах вижу намек на улыбку и тонким голосом лепечу: — Я… пойду собаку покормлю… — Оставь, — мягко обрубает он меня. — Я сам покормлю, а ты ступай, чайник поставь… Дернув за молнию, снимаю свою куртку и убираю ее в шкаф. Прошмыгнув мимо застывшего в проходе Дубцова, смотрю в пол, бормоча: — Пойдём… Его шаги за спиной отдаются скрипом половиц. Пройдя мимо зала, влетаю на кухню и предлагаю Дубцову самому разобраться с тем, куда усадить свой королевский зад. Вариантов у него немного, они равны количеству стульев у стола. Их три, а стол стоит у большого окна, и это наше любимое с дедом место. Из этого окна видно улицу и кусок нашего запущенного сада, в котором нет ничего, кроме сугробов и тридцатилетней сосны, угрожающей когда-нибудь проломить нам крышу. Схватив спичечный коробок, вижу, что садиться Дубцов не спешит. Опершись плечом о дверной косяк и сложив на груди руки, спрашивает: — Живете вдвоем? Кажется, с тем, чтобы чувствовать себя “как дома” у него проблем нет. Он спокоен и расслаблен, а я… его так много, что не знаю, куда девать глаза. Я чувствую запах его туалетной воды. Этот запах инородный и очень мальчиковский, и он будто перебивает родные мне запахи. — Да. — Встряхнув коробок, обнаруживаю его пустым. — Я… ммм… сирота… — Соболезную. Подняв голову, снова тону в его глазах. — А ты… у тебя есть братья или сестры? — выпаливаю, уже жалея об этом. Чем меньше я буду о нем знать, тем лучше. Тем лучше, потому что у него есть девушка. Ведь та блондинка, она его девушка? — Нет. Он явно не собирается развивать тему, и вообще, мне никогда не было так сложно найти общие темы для разговоров с кем-либо. Все от того, что он наблюдает за мной. За каждым моим движением. Проходится глазами по моему телу. И хоть минуту назад я делала то же самое с его телом — это не считается! Где же дед? Отвернувшись, встаю на носочки и тянусь к верхнему ящику, чтобы достать новую упаковку спичек. Один беззвучный шаг, и Дубцов оказывается за моей спиной. Воздух застревает где-то в горле, когда его бедра касаются моих ягодиц, а грудь спины. И даже несмотря на то, что он касается едва-едва, меня с головы до пяток прошибает какой-то невообразимой горячей волной. Роняю руку, заторможено следят за тем, как он открывает ящик над моей головой. От этого движения его тело соприкасается с моим уже совсем не едва, а каждым сантиметром. Господи, он и правда твердый. Везде-везде. Обхватив длинными смуглыми пальцами спичечную упаковку, он замирает. Может я и наивная, но даже мне понятно, что посторонние люди не должны так влипать друг в друга, потому что это волнующе! Это самое волнующее из всего, что случалось со мной в жизни. Может поэтому я молчу, как идиотка, позволяя незваному гостю нарушать мое личное пространство? — Дыши… — Что? — Облизываю губы и закрываю глаза. — Дышать забываешь. Его голос тихий и ровный, и это приводит меня в чувства. — Отойди, — прошу с угрозой. Плюхнув на стол упаковку, он так и делает. Отходит, оставляя меня наедине с разбегающимся во все стороны мыслями. Вытянув вверх руки, потягивается на ходу, задевая кончиками пальцев потолок, а потом опускается на стул, широко разведя колени. Это мой дом, но я вдруг чувствую себя так, будто это я у него в гостях, а не наоборот. Этот Дубцов… он… он просто дьявол во плоти! Достав из кармана спортивных штанов телефон, он просто берет и ныряет в него с головой. Перестав обращать на меня хоть какое-то внимание, и от этого мне опять становится дико обидно. Нарезая для него и деда свой любимый сыр, пытаюсь не слушать, о чем они говорят, но это трудно, учитывая размеры нашей кухни, поэтому, поставив перед ними тарелку с бутербродами, объявляю: — Пойду, переоденусь. Развернувшись на пятках, покидаю кухню, не собираясь показываться на ней до тех пор, пока он… не отчалит восвояси. Плотно прикрыв дверь, падаю на кровать и, глядя в темный потолок, прислушиваюсь к дому. Прислушиваюсь к приглушенным голосам и собственному сердцу, которое ни с того ни с сего вдруг стало тяжелым. Под скрип половиц кусаю губы и, проклиная свою бесхарактерность, на цыпочках подхожу к окну, чтобы увидеть удаляющийся по улице силуэт. Упругую энергичную походку, которую впитываю каждой клеткой мозга. Злясь на весь свет, резко задёргиваю занавеску. Глава 11 Кирилл Ледяной воздух стынет с носу. Перехожу на лёгкий бег, оставляя позади древний домишко и такую же древнюю улицу, о существовании которой до этого дня не имел понятия. Вместо нормальной дороги — колея, у ворот одного из домов припаркован старый ржавый «зил», признаки жизни вокруг равны нулю. Не удивительно, что за двадцать один год жизни эта Калинина ни разу не попадалась мне на глаза. Это все равно, что обитать на складе забытых вещей. Самая натуральная глушь. Столовая моего дома больше, чем весь ее дом вместе взятый. Конечно, это небольшое преувеличение, тем не менее, разница с привычным мне уровнем жизни колоссальная. Настолько, что все здесь кажется мне другим измерением. Ускоряюсь, быстро возвращаясь в универский парк. До той глуши за моей спиной и правда пять минут пути. Аня. Профессорская внучка. Беззвучно перекатываю это имя на языке, со свистом втягивая в себя ледяной воздух. Она не прикидывается. Она, и правда, мать его, такая. Тихоня, недотрога, девственница. На последнее готов свою тачку поставить. Реакция моего подсознания на все три утверждения однозначная — нафиг. Реакция моего тела — теснота в штанах даже не смотря на гребаный мороз. Смотрю в пространство, офигевая. Просто помешательство. Я на нее, твою мать, запал. Как лох. Как придурок. На тихоню-недотрогу. Дико запал. Она на меня тоже. Приехали… Лоб прорезает складка, потому что я не чувствую ничего, кроме легкого ступора. — Да. — Прижимаю к уху телефон, сворачивая к стоянке университета. Вижу “мерседес” матери, который она вместе с водителем сегодня отдала мне. — У тебя что, “командировка”? — с раздражением требует Марина. — Нет. — Я честно ждала, что ты мне позвонишь хотя бы из вежливости, Кир, — выговаривает. — Но терпение лопнуло. Пф-ф-ф-ф… Она с сестрой слиняла в столицу, на этом фоне необходимость в наших созвонах как-то вывалилась из моего расписания. Забравшись на заднее сиденье машины, спрашиваю: — У тебя шопинг, на фиг я тебе сдался? — Дубцов, — замечает ледяным голосом. — Я два дня назад вернулась. А вот это хреновая ситуация. Ладно. Я забыл. Твою ж… Машина трогается. Откидываюсь на сиденье, сжимая и разжимая пальцы на правой, ведущей руке. — Кхм… как прошло? — Морщусь, чувствуя болезненное натяжение в суставах. Зараза. Если не считать потасовок на хоккее, в последний раз я дрался в начальной школе. Я ведь даже не сразу понял, что это она. Кого тот дебил швырнул в кусты… А когда понял, у меня слегка сорвало крышу… Я не в себе, это факт. Просто нихрена, твою мать, не могу с собой поделать. Когда вижу ее рядом, не могу до нее не дотрагиваться! — Отлично прошло. Спасибо, что спросил. — Какие планы? — выдаю на автомате. Несмотря на легкое чувство вины, мне хочется поскорее закончить разговор. В моей башке слишком тесно, чтобы вести непринужденные беседы. В моей башке бардак. Охренеть какой бардак… — У меня спорт, — говорит все с тем же раздражением. — У тебя? Чем занимался? Чем я занимался? Даже Марина вряд ли может вообразить то, где я был и чем занимался последний час. Это фантастический сюрприз даже для меня самого. Улыбаюсь, чувствуя прилив адреналина. Такой, от которого пальцы снова собираются в кулак. Я девчонку считай пальцем не тронул, а она чуть из кожи не выскочила. Представить ее на месте Марины вдруг оказывается гораздо легче, чем мне могло бы показаться. Собственно, в этом вообще никакой проблемы нет, кроме одной… она… маленькая тихоня, не из моего круга. Она вообще будто с другой планеты. — Бегал. — Пялюсь на свой кулак, и мой голос звучит хрипло. Стопорю свои мысли, пытаясь понять, в какую, на хрен, степь я сейчас забрел?! Встречаться с тихоней? Дубцов, ты болен? — Ясно, — отрывисто бросает Марина. — Кирюш… — Да. — Я девушка. Мне нужно внимание. Это заявление вдруг вызывает раздражение во мне самом. Очевидно, в ее представлении идеальный мужик это тот, который, имея телок на стороне, не забывает звонить два раза в день и дарить цветы два раза в неделю. Мои собственные представления о семье и семейной жизни выглядят, как некое подобие партнерства. В этом плане логика моей девушки выглядит прогрессивной, но по какой-то тупой причине мне вдруг кажется, что от ее логики несет ментальной плесенью. — Учту, — обещаю, кладя трубку. Открыв первый попавшийся цветочный сервис, тычу на букет красных роз в каком-то запредельном количестве. Оформляю доставку на адрес Марины, сам не зная, что хочу ей этим показать: внимание или нелепость такого знака внимания. Глава 12 “Ты что, встречаешься с этим Юрой, своим соседом?”. — Сорвав с руки варежку, читаю на дисплее своего телефона. “С чего ты взяла?”, — отвечаю Карине. Я очень благодарна своей двоюродной сестре за то, что этот вопрос она адресовала мне лично, а не вывалила его в свой чат, где она и ее подруги перемывают кости всему универу. Конечно, такого она со мной никогда бы не сделала, потому что я убила бы ее за это. Я не тщеславная, вернее, вообще не тщеславная. И я не сплетница. Чтобы быть сплетницей нужны те самые железные “яйца”. Как раз такие, как у моей сестры. “Вас видели”, — констатирует она. — Блеск. — Запихнув варежку в карман, вхожу в продуктовый магазин. На кассе соседка, и она активно машет мне рукой. Она вдова уже лет десять, и уже лет десять снабжает деда “пирожками”. Это больше похоже на преследование, потому что она явно не в его вкусе. Натянув на лицо улыбку, машу ей в ответ и быстро меняю направление, сворачивая в хлебный отдел. Как-то раз мы стояли в одной очереди, и я узнала все о вреде хлеба и углеводов, поэтому надеюсь укрыться от нее там. Если она напросится на чай, дед мне этого не простит, а я плохо умею отказывать людям. Даже своей вездесущей сестре не могу отказать как следует, ведь как бы то ни было, из ее чата иногда можно узнать очень много интересного. Например, узнать о том, что… в доме Кирилла, свет, Дубцова в эту субботу пройдет какая-то грандиозная ежегодная тусовка, посвященная Новому году и еще чему-то там… потому что его родители… они уезжают в ежегодную поездку. Во французские Альпы, где будут кататься на лыжах и пить холодное шампанское прямо в горах. Кажется, как-то так… Невидимая рука сжимает сердце. Но только на секунду. Ведь я запрещаю себе даже думать о том, что парень, который сказал мне чуть больше двух слов и которого я видела четыре раза в жизни, мог так застрять в моей глупой голове… Но он смотрел на меня так… его тяжелый взгляд уже не кажется мне таким тяжелым. Просто Дубцов, он не гороховый шут. Даже его улыбка какая-то сдержанная, будто он улыбается только из вежливости. Это должно настораживать, Аня, а не наоборот. Он ушел из моего дома и больше не появлялся. Неужели двух недель мне мало для того, чтобы понять — я ему не интересна. И он… он тоже мне не интересен. Это ложь, ну и что? По крайней мере, я почти перестала искать его глазами в толпе. И перестала изучать его страницу в соц сетях, правда только после того, как Алёна за руку поймала меня за этим делом. У него вечеринка, девушка, куча студенческих комитетов. Комитетов, в которых он председатель. Боже, он что, собирается баллотироваться в президенты страны?! Я будто окунулась в параллельную вселенную под названием “Кирилл Дубцов и все, что с ним связано”. Упрямо гоню из памяти прикосновение его пальца к своим губам. И его голос… Остановившись между полками, хмуро набираю Карине: “Мы не встречаемся” “Ты безнадежна”. — Даже не видя ее лица, знаю, что она закатила глаза. — “Он же конфетка. Бери его за жабры!” “Он человек”, — отрезаю я. “Он парень. Явно уж не ты его на свидание позвала, а он тебя. В чем проблема? Будешь долго ковыряться, обрастешь кошками”. — испытывает Карина мое терпение. “Батарейка садится”, — жирно намекаю ей на то, что с меня уже хватит. “У меня есть лишний флайер на тусовку к Дубцову. Пойдешь?”, — пишет она раньше, чем успеваю убрать телефон в карман. Сглотнув, перечитываю сообщение еще раз. Я не дикарка. Я бывала на тусовках! Это было в школе, и я выпила столько лимонада, что пошла сыпью. Ладно, Господи. Я дикарка. Я не была на тусовках с девятого класса. Мне было не до них. Я готовилась к поступлению в университет, потому что очень боялась подвести дедулю… Тусовка в доме Кирилла Дубцова? Меня сковывает мгновенная неуверенность. Что мне там делать? Маячить у него перед глазами? Ни за что… Ни за что. Кусая губы, набираю в ответ: “В другой раз.” “А что, у тебя вся бальная карточка уже расписана?”, — тут же получаю в ответ. Мне хочется зарычать. Вместо этого сворачиваю переписку и убираю телефон подальше. Бросая в тележку продукты, понимаю, что половину придется выложить. Делаю это бездумно. Так же бездумно, как и выбирала ненужные нам продукты. Бесполезное занятие делать покупки, когда у тебя в голове вдруг пусто, как пустыне. Расплатившись за собачий корм и мандарины, отправляюсь домой через маленький елочный базар. Через неделю Новый год, а у нас нет елки. Побродив между ними, решаю вернуться сюда вместе с дедом, одной мне все равно елку до дома не дотащить. В воздухе клубятся снежинки, и это напоминает о мне том, что в мире есть уйма увлекательных вещей помимо Кирилла Дубцова. Добредя до своей калитки, заглядываю в почтовый ящик и вместе с дедовой газетой достаю оттуда два глянцевых пригласительных флаера. Выронив пакет и газету, смотрю на них с подозрением. Нельзя, черт возьми, ошибиться. Я точно знаю, что это за флаеры… Еще утром их тут не было! Это совершенно точно, потому что дед ждет какого-то письма, и я проверяю ящик, как часовой. Обернувшись, мечусь глазами по улице, осматривая каждую тень. Понятия не имею, что собиралась там увидеть! Свою чокнутую сестру? Сжимаю проклятые бумажки в ладони и топаю ногой. Мне даже надеть нечего… Глава 13 У меня никогда не было секретов от деда. У меня их в принципе не было, а теперь появились. Не хочу, чтобы он когда-нибудь узнал, на что я потратила свою стипендию и почти все свои “сбережения”. Выпустив из себя облако пара, прячусь за стеной автобусной остановки, но промозглый ветер достает меня и там. Просто я никогда не выходила из дома зимой, имея на себе такое скудное количество одежды… и белье, которое по толщине напоминает бабочкино крыло. Не знаю… Не знаю зачем мне понадобилась эта покупка… Кошмарно дорогой комплект, который мне совсем не по карману и который никто, кроме меня, не увидит. Потому что я не собираюсь его никому показывать, но это не значит, что я хоть на секунду забыла о том, что у меня под одеждой совсем не скромное черное кружево. Проводив глазами очередной трамвай, достаю из кармана телефон и набираю Алёне. — Где ты? — Стучу зубами, переминаясь с ноги на ногу. — Я уже нос отморозила! — Обернись! Развернувшись на месте, вижу ее, сходящую с трамвая. Ну, наконец-то! Ее лицо совсем не полно энтузиазма, а я… я просто вибрирую. Я вибрирую, потому что в моем кармане, будто два кирпича, лежат пригласительные флаеры. Они не давали моей голове покоя целых два дня. Прямо до тех пор, пока я не решила использовать их по назначению, черт возьми. — Ого… — Присвистнув, подруга изучает меня с головы до ног. Мои новые замшевые ботфорты на десятисантиметровой шпильке, край черного платья, который на целую ладонь выше колена, и рыжую дубленку, которая еле-еле прикрывает мой зад. Сама она одета в короткий норковый полушубок, короткую клетчатую юбку и высокие “военные” ботинки, которые добавляют ее росту не меньше пяти сантиметров и делают ее и без того бесконечные ноги еще более бесконечными. — Что? — спрашиваю, смущенно глядя на нее из своего шарфа. — Ты подстриглась, — восклицает удивленно. — Плохо, да? — лепечу, совсем не уверенная в том, что не погорячилась. Когда я выходила из дома сегодня утром, при мне еще была моя коса. А теперь вместо нее у меня кудряшки длинной до подбородка, и я еще не поняла, нравится мне это или нет… Дед сказал, что это “смело”. Смело, черт побери… — Только не додумайся спросить такое у Дубцова. — Алёна берет меня под руку, разворачивая против ветра. — Ты смеешься… — мямлю я. — Он что, меня заметит? Он уже три или четыре раза забыл о том, что я существую. То, что я иду на эту треклятую вечеринку, совсем не значит, что я этого не понимаю. В глубине своей глупой души я думаю о том, что он… мог бы вспомнить о том, что я есть, если бы увидел меня, например… И что тогда? Не знаю! Может быть, все дело в том, что я хочу увидеть его больше, чем хотела хоть чего-нибудь в своей жизни? Дед говорит, что потакать своим желаниям — прямая дорожка к вседозволенности. А еще он уверяет, что горькую “пилюлю” нужно глотать первой, тогда сладкая “пилюля” покажется еще слаще… От мороза мой телефон ведет себя с такой вседозволенностью, что хочется швырнуть его в сугроб, но даже не сверяясь с картой города я понимаю, какой дом нам нужен. Боже… Я не настолько наивна, чтобы думать, будто мэр города может жить в чем-то хотя бы не двухэтажном, но этот особняк сложно даже “домом” назвать. Материальное положение Дубцова внезапно становится для меня откровением, от которого округляю глаза. Он действительно принц. Если бы последние дни я не занималась тем, что умоляла Алёну пойти со мной на эту тусовку, просто… вернулась бы домой. Нам открывают калитку в огромном каменном заборе еще до того, как успеваем хоть что-то для этого предпринять. — Вход с торца, — объясняет седоватый мужчина с солидным животом и в форме охранника, закрывая за нами калитку. — По тропинке и направо, — машет рукой, прежде чем скрыться в своей “будке” и хлопнуть дверью. Территория внутри этой громадины, дома Дубцовых, оправдывает все мои ожидания, так же, как и ее забитый людьми и мрамором холл. Теребя пуговицу своей дубленки, осматриваюсь. Не знаю, сколько их здесь, но пока мнемся на пороге, мне не попалось ни одного знакомого лица. Если не брать в расчет лица сводного брата Алёны — Никиты Баркова, на локте которого висит его девушка, все здесь — незнакомцы. На лестнице второго этажа организован диджейский пульт, и звуки электронных битов проходятся по моим вибрирующим от волнения клеткам. Я добрую половину дня изводила себя тем, что спустила деньги на комплект белья, в то время как Кирилл Дубцов спустил их на вечеринку для кучи незнакомых ему людей, и, наверняка, совсем не парится. Мысли разлетаются во все стороны, когда за всей этой какофонией я вижу… Вижу знакомый темноволосый затылок и разворот плеч хозяина всего этого бедлама… Глава 14 Кирилл — Если я тебе больше не нужна, то пойду, — юзая дисплей своего планшета, бормочет Лилу, организатор всех моих “свадеб”, точнее тусовок. — Ребенка нужно забрать. Мы пару лет знакомы. Помог ее парню, а теперь мужу, пробиться диджеем за пульт в один ночной клубешник, который сейчас король вечеринок в городе. В общем и целом, я помог его карьере сделать очень приличный старт. Отличные у него треки, и он мне «должен», так что сегодня они с Лилу оба здесь. Она в качестве организатора, он в качестве бесплатного диджея. Я в этой истории только карточкой помахал: оплатил алкоголь, клининговую уборку и так, по мелочи. Суммы не очень маленькие, но мать с детства учила, что социальные связи — второй по важности капитал. После финансового, ясное дело. При отсутствии финансового капитала социальные связи быстро сдуваются, так что дружба дружбой, а обед по расписанию, поэтому, прежде чем ответить на вопрос Лилу, осматриваюсь и прикидываю, действительно ли она мне больше не нужна. После тусовки все должно стать, как было. До самой мелкой мелочи. Это требование моего отца, и я его, сука, исполню. Стиснув зубы, пытаюсь понять, зачем опять полез на рожон с этой вечеринкой. Мог бы арендовать помещение, и никакого геморроя, но мое внутреннее “я” вдруг решило, что дома как-то уютнее. Ага. И что его это обязательно взбесит. Не прогадал. Тянет оскалиться. Чем больше я отцу что-то доказываю, тем жестче он закручивает гайки. Будто ждет, когда мне надоесть доставать щепки из задницы, и я сдамся. Почему мне кажется, что чем старше я становлюсь, тем сильнее он бесится? Почему мне не плевать на то, что мой отец меня не любит? Может, потому что я принцесса, твою мать? Мотнув головой, заставляю отца покинуть свои мысли, но это вдруг происходит само собой. — Да вроде… — влетаю глазами во вновь прибывших и замолкаю на полуслове. Моя реакция настолько тупая, что Лилу оборачивается через плечо, пытаясь понять, от чего я выгляжу так, будто в мои микросхемы вбили осиновый кол. Да, твою ж мать… — Нет. Ты свободна. Спасибо. — Пихнув руки в карманы джинсов, натягиваю на лицо “покер-фейс”. Сказав это, уже ее не слушаю. Не замечаю даже, как она уходит. Вижу только рыжую кудрявую макушку и лицо, которое вдруг стало похоже на десятибально милое сердечко, потому что мой пугливый мотылек обрезал, твою мать, волосы… Что. За. Дела? Немного вскипаю. Если говорить серьезно, ее волосы — мало касающийся меня фактор. Почему это так взбесило? Потому что я даже потрогать их не успел. Не успел, но мечтал. А она бы дала мне их потрогать? Скольжу глазами по ногам тихони в черных замшевых сапогах, которые обтягиваю их, как перчатки, почти до бедра. Очко. Один ноль… Ноги у нее правильные. У нее все правильное и аккуратное. Ноги, руки, бедра, лицо-сердечко с зелеными глазищами. Все на своих местах и без перегибов. Короче, ничего лишнего, идеальное попадание в среднестатистический размер лифчика. Два ноль. Делаю глубокий вдох. Мне нравится такая “середина”. Видимо не зря ее называют “золотой”, твою мать. Возвращаюсь к лицу мотылька, встречая ее распахнутые глаза своими. Ощущаю себя так, будто по щекам зарядил легкий морской бриз. У меня основательно течет чердак, раз начал говорить эпитетами. Пришла. Снявшись с места, направляюсь прямо туда. К ней. Обычно я не доставляю приглашения на тусовки лично. По почтовым ящикам, как придурошный сталкер-почтальон, не распихиваю тем более. Прячу веселье, потому что таким идиотизмом я, кажется, не занимался никогда в жизни. Но я просто не сомневаюсь в том, что без моего непосредственного вмешательства мы с ней вообще больше никогда бы не пересеклись. Не говоря уже о том, что через неделю Новый год, после которого я собираюсь сгонять на курорт и пару недель катать на сноуборде где-нибудь подальше отсюда. Хотел ее увидеть. Увидел? Две недели прошло, нифига не поменялось. — Вечер добрый, дамы. — Смотрю на рыжую в упор, не специально проигнорировав высокую брюнетку рядом с ней. Подняв подбородок, профессорская внучка занимается тем же, чем занимается обычно при встрече со мной — послушно дает себя разглядывать, разглядывая меня в ответ. У меня все на месте, кроме мозгов. У нее… — Кхе-кхе… — подает голос брюнетка. Как ее зовут, без понятия. Кто такая — тоже не в теме. Но раз второй флаер достался ей, предполагаю, что у моей тихони никакого парня нет. — Кажется, у тебя волосы были длиннее. — Киваю на рыжую, игнорируя ее подругу. Вскинув руку, хватается за одну из своих кудряшек, а потом извещает, пряча от меня глаза: — Я… постриглась… Вижу, твою мать. Что мне сделать, чтобы она смотрела на меня? — Больше так не делай, — говорю, не парясь своей наглостью. Во-первых, я действительно против, во-вторых, на ее лице столько эмоций, что хоть записывай. В основном немое возмущение, но даже оно меня радует. Возможно я энергетический маньяк, но мне нравится ее триггерить. Черт, если бы мог, весь вечер развлекался бы. Наблюдать за тем, как она мне сопротивляется — просто какие-то взбитые сливки. Как и ее губы, подкрашенные коричневой помадой… Боковым зрением ловлю блеск ультрамаринового платья Марины. Поверх макушки тихони ловлю взгляд своей девушки, и он взбешенный. Усмехнувшись ей, смотрю на мотылька. Мотнув головой себе за спину, разъясняю: — Гардероб там, закуски и напитки там, танцпол за лестницей, развлечения вон там, санузлы здесь и наверху. Хорошего вечера. Сжимая в карманах кулаки, удаляюсь. Глава 15 Кирилл — Можно тебя на минуточку. Голос Марины похож на шипение. Острые коготки ее маникюра впиваются в мой локоть, когда дергает меня в сторону. Толкнув в грудь, заставляет отступить в коридор между холлом и помещениями, в которых обитает наш обслуживающий персонал. Не вынимая из карманов рук, делаю пару шагов назад, оставляя между собой и Мариной пространство в ширину своего шага. Стены коридора глушат музыку. Марина никогда не орет, за собой я такого тоже не замечал, поэтому сейчас моя девушка просто вгрызается своими глазами в мое лицо и все с тем же шипением требует: — Это ты ее позвал? Опершись плечом о стену, сухо уточняю: — Кого? — Кого? — взвивается она, тыча пальцем себе за спину. — Мышь эту рыжую! Проследив за направлением ее пальца, вижу, как пляшут по стенам холла блики арендованного диско-шара. Постановка вопроса режет слух. Я в корне, твою мать, не согласен. — Нет, — отвечаю, пожав плечом. Перевожу глаза на лицо Марины, чтобы сыграть в минутные гляделки. В эту игру я играю лет с пятнадцати, и мой отец натаскал меня так, что не Марине со мной тягаться. Своему отцу в эту игру я всегда проигрываю по многим причинам, но Марина сдается первой, даже зная, что я вру. Почему я делаю это с ней? Выдергиваю из зоны комфорта? Потому что мне пришло в голову, будто я с юных лет купаюсь в ограничениях. Они повсюду. Распорядок моего дня всегда был подстроен под отца. Выбор ВУЗа и специальности — дань уважения ему же, потому что это его родной факультет. Марина — дочь его партнера по теннису. Я буду мудаком если скажу, что голубая кровь моей девушки хоть когда-нибудь была для меня поводом печалиться, но внезапно все это стало бесить. Как и ее попытки диктовать мне хоть какие-то условия. Нет. Этого не будет. Если бы мог, засмеялся. Глядя на Марину, на то, как она вскидывает подбородок, на то, как сжимает губы и заправляет за уши идеально гладкие белые волосы, понимаю, что для того, чтобы меня прогнуть, ей придется завязаться в гребаный узел. — Я рассудительная девушка, — цедит она. — Но я не терпила, Кир. Что она здесь делает? — Отдыхает, — говорю очевидное. — Как и остальные семьдесят. — Чем она тебя зацепила? — склоняет набок голову. — Нравятся дуры деревенские? То, как пузырится во мне злость, не имеет никакого отношения ко мне самому. Меня бесит другое. То, что я вынужден выслушивать все это дерьмо в адрес мотылька и помалкивать, потому что не хочу пускать Марину в свою башку даже на миллисекунду. — Мне нравится Ван Гог, — смотрю на нее с усмешкой. — И хип-хоп. И мой “вранглер”[1]. И деревенские дуры. Ее глаза сужаются, и в них настоящий фейерверк искр. Примерно та самая реакция, которой я и ожидал. — Пошел ты, Дубцов! — со злостью пихает меня в грудь. Для приличия делаю полшага назад. Ее злит мое спокойствие. Кажется, я ни разу в жизни не видел ее такой бешеной. Но ее бешенство испаряется так же быстро, как появилось. Шагнув ко мне, тычет пальцем мне в грудь, а полные губы, с которыми я очень хорошо знаком, произносят: — У отца юбилей в январе, нас там ждут, как пару. Выгуляйся до этого времени и мне не звони. Делай, что хочешь, Кир. Но если увижу ее еще раз или увижу ее с тобой, эту мышь уничтожу, понял? Смотрю на нее молча, соглашаясь как минимум с тем, что в ближайшее время мне и правда не стоит ей звонить. Что касается всего остального, пауза в наших отношениях назревала просто гребаным снежным комом и меня она охрененно устраивает. [1] Jeep Wrangler — автомобиль повышенной проходимости, производимый американской компанией Chrysler (отделение Jeep). Глава 16 — И после этого он не придурок? — слышу пренебрежительный вопрос Алёны, пока глаза, будто приклеенные, провожают прямую спину Дубцова. Плачевность моего положения заключается в том, что даже сейчас, когда он отправился восвояси, все равно не могу придумать, что ответить на его нахальное, бесцеремонное, грубое заявление. Губа сама собой поджимается, а руки… руки так и чешутся запустить в него чем-нибудь. Чем-нибудь тяжелым! — А-а-а-нь… — тянет Алена. — Что? — смотрю на нее сердито. Положив руки мне на плечи, она с нажимом требует: — Обещай мне. — Что? — Если он, — кивок в сторону удаляющейся фигуры Дубцова. — Предложит сегодня тебя подвезти, ты с ним не поедешь. — С чего бы ему предлагать? — выпаливаю с обидой на него и на себя. Почему я не могу дать ему отпор? Стоит его увидеть, и у меня мозги отключаются. По крайней мере теперь я знаю, что он помнит, кто я такая. Он помнит и… снова смотрит на меня ТАК. Как тогда, в парке. Будто хочет потрогать… Алена права, в его машину мне садиться уж точно не стоит. Он меня пережует и выплюнет, потому что он самоуверенный, надменный и баснословно богатый, а я полностью наоборот. Я полная его противоположность. Поэтому я него втрескалась? Глупо, как глупо, Аня… — Просто обещай, — наседает подруга. Обещание — это обязательство. Не хочу быть необязательной! — Я… — цепляюсь глазами за малиновый свитер Дубцова с дурацким новогодним оленем на груди. Он мелькает в толпе, а потом к нему присоединяется блестящее брендовое платье той расфуфыренной блондинки. — Обещай, — настаивает Алена, отвлекая мое внимание. Отвожу глаза, злясь от того, что все вокруг думают, будто я неприспособленное к жизни создание. Будто я декоративная неваляшка, на которую можно смотреть, но руками лучше не трогать, иначе упаду и разобьюсь. В отличии от всех них, Кирилл Дубцов так не думает. Он, по крайней мере, не боится, что я разобьюсь! — Я не знаю, — говорю упрямо. — Парней что ли мало? Что, на Дубцове свет клином сошелся? Я не могу этого объяснить. Это необъяснимо. Кому, как не ей это знать? Она влюблена в своего сводного брата с тех пор, как впервые увидела, хотя он из кожи вон лезет, чтобы усложнить ей задачу. Но она упрямая, так что… — Угу, ты же себе нашла, — обличаю. — Мало их что ли? Вон, бери любого. По ее лицу проносится тень, и я уже жалею о своих словах, но назад их не затолкать. Развернувшись, Алена пулей бросается к гардеробу. Шагаю следом, но торможу на пороге, потому что, подпирая плечом стену, на нас смотрит здоровенный, почти лысый парень в футболке “Манчестер Юнайтед”. — Ну и амбал, — бормочет мне Алена, проходя в оборудованное под гардероб помещение. Хихикнув, начинаю раздеваться. Цепляясь пальцами за пуговицы дубленки, вынимаю их из петель одну за одной, посматривая на большую оригинальную люстру в виде ломаной геометрической конструкции… — Я футболист. — Слышу голос здоровяка. — Перспективный. Почти заезда. Играю за Универ. — О-о-о… — тянет Алена. — Твоя обязанность всех соперников затоптать что ли? Тебя случайно не Халк зовут? Поперхнувшись воздухом, отправляю на вешалку свою дубленку и выскальзываю из гардероба. Бросив взгляд на потолок, по которому бегают блики диско-шара, оправляю свое черное платье платье. Здесь человек пятьдесят, не меньше, и они с виду прекрасно проводят время. В основном болтают. Через арку вижу почти расчищенную от мебели комнату с новогодней елкой, в которой два автомата с настольным хоккеем, и там, судя по всему, проходят игры года, потому что там принимают ставки. Бегая глазами по лицам, пытаюсь найти среди них свою сестру, но ничего хотя бы отдаленно напоминающего Карину не вижу. Обернувшись через плечо, смотрю на коридор, в котором минуту назад… скрылся Дубцов со своей блондинкой, и сквозь противное ощущение где-то в животе, стараюсь не думать о том, чем они там занимаются… — Ань… — Ммм? — смотрю на Алену, которая изображает на лице очень виноватое выражение. — Нас в кафешку пригласили… — Кто? — смотрю по сторонам. — Да этот переросток, — закатывает она глаза, но потом улыбается. — Если не хочешь, останемся здесь… Без тебя я не пойду, так что… Поняв, о чем она меня просит, вдруг испытываю щемящий дискомфорт, потому что, несмотря ни на что, я вдруг понимаю — присутствие этого Дубцова где-то поблизости все это время делало меня очень и очень живой, хотя до этой минуты я не жаловалась на интерес к миру и вообще, я счастливый человек… Бросив последний взгляд на проклятый коридор, делаю вдох и киваю. Может, он больше не появится, а Алена… кажется, у нее свидание… — Мы же не пешком пойдем? — спрашиваю жизнерадостно. Глава 17 — Это я… — Толкнув калитку, прохожу во двор. Неугомонный нос Демона уже тычется в мою ладонь. Порывшись в кармане, достаю пакет с его вкусняшками, и отдаю сразу все. Синеватый свет из окна падает на нас с ним, из чего заключаю, что дед еще не спит, хотя обычно спит еще до одиннадцати, а уже почти полночь. Для субботнего вечера время детское, это понимаю даже я, но вечер в компании футболиста Артема Колесова и его друга Арсения показался мне пыткой, поэтому Алёна отпустила меня домой. Этот Арсений вдруг решил, что я мечтаю иметь с ним ежеминутные тактильные контакты. Он постоянно прижимался ко мне то плечом, то бедром, то ещё чем-нибудь. И то, что мне это не нравится, дико его раззадоривало. Придурок. Я должна была надеть на него графин с морсом, а вместо этого сбежала. — Хм… — Выйдя в коридор, дед вешает на нос очки. — Такс, бал отменили? — Карета превратилась в тыкву. — Быстро закрываю за собой дверь, чтобы не пускать по полу сквозняк. Стягиваю с себя шарф и дубленку, и рухнув на табурет, начинаю снимать сапоги. — Однако, — цокает он. — А что принц? Принц? Пфффф… — Принц объелся груш, — Закусив губу, побеждаю второй сапог. От шпилек ноют стопы, но разве возможность увидеть Дубцова не стоит моих жертв? Ведь теперь у меня нет других занятий, только искать с ним встреч. Вот еще! Я забуду его. Начну прямо сейчас. Прямо с завтрашнего утра. — Экий негодяй, — вздыхает дед. — Ну ничего, найдем другого. Видимо, в моем ответном взгляде он видит все, как есть — то, что я не привыкла менять принцев, как перчатки, и то, что тема «принцев» в нашем доме теперь запретная. Без того неровный лоб вдруг прорезают глубокие морщинки. Назидательно, как одному из своих студентов, произносит: — Какие твои годы, Анна. Главное живи в ладу с собой, а если не получается, значит что-то не так. Не туда свернула. — Пойду, запишу. — Целую его щеку, проходя мимо. — Спасибо, Максим Борисыч. — Сжимаю сутулые плечи, вдыхая родной запах. — Запиши, — ворчит он, похлопывая меня по плечу. — На лбу запиши. — Ложись спать, — напутствую из дверей своей комнаты. — Я дома. Прикрыв дверь, прислоняюсь к ней спиной и закрываю глаза. В ладу с собой? В том-то, черт возьми, и дело! Я чокнутая, но как бы не тряс мою вселенную этот Дубцов, я не чувствую никакого разлада с самой собой. Я… будто наоборот… Теперь я знаю, что такое разлад. Это когда ты будто не на своём месте. Когда парень пригласил тебя на свидание, а твоё внутреннее чокнутое «я» не хочет отдавать ему свой несчастный первый поцелуй… — Анна, телефон… — Слышу за дверью и вздрагиваю. — Иду! — Вернувшись в коридор, на цыпочках пробегаю по холодному полу. В кармане дубленки пищат входящие сообщения. Выхватив телефон, листаю переписки. «Добралась? Я послала этого дефективного Арсения в зад от своего имени», — пишет Алёна. — Спасибо, — хихикаю себе под нос. «Ну и как это понимать?!» — сообщение от Карины. — «Могла бы предупредить, что идешь. Я бы отдала флаеры другому нуждающемуся» Я пробыла на этой злосчастной вечеринке тридцать секунд. Как она это делает?! Состроив гримасу, закрываю сообщение и прихожу в ступор от того, откуда же взялись те, что были в моем почтовом ящике. Снова заходя в комнату, читаю еще одно сообщение, и оно с неизвестного номера. Щёлкнув по кнопке ночника, опускаюсь на кровать и смотрю на телефон с недоверием. “Ты не умеешь развлекаться, или просто диджей не понравился?” Округлив глаза, перечитываю еще пару раз. Для верности. Кто это? Мысли клубятся, выталкивая на первый план догадку, от которой сердце заходится стуком. По рукам бегут мурашки, пока в голове бьется один вопрос: откуда у него мой номер? Это ведь он? А если нет? “Я умею развлекаться”, — пишу, терзаясь сомнениями. “Так?” — спрашивает аноним, приложив к вопросу фотографию, вытащенную из моих соцсетей. На ней я, повесив на руки голову, сижу над шахматной доской. Здесь, дома. На кухне. Это фото сделал дед миллион лет назад. Я даже не знаю, откуда оно там взялось! “Или так?” — еще один вопрос и еще одно фото. — Мммм… — стону, зажмуривая глаза. На фотке мои ноги в спортивных штанах, заправленных в толстые носки, и крутящие педали велика, а корзина на руле забита белыми грибами. Мы с дедом “ходили” в лес… это было осенью… “А в чем дело?”, — пишу ему с привкусом злости. — “Хочешь присоединиться?” “Вряд ли” У меня не остается сомнений. Ни единого, черт возьми! Грубиян. Как он ухаживал за своей блондинкой? Въехал в ее дом на мотоцикле? Сужаю глаза, не понимая, как себя с ним вести. Он рылся в моих соцсетях, и даже не стесняется этого. Будто ему плевать на то, что это… это вообще-то принято скрывать. Метнувшись в папку своего позорного увлечения, листаю фотографии, прикусив изнутри щеку. “Мои развлечения меня устраивают. Лучше так, чем свернуть шею”, — прикладываю картинку, на которой Дубцов в горнолыжном снаряжении позирует в обнимку с доской для сноуборда. С белозубой улыбкой от уха до уха и очень счастливый. Такой, каким я в живую его никогда не видела. Видимо, носиться по склонам на этой небезопасной штуке — его стихия. Затаившись, кусаю губы. “Ага. Ведь правила придумали специально для тебя”. — Чувствую насмешку, от которой закипаю. “Ты меня не знаешь”, — отрезаю. “Удиви меня”. Упав на спину посреди кровати, смотрю в потолок. По телу пузырьками бродит адреналин. Такой, от которого одежда кажется колючей. Если откажусь, он лишь посмеется в ответ, уверена. Кажется, именно этого он и ждет. Мне что, не плевать? Я такая, какая есть… Я уже не уверена в том, какая я… Повернув голову, с мукой смотрю на брошенный посреди кровати телефон. Он молчит, и это кажется еще большим вызовом, чем любые слова. Я этого не сделаю. Ведь не сделаю? Оттолкнувшись от матраса, тянусь к молнии на спинке своего платья. Не спуская глаз с молчащего телефон, тяну ее вниз. Оставшись в лифчике и колготках, смотрю на свою грудь, окруженную прозрачным черным кружевом. Моя грудь совсем не скромная. Это не очень очевидно, потому что я никогда не акцентировала внимание! Я всегда могу сказать, что была в состоянии аффекта. Никто не узнает, потому что на фото нет моего лица… только шея, грудь и живот… Боже… Отправив фото, обнимаю руками колени. Он молчит так долго, что мне хочется умереть, а когда телефон пищит, впиваюсь глазами в дисплей и рычу от возмущения. “Сладких снов, мотылек”. Глава 18 — Кто придумал понедельники. — Рухнув на соседний стул, Алена со стоном роется в своей сумке. — Вот блин… все перепутала. Не те лекции притащила… На автомате кладу перед ней шоколадный батончик, и себе достаю такой же. Завтракаем, безмолвно наблюдая за тем, как заполняется лекционная аудитория. Какой-то умник пристроил на кафедре маленькую сувенирную елку и припорошил пенопластом. Это последний понедельник года, так что людей в половину меньше, чем положено. Отвернувшись, смотрю в окно на кирпичную стену соседнего корпуса. Сонно жуя, вполуха слушаю болтовню одногруппников. Про их планы на Новый год и про то, что вышла новая модель айфона. Вырвав из тетради лист, набрасываю список продуктов для своего собственного Нового года. С девяти лет я встречаю его с дедом, и у нас стандартное меню, которое мы называем “классическим”. Нам двоим этого хватает. Оливье, конечно же, и мясной рулет, который дед готовит сам. Это традиция… — Господи, вы можете потише! — взрывается Алена, оборачиваясь к кучке парней за нашими спинами. — Не лесу! — Не будь шваброй, Морозова, — гогочет чей-то голос. — Олигофрен — твое второе имя? — рявкает она. — Че? — огрызается голос. — Придурки… — Затолкав в рот остатки батончика, подруга недовольно смотрит перед собой. Мой перевернутый экраном вниз телефон вибрирует. Скатившись на стуле и отбросив ручку, проваливаюсь в сообщения и перестаю жевать. Проглотив сладкий шоколадный комок, который кирпичом падает в желудок, рассматриваю фото, на котором запечатлено мужское предплечье с закатанным до локтя рукавом свитера и ободком смарт-часов вокруг запястья. Оно лежит на обтянутом черными джинсами бедре, и на внутренней стороне этого предплечья ручкой выведена комбинация цифр и букв, которую не берусь расшифровывать вот так, сразу, просто потому что ему этого хочется. Закрыв глаза, делаю медленный вдох. Если он считает демонстрацию этой части своего тела соразмерной моей собственной демонстрации, то это просто отличная шутка. Чувство его юмора такое же, как он сам — колючее и попахивающее наглым сарказмом, тем не менее, я просто не могу не оценить его чертово остроумие! Сейчас восемь тридцать утра, и судя по тому, что обутая в рыжий “тимберленд” нога Дубцова стоит на полосатом линолеуме, он где-то здесь, в универе… У нас разница в три курса, так что он не может быть где-то рядом, но это открытие все равно меня волнует. Я жила без Дубцова целых девятнадцать лет, а теперь он вторгается в мое личное пространство, когда ему вздумается. Все воскресенье я посвятила тому, что злилась на него, потому что он просочился в каждую клетку моей головы вместе со всеми своими выкрутасами. “Мне нужно спросить, что это значит?”, — пишу ему. “Надеюсь”, — пишет он в ответ. Вперив глаза в его увитую венами руку, свожу брови. “Это адрес”, — констатирую. “Ага. Он самый”. “???”. “Это адрес и время. Жду тебя там сегодня” Подняв глаза, смотрю перед собой, понимая, что окружающая меня какофония вдруг смолкла, будто у меня в голове кто-то отключил, черт возьми, звук. Шесть тридцать вечера. Он хочет, чтобы в шесть тридцать вечера я пришла… понятия не имею, где это… “Что это за место?”, — спрашиваю, чувствуя, как разгоняется сердце. “Квартира моего друга” “И что мы будем там делать?” “Знакомиться поближе” К горлу подкатывает ком. От неуверенности, волнения, каши в моей голове. Квартира его друга… Не знаю, что для него означает “знакомиться поближе”, возможно именно то, что он и написал, но я вдруг вспоминаю о том, что совсем не знаю ни его, ни его друзей! Я не знаю его… Он закрытый и высокомерный, даже если сам этого не замечает. У него есть девушка, а я… я тоже девушка… Чувствую, как по щекам разливается краска. Он в сети и он ждет моего ответа. Давит на меня даже через окно нашей переписки. Вместо того, чтобы бежать от него куда подальше, я в очередной раз этого не делаю. Ну, что за дура? Отложив телефон, открываю чистый тетрадный лист и пишу на нем другой адрес, оставляя неизменным только оговоренное время. Сфотографировав клетчатый листок, отправляю сообщение без комментариев. “???”, — копирует мой вопрос. “Это адрес и время. Жду тебя там сегодня”, — отвечаю в его же манере. “Адрес чего?” Черт! Сглотнув слюну, медлю секунду, после чего печатаю: “Это каток. Я никогда не каталась на коньках”. Пффффф… Он молчит не меньше минуты, после чего уточняет, видимо, сверившись с картой: “Каток в центре города?” “Да” С силой закусив губу, понимаю, что бросила в его красивое, такое серьезное лицо белую перчатку. Это так, потому что он молчит! Я и сама не знаю, хочу ли, чтобы нас хоть кто-то мог увидеть вместе, но если… если бы у меня была такая цель, лучшего места просто не найти… Что я делаю? Успокаивает лишь то, что принять это решение за нас обоих должна не я, а он! И с его принятием Дубцов не спешит целых пять минут. Понятия не имею, о чем он думает, но от его ответа живот взрывается мурашками: “Хочешь научиться кататься?” Это значит да? Он согласен? Пойти со мной туда, зная, что нас могут увидеть! Я знаю, что у него с коньками проблем нет. Он нападающий в какой-то городской хоккейной команде. В его соцсетях каждый второй пост про хоккей! “Хочу”. — Тру ладонью живот. “Жди меня у касс”. Глава 19 Положив на стол телефон, пытаюсь не издать ни звука, хотя мне вдруг хочется застонать. Алёна безучастно смотрит в пространство, а мне хочется превратиться в бабочку и сделать парочку кругов под потолком, может тогда перестанет плясать сердце? То, что прямо у Алёны под носом я обзавелась от неё секретами, вызывает чувство вины, но его с лихвой перекрывают другие чувства. Целый букет чувств, имя которым Кирилл Дубцов. Господи, у нас что, свидание? А как же та блондинка? Он согласился, и это значит, что ему плевать, увидят нас вместе или нет. Я и сама не знаю, чего хочу — чтобы «мы» продолжали быть секретом или наоборот. Он лицо Универа! Как я вообще могла не знать о его существовании?! Страницы его соцсетей посвящены его бурной студенческой деятельности, как у какого-нибудь депутата. А ещё спорту, и иногда он позволяет себе опубликовать что-то «личное». Например, свой отдых в закрытом загородном клубе или на белом мальдивское песке в компании… своей девушки… Я не знаю, чего от него ждать, но я точно знаю, чего бы ему от меня хотелось. Того, чего всем парням нужно от девушек, но до Дубцова никто не предлагал мне этого так открыто. До него я не думала о парнях ТАК. Что почувствую или не почувствую, когда… то есть, если он дотронется до меня. Дотронется так, как мужчина касается женщины… А если я дотронусь до него?.. Боже ты мой! Живот обжигает кипятком, и мне хочется спрятать лицо в ладони. Мы даже не встречаемся, а я думаю о том, чтобы вместе с первым поцелуем вручить ему заодно и свой первый раз. Просто браво, Калинина! — Пойдёшь со мной шопиться? — рассеянно спрашивает Алёна. — Ммм… что? — Тру лоб, посмотрев на неё. — Пойдёшь со мной в ТЦ? После пар, — повторяет она. — Я… ммм… давай завтра, — лепечу, понимая, что если пойду, вместо шопинг буду собирать лбом стены. Пожав плечом, Алена ныряет в свой телефон, а я снова погружаюсь в свои перепутанные мысли. Может это и глупо, отказываться. Если до этого утро было сонным, то теперь оно стало бесконечным. Я не знала, что время умеет растягиваться. Тянуться, как черепаха с гирями на лапах. Именно так я ощущаю его, пока пытаюсь дотянуть до последней пары. Именно так я ощущаю его, когда, перерыв весь шкаф, со злостью понимаю, что мне нечего надеть! Отбросив джинсы, натягиваю лосины, тёплые носки и толстовку, отмечая полное отсутствие аппетита, хотя я с утра ничерта не ела. Я знаю Дубцова каких-то пару недель, и уже начала терять аппетит. Это ли не повод никогда не знакомиться с ним поближе? Все это бесполезно. Я хочу увидеть его сильнее, чем чёрной икры, завёрнутой в красную, и чем ближе эта встреча, тем сильнее я ее хочу! В сгустившихся сумерках город зажег огни и гирлянды. Рассматриваю их, прижавшись виском к оконному стеклу трамвая и пропуская вошедших на остановке людей. Купол нового спортивного комплекса видно издалека. Внутри у касс толпятся люди, и я понимаю, что их здесь гораздо больше, чем я думала. Отлично, Аня. Расстегнув куртку и сняв шапку, вглядываюсь в лица и слегка успокаиваюсь, не находя ни одного знакомого. Прижимаюсь к стене, наблюдая, как бегут минуты на больших электронных часах и как компания школьников высыпает из входных дверей. Наверное, я должна была заставить его ждать себя, а не наоборот, но я… просто ненавижу опаздывать, и Дубцов, кажется он тоже… Он возникает в дверях, одетый в пуховик до колен и шапку-носок. На его плече висят связанные за шнурки коньки просто гигантского размера, и все те секунды, пока его глаза кружат по залу, ища то, что ему нужно, проклятые адреналиновые пузырьки снова заполняют мою кровь и рассекаются мурашками по животу. Глава 20 Отыскав меня, подпирающую стену, Дубцов плавно меняет направление своего движения, и, когда оказывается рядом, мне приходится поднять подбородок, чтобы смотреть в его невообразимо карие глаза. Делает ими неторопливый круг по моему зардевшемуся лицу, медленно расстегивая куртку. На его скулах красные пятна от мороза, но даже они ему идут. Его родители точно очень сильно старались, чтобы он получился на славу. — Давно ждешь? — интересуется он. Тот факт, что целую минуту мы беззастенчиво друг друга разглядываем, меня уже не смущает, а его… кажется, его вообще ничего и никогда не смущает. Это наследственное? Или для этого нужно каждый день практиковаться? Желание спросить его об этом почти нестерпимое, но вместо этого тихо отвечаю: — Нет. Склонив набок голову, спрашивает: — Какой у тебя размер? — Ммм… Размер? — Ноги, — Дубцов слегка выгибает брови. — А ты о чем подумала? — добавляет с легкой усмешкой на своих красивых губах. Соображаю секунды, глядя на него непонимающе, но когда понимаю… Черт! Если до этого мои щеки и не краснели, то теперь они вспыхивают, как по команде. Моя реакция очень его радует, потому что усмешка превращается в нахальную, а глаза демонстративно скатываются куда-то в область моей груди. Но как и двадцать четыре часа назад, я не собираюсь жалеть о том, что отправила ему то фото. Тем более, что он вглядывается в меня так, будто хочет смутить еще больше. — Тридцать семь, — пожимаю плечом и ляпаю следом. — А у тебя? — У меня? — вздыхает он, будто мой способ завязывать беседы совершенно безнадежный. — С утра был сорок четвертый. — Оу… — бормочу, посмотрев на его коньки. — Это не многовато? — Выживаю как-то, — произносит Дубцов. Прыснув от смеха, поднимаю на него глаза. — Хочешь поговорить об этом? — строю из себя психоаналитика. — Только если напьюсь. — Чешет свою бровь. Снова улыбаюсь, чувствуя трепет где-то под ребрами, потому что его ухмылка вдруг становится ленивой, и это совершенно меняет его лицо. Глаза приклеиваются к его губам, и я облизываю свои, сжимая в кулаки лежащие в карманах ладони. Замолкаем, и моя улыбка тает, как льдинка на солнце, ведь он снова становится собой — сдержанным и закрытым, как банковский сейф, но я только что видела его улыбку, и она мне не приснилась. Именно поэтому его преображение больше не пугает меня так, как в тот день, когда увидела Дубцова впервые. Он не стал понятнее ни на один чертов процент, но теперь, по крайней мере, я могу смотреть ему в глаза так же бесцеремонно, как и он в мои. Этим мы и занимаемся, потому что я вдруг решаю, что и за миллион не сдамся первой. — Пффф… — выдыхает, делая шаг в сторону. — Побудь здесь, — бросает, разворачиваясь. Исподлобья слежу за тем, как выставив вперед плечо, пробирается сквозь толпу к кассам. Оплатив нам проход и пару прокатных коньков для меня, вручает их со словами: — На таких кататься — мазохизм, но у них все поршивые. — Переживу, — забираю у него пару белых, видавших виды коньков. — Эмм… Пошли? — Тебе вон туда, — кивает головой на коридор, не спуская с меня глаз. — Там женская раздевалка. Ценные вещи возьми с собой. — Ладно. — Куртку можешь снять. — Продолжает разбрасываться советами, будто мы собираемся слетать в космос, а не кататься на коньках. — Встретимся на льду. — Сказав это, уходит в противоположном направлении не оглядываясь. Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, думая о том, что все это очень большая ошибка, ведь Кирилл Дубцов — это просто волк в овечьей шкуре. Если я хочу вернуться домой целиком, а не по частям, мне нужно быть, черт возьми, начеку, а рядом с ним мои мозги работают через раз. И он тоже об этом знает, потому что, в отличии от него, застегивать свои эмоции на все пуговицы я не умею. Глава 21 Неуклюже переставляя ноги по резиновым коврикам, двигаюсь по коридору. Очень надеюсь, что как только лезвия моих коньков окажутся на льду, перестану чувствовать себя, будто на шарнирах. В самом деле, если бы знала, что буду чувствовать себя такой неуклюжей коровой, придумала бы другое занятие для этого вечера. Толкнув дверь, выхожу на трибуну и припадаю к бортику, глядя на то, как по льду курсируют люди. Девочка лет девяти крутит дикие пируэты прямо у меня под носом, мимо на огромной скорости проносится мужчина в синих пластиковых коньках… Ото льда веет холодом. Поправив капюшон толстовки и перчатки, пытаюсь отыскать во всей этой толчее знакомый силуэт, но он находится сам. Дубцов появляется откуда ни возьмись и поднимает столб ледяной крошки, затормозив прямо напротив меня. Избавившись от куртки, он остался в свитере и джинсах. Его шапка на месте, перчатки тоже, и на коньках он кажется настоящим верзилой. А еще он кажется расслабленным, будто прогулка по льду солидно подняла ему настроение. Поднеся ко рту ладони, дует на них. Ловко смещается в сторону и тормозит рядом с дверью, протянув мне свою ладонь. — Выходи. — Тычет в меня подбородком. Ладно… Нерешительно поставив одну ногу на лед, хватаюсь за его руку. С писком хватаюсь за его плечо, когда вторая нога оказывается на льду. В этот момент мои ноги перестают меня слушаться, разъезжаясь в разные стороны. — Аййй… — визжу, повисая на шее Кирилла и проскальзывая ногами между его ног. Его руки сжимаются вокруг меня, когда сгибается под тяжестью моего висящего на нем тела. Дернув меня вверх, приводит в вертикальное положение нас обоих, и моя щека влипает в его грудь. Среди кучи посторонних людей, запахов, звуков, зажмуриваюсь, вдыхая запах его свитера. Абсолютно мальчиковский запах. Запах мужского парфюма, но еле-еле заметный. Мне нравится… Его тело такое твердое и устойчивое, что у меня слабеют колени. Самое ужасное заключается в том, что в его руках мне комфортно, как дома! Двумя крошечными вдохами ворую еще немного его запаха, прежде чем хрипло спросить: — Ты что, в коньках родился? Поднимаю лицо, и капюшон слетает с головы. По щекам проносится холодный сквозняк, остужая кожу. — Нет, — смотрит на меня, опустив подбородок. — Просто с координацией. — Хочешь сказать, что я родилась без нее? — Делано возмущаюсь. — Ну, давай проверим, — скалится он. — Кир! — визжу, когда его обутая в этот гигантский конёк стопа выбивает лед из под моих ног. С криком выбрасываю вверх ногу, падая на бок, но он подхватывает меня раньше, чем успеваю поцеловать лед, и снова ставит на ноги, как куклу. — Сдурел?! — цепляюсь за его плечи. На его лице бесшабашная улыбка, от которой у меня сердце замирает. — Тссс… — разворачивает мое тело к себе спиной и вжимается в нее грудью, обняв своими стальными бицепсами мой живот. Щеку обжигает его дыхание. Перевожу свое и хватаюсь за его руки у себя под грудью, пока он медленно вращает нас вокруг своей оси. — Колени чуть согни… — велит прямо у меня над ухом. Холодный нос прижимается к моему виску. — Дубцов… — тяну в панике, когда, выбрав направление, он вдруг начинает набирать скорость, толкая меня собой вперед. — Ничего не делай, просто скользи, — командует, повысив голос так, чтобы я его услышала. — И смотри перед собой… — Я… я тебя убью! — рычу, чувствуя, как разжимаются его руки и как эти же руки придают мне ускорения, оттолкнув от себя. Перестав дышать, “скольжу” прямо к бортику, пересекая какие-то синие и красные хоккейные линии! Ни черта не контролируя ситуацию, просто плыву по льду, выбросив в стороны руки, как чертова птица, и это… потрясающе… От восторга щекочет в груди. Я бы могла укатиться вот в закат. Почему я не делала этого раньше?! Не знаю, наверное ждала этого фокусника! Он ловит меня прежде, чем успеваю встретиться с бортиком. Сносит собой, закручивая так, что смеюсь и кричу, умоляя его остановиться… — Я сдаюсь! — зажмуриваю глаза. — Сдаюсь! — Я что, предлагал сдаться? — усмехается где-то над моей головой. Гад! Снова смеюсь, забывая обо всем на свете, пока он вытворяет со мной все эти кошмарные трюки. И, несмотря на то, что моя роль во всем этом — визжать и болтаться в воздухе, выдыхаюсь именно я, а не он. По спине стекает пот, и ноги ослабели, будто пробежала спринт. Схватившись за бортик, дышу, как загнанная кобыла, пока Кир выписывает вокруг меня восьмерки, меняя местами ноги и поднимая ледяные “брызги”. Мне жарко, и щеки горят. Лицо готово треснуть от улыбки. Сорвав с руки перчатку, бросаю в Дубцова, с рычанием предупреждая: — Не подходи ко мне! Игнорирует, медленно катясь в мою сторону. Упершись руками в бортик вокруг меня, нависает сверху. Он все еще улыбается, а я все еще помню каждое соприкосновение с его телом, может мне жарко еще и поэтому? Его лицо так близко, что я тянусь навстречу, даже толком этого не понимая. — Хочешь еще? — выгибает бровь. — Нет! — толкаю его ладонью в грудь. — У девушек “нет” — это значит “да”? — Я предупрежу тебя, когда заговорю на этом языке. — Идет. — Повернув голову, осматривает каток. Я вдруг понимаю, что мы наделали шума больше, чем если бы запустили из кармана фейерверк. Глядя на его профиль, хочу понять, что он думает о том, что мы здесь устроили? Он явно о чем-то думает, блуждая глазами вокруг. Мне хочется дотронуться губами до его щеки. Или до его шеи… — Поехали со мной, — вдруг говорит Кир, повернув ко мне голову. — Куда? — еле шевелю губами. Его взгляд такой странный. Напряженный и… какой-то потерянный. Будто не он только что жонглировал мной, как мячиком. Поиграв желваками на своих точеных скулах, смотрит на меня исподлобья, и мне вдруг кажется… будто впервые в нашей с ним жизни он не приказывает а… просит. Что за черт?! — Я уже говорил куда. — Вдруг становясь невозмутимым. На квартиру к его другу? Мое горло сдавливает спазм. Я не хочу расставаться с ним прямо сейчас, но я… если он возьмет от меня то, что ему надо, что тогда?! Он просто испарится? Кусая губы, смотрю в его глаза. То, что он не жалит меня своими стрелами за эту нерешительность, не помогает. Он испарится в любом случае. Если поеду и если не поеду, он испарится! Почему-то я просто уверена в этом… Он из другого мира. В его мире по окончании сессии студенты едут кататься на сноубордах в Альпы или серфить на Бали, а я проведу свои каникулы, подрабатывая на кассе городского общепита. Отвернувшись, смотрю на изрезанный его коньками лед. Тихо, чтобы не выдать бури у себя в душе, говорю: — Мне нужно домой. — На каком это языке? — мрачно спрашивает Кир. — На… ммм… — Прочищаю горло. — На том, на котором “нет” — это значит “нет”. Он молчит целую минуту, а я не решаюсь поднять на него глаза. — У меня машина сломалась, — говорит отстраненно, отталкиваясь от борта. — Сама доберешься? Киваю, продолжая прятать от него глаза. — Тогда пока. — Пока. Слушая, как удаляется звук от его коньков, давлю першение в горле и эту горечь, от которой хочется зареветь. Глава 22 Кирилл Заглушив мотор своего “вранглера”, впиваюсь глазами в лобовое стекло. Тупая злость, которая гнала меня сюда, как ненормального, трансформировалась в такую же тупую усталость. Вдохнув через сжатые зубы, врезаю затылком по подголовнику. Понуро смотрю на свою ладонь, сжимающую руль. На кой хрен Калинина такая святоша?! На кой хрен она такая правильная?! У меня в мозгах переклин, я даже наехать на нее не могу, как следует. Просто, твою мать, не могу. Её из кожи вытрясти — проще простого. Своим сопротивлением она мою шкуру только если поцарапать может. И даже не до крови. Но меня от этого вставляет достаточно, чтобы позволять ей царапаться. Хочу, чтобы царапалась. Ей это идет. Твою мать… Не хочу ждать, думать тоже не хочу. Хочу ее дико, а что потом, фиг знает. Порция дерьма от Марины мне обеспечена, но соглашаясь на “ультиматум” мотылька сегодня утром, я взвесил все “за” и “против” и решил, что готов к этой конфронтации. Если в наших с Мариной отношениях “перерыв”, то это означает, что никакого гребаного поводка на моей шее не будет. Выхожу из машины, саданув дверью с солидной дурью. Достав из багажника сумку с запасными вещами, хлопаю заодно и крышкой. Хоть с Калининой, хоть без нее, я домой сегодня не вернусь. Двор клубной многоквартирки вычищен от снега так, что захочешь поскользнуться, не поскользнешься. Добравшись до квартиры, раздеваюсь и осматриваюсь. В квартире Ника Баркова не был ни разу. Если была необходимость уединиться с Мариной, делали это в ее квартире, ну а моя квартира… у меня такой нет. Отец намекнул, что у меня еще жопа зеленая, чтобы иметь собственные апартаменты, ибо я для этого ни хрена не сделал. В том плане, что мне, ссаному студенту, иметь собственную конуру не по статусу. Рухнув на диван в гостинной-студии, подкладываю под голову локоть, пялясь в потолок. Сегодня вернутся родители, а мне позарез хочется еще один день побыть предоставленным самому себе. Слушаю, как где-то за окном воет сирена, и бездумно переключаю пультом режимы потолочной люстры. В желудке пусто. Вряд ли у Баркова холодильник забит, он здесь появляется пару раз в неделю, если не меньше. Зато на журнальном столе непочатая пачка презервативов. Сев, тру лицо ладонями и швыряю пульт на диван. Встаю и, хрустя шеей, рассекаю кулаком воздух. Упершись кулаками в подоконник, смотрю на город. Термометр с той стороны стекла показывает минус пятнадцать. — Зараза, — прикрываю глаза. Правильную девочку правильный мальчик после совместного променада должен отвезти домой. Правильная девочка получает правильный поцелуй на ночь и отправляется в кровать. Правильный сценарий, который подразумевает, что после этого мы за ручку, твою мать, прогуляемся по центральной “ёлке”. Оглядывая пустую квартиру, с раздражением понимаю, что лучше бы так, чем вообще никак. Я злой и голодный. Просто гребаный волк. Я должен был отвезти ее домой, но наказать ее мне хотелось больше. Достав из кармана телефон, смахиваю с экрана блокировку. На экране пышная девичья грудь, упакованная в черный кружевной лифчик. Настолько прозрачный, что вижу очертания напряженных сосков, но не могу понять их цвет. Тело каменеет, и хочется дать кому-нибудь в бубен, чтобы сбросить напряжение. Открыв мессенджер, быстро печатаю: “Добралась?” В ожидании ответа, успеваю сходить в прохладный душ. Марина так часто выносила мне мозг вот такими долгими ответами на простые вопросы, что я априори не реагирую на задержку. Но выхожу из кабинки, как сосунок, когда слышу сигнал телефона. Обмотав полотенцем бедра, проваливаюсь в сообщения и пару секунд втыкаю, шевеля мозгами. “Не пиши мне больше”, — читаю, сдвинув брови. “Серьезно?”, — печатаю тут же. — “Уточни, на каком это языке?” “На том самом”, — тут же отвечает она. Подло и низко, но в качестве очередного наказания решаю исполнить просьбу, оставляя последнее сообщение без ответа. Натянув трусы, падаю в гостевую постель Баркова и в темноте бормочу: — Блин, мотылек. Я тебя все-таки съем… Глава 23 Кирилл Под грохот грейдера, кружащего вокруг моей тачки, не отрываю глаз от парадных дверей главного корпуса универа. На крыльце курит гурьба парней, в остальном штиль. Через десять минут закончится четвертая пара, и крыльцо будет выглядеть, как муравейник. В нетерпении ерзаю по сиденью, почесывая пальцами подбородок. Подбородок колется, потому что на бритье я забил. Я не из породы орангутанов, могу дня два не бриться… В ладони оживает телефон, которым стучу по колену. — Блин… — бормочу, принимая звонок от матери. — Привет. Как долетели? — Привет. — С наездом. — Не поздновато интересуешься? — Извини. Вчера уснул рано. — И это чистая правда. — И где ты уснул, если не секрет? Впервые в жизни меня мутит от необходимости объясняться, где я провел ночь. Раньше это не было проблемой, потому что ответ всегда был один: “у Марины”. Информацию о том, что у нас с Мариной затяжная пауза, решаю оставить при себе. Не думаю, что ей эти новости понравятся. Не думаю, что ей понравились бы причины такого положения дел. Это тоже давит на мозги, но сейчас мне на все хочется положить здоровенный болт и поскорее закончить этот разговор. Я не был дома сутки. Я и в универе не был сутки, потому что, проснувшись в квартире Баркова, решил тупо выспаться впервые за этот месяц. Тупо весь день проваляться в в обнимку с игровым джойстиком и пиццей, никому не объясняя, с какого вдруг куста впервые в жизни я решил прогулять целый учебный день. — В постели, — отвечаю, изображая шутника. — А конкретнее? — Мам, ты правда хочешь подробностей? — стараюсь звучать ровно. — Наверное, нет, — цокает она. — Сегодня будь дома. Хочу с тобой пообщаться. — У меня хоккей, — вру, переворачивая запястье и проверяю время. — Ладно, — тянет недовольно. — Но чтобы на ночь приехал домой. Вдохнув поглубже, выпускаю вместе с воздухом: — Ага. Отключаюсь, засовывая телефон в карман. Я бы соврал, если бы сказал, что у меня дофига личного пространства. Сейчас его нехватка чувствуется особенно остро. Все это меркнет и отходит на второй план, по сравнению с нетерпением, которые снова заставляет ерзать по сидению. С трудом понимаю, как дотерпел до вечера и не выскочил из своих трусов. Я, твою мать, не хочу больше терпеть. Как только на крыльце начинает прибывать народ, хватаю с пассажирского сиденья перчатки, и выскакиваю из машины. Оббежав грейдер, опираюсь рукой об низкую ограду стоянки и перепрыгиваю, не спуская глаз с парадных дверей. Не собираясь толкаться в этой мясорубке, перескакиваю через ограду парка и пристраиваю плечо к старому дубу недалеко от входной арки. Набросив на голову капюшон, выдыхаю пар, пытаясь восстановить дыхание от этой олигофренской гонки. Помимо того, что стал сталкером, еще и веду себя, как тринадцатилетний хренов страдалец. Оттолкнувшись от дуба, прыгаю на месте, чтобы разогнать кровь. От холода мерзнет нос. Наблюдаю за тем, как на дорожке появляется компания девушек. Пропускаю, не наблюдая той, которая нужна мне. Я очень надеюсь, что компании у нее не будет… Бинго. — Пф-ф-ф… — выдыхаю в черное небо. По лицу растекается лыба. На ней рыжая дубленка и шапка с помпоном. На ногах ботинки с мехом вокруг лодыжек и какая-то вязаная юбка до этих самых лодыжек. Придерживая у подбородка ворот дубленки, Калини быстро семенит в сторону стадиона. Пробравшись через кусты, выхожу на дорожку за ее спиной и оббиваю от снега ботинки. Леплю небольшой снежок и запускаю им прямо по ее заднице в десяти метрах от себя. — Ай… Слышу тихий писк, ухмыляясь в своем капюшоне. Подпрыгнув на месте, Калинина разворачивается и возмущенно приоткрывает ротик. Нафиг все. Не хочу больше терпеть… Вижу, как съезжаются под шапкой ее брови. Вижу, как мечутся по мне распахнутые зеленые глаза. Покрутив головой, осматривается вокруг, но не двигается с места. Вокруг никого. Удивительные минуты тишины между пересменками. — Будешь кричать? — спрашиваю лениво, загребая с куста еще снега. — Чего тебе? — Кусает губы, наблюдая за тем, как выверено и точно леплю плотный снежок. — Соскучилась? — Мир не вокруг тебя одного вращается. — Задирает маленькие точеный подбородок. — Неправильный ответ, — цокаю, запуская в нее снежком, но так, чтобы ни одна часть ее драгоценного тела не пострадала. Он падает прямо к ее ногами, рассыпаясь на десять маленьких снежков. Пискнув, Аня отскакивает назад и роняет с плеча сумку. — Хочешь в кино? — интересуюсь между делом. Мне уже без разницы, где с ней светиться. Я уже все палки перегнул, какие только мог. И то, что Марина до сих пор молчит, ни черта не показатель того, что за пределами моего королевства спокойно. — У тебя сегодня крыша не на месте? — выпаливает Аня. — Можем в кафешке посидеть… — Набрасываю варианты. — Дубцов… — В шахматный клуб… — Юродствую. Куда там еще тихони ходят? — Дубцов! — почти орет. Замолкаю. Вижу, как крылья ее маленького носа раздуваются, как поджимаются губы. — Аня… — выдыхаю хрипловато. Развернувшись, она улепетывает по дорожке так, что сверкают пятки ботинок. Блин… Кто ж так делает, дурочка моя. Сорвавшись с места, ломлюсь следом. Глава 24 В десять шагов оказываюсь рядом и сгребаю ее в охапку. Прижав к боку, уношу с дорожки, пока брыкается и визжит. Тестостерона в крови столько, что хоть в банки закручивай. Все, что сдерживал все эти дни, теперь на поверхности. Из-за поворота возникают бегуны из футбольной команды. Резко разворачиваюсь, переставая офигевать от собственного безмозглого поведения. — Кир! — рычит Аня, болтая в воздухе ногами. — Тссс… — свернув с дорожки, тащу ее к грибку-сторожке для всякого уборочного инвентаря. Опустив на ноги, толкаю к стене и упираюсь в нее предплечьями, окружая Калинину собой со всех сторон. Поскольку это похищение совершенно обоюдное, молча ждем, пока стихнет топот ног, тупые шутки и коллективный ржач наших универских футболистов. Когда он стихает, в тишине парка слышу только наше прерывистое дыхание. Отличные догонялки. Упершись лбом в кирпичную стену сторожки, чувствую ее дыхание на своей щеке. Втягиваю в себя тонкий запах ее девичьих духов. Такой нежный, что сосет под ложечкой. Провожу по холодной гладкой щеке губами, согревая. Слышу, как падает на снег ее сумка, гремя всем содержимым. Выдохнув, отстраняюсь, заглядывая Калининой в лицо. Ее щеки совершенно красные. И нос тоже. Наверное, это особенности ее кожи, но ей идет, а ее губы, просто, твою мать, алые. Смотрит на меня волком, толи злая… толи возбужденная. Обведя губы языком, выпаливает: — Тебе просто скучно, да? — Сейчас мне вообще не скучно. — Черчу большим пальцем круг на ее виске. Любуюсь ее ресницами. Они подкрашены черной тушью, а вообще, они рыжие. Видел тогда, в тот день, когда она впервые попалась мне под ноги. Отвернувшись, она упрямо смотрит на парк. Вот это упрямое до позеленения выражение на ее лице я уже видел неоднократно. — У тебя есть девушка. — Выдыхает драконий клубок белого пара. Это не похоже на вопрос. Скорее на утверждение. Этот долбаный вопрос повестка гребаного месяца. Ничего удивительного, Марина всюду в моей жизни, особенно в соцсетях. Никогда не предавал этому значения. Всегда было пофиг… Не думаю, что у меня есть девушка. Не думаю, что вообще в состоянии в данную минуту на месте Калининой представить Марину или кого-то другого. Но именно от мотылька я хочу того, чего сам, твою мать, не понимаю! — А если есть, то что? — бормочу, теребя помпон ее шапки. Ее губы снова поджимаются. Дышит тихо, как мышка. Мышка. Она не мышка. Ни разу, твою мать… Ну, давай, мотылек. Пошли меня на хрен! Поставь перед выбором, сам я, сука, не справляюсь. Ага… — Тогда иди к ней, — чеканит, продолжая глядеть на парк. — И… от меня отстань. — Собственница, значит? — спрашиваю тихо. Повернув голову, смотрит мне в глаза. На слова не тратится, итак все понятно. Либо все, либо ничего. Ныкаться по кустам с любой девушкой для меня вдруг неприемлемо, а с ней… с ней и подавно. — Нет у меня девушки. Претендуешь? — Ну ты и Нарцисс… — наступает своим ботинком на мой. — Дыши, Калинина, — предупреждаю, прежде чем раздавить ее губы своими. Глава 25 — Мммм… — Ударяет по башке тихий стон. Обнимаю ладонями ее щеки, нетерпеливо раскрывая мягкий ротик своим. Перед глазами белые круги, будто забыл, какими мягкими бывают женские губы. Но с этими все по-другому. Эти так хотят моих, что под кожей зудит ответная реакция! — Мммм… — Пытаюсь себя заткнуть, но в эти губы все равно улетает мой собственный стон. Калинина стекает по стене, хватаясь за мой воротник своими варежками. Вжимаю ее собой в стену, отпуская тормоза. Давлю на ее губы опять, чтобы пустила внутрь. Подчиняется. Сожрать ее готов! Я должен извиниться… Я извиняться не умею, а может и умею… Жадно всасываю в себя все, что могу, включая ее язык. Мммм, твою мать… Очередная попытка свалиться к моим ногам, и на этот раз я сгребаю в ладони ее округлую маленькую задницу, подбрасывая Калинину вверх и подставляя ей свое лицо. Обняв мою шею руками, вжимается холодным носом в мою щеку. Шумно дышит, глотая ртом воздух, пока я, зажмурив глаза, сам пытаюсь прийти в себя. Она дрожит вся. У меня стоит так, что свет гаснет. Морщусь, пытаясь вернуть кровь в башку, но сейчас даже мороз мне не товарищ. — Мммм… — выдыхаю страдальчески. — Ты вообще целовалась раньше? — спрашиваю сипло, не открывая глаз. — Да… — шепчет, втягивая носиком воздух, но мне вдруг кажется, что она тупо затаривается моим запахом. — С парнями, а не с котятами, — бормочу обреченно. Тихо прыскает от смеха, а мне не смешно. Ей девятнадцать, и я у нее первый во всех смыслах. Не могу разжать рук. Желание почувствовать ее кожу на своей отдаётся болью там, где ее бедра влипают в мои. Я даже не знаю, понимает ли она, что там творится. Сам вдруг понимаю, что не хочу больше спешить. Не тогда, когда она от вида моего члена в состоянии эрекции в обморок хлопнется. Ее губы неуверенно накрывают мои, будто не знают, как ко мне подступиться. Порхают, оставляя повсюду горячие следы, а мне хочется врезаться в ее рот языком и хорошенько его отыметь. Тормози, Дубцов! Испугается ведь. — Повторяй за мной… — хриплю, забирая инициативу. Прихватываю легонько ее губы. На нейтралке впервые в жизни учу девушку целоваться. Ее стоны, как удар битой по коленям. Через минуту все к фигам выходит из-под контроля, потому что не один я здесь кайфую, как нарик от дозы. Когда сплетаю наши языки, меня шатает. Качнувшись, роняю ее и упираюсь рукой в стену, заставляя Аню опустить ноги на снег. Обняв ее лицо ладонью, соединяю наши лбы. — О, мамочки… — Слышу дрожащий шепот и улыбаюсь. Я бы мог сказать, что получил свое хотя бы отчасти, но правда состоит в том, что я даже на пять процентов не насытился. — Куда ты хочешь пойти? — повторяю вопрос. Под джинсы наконец-то продирается мороз. Очень кстати, хочу, чтобы у меня в трусах все уменьшилось по-максимуму, иначе до машины придется идти с большим напрягом. Аня теребит ворот моей куртки и скороговоркой произносит: — Хочешь ко мне? Я имею в виду… то есть… там дед и… ничего такого… Поднимаю пальцами ее подбородок, заставляя смотреть на себя. — Приглашаешь меня в гости? — рассматриваю ее пунцовое лицо. У меня примерно тысяча пятьсот вариантов, куда забуриться этим вечером в городе. Начиная от кафешек, заканчивая клубами, но ее вариант неожиданно оказывается предпочтительнее любого из моих вариантов. Даже несмотря на старомодную древность такого расклада. Даже несмотря на то, что мне, скорее всего, придется выпить чайник чая с Борисычем, это не напрягает. Ее дед — потрясный старик, и меня не напрягает даже то, что ее предложение — это чистой воды перестраховка. Это перестраховка, потому что моя тихоня мне нихрена не доверяет. Ее губы припухшие, и в ожидании ответа думаю о том, как скоро украду поцелуй на ее территории. — Да. Если хочешь. — Смотрит на мой подбородок. — Хочу, — отвечаю с чистосердечным пофигизмом. Косится на меня, бормоча: — Пошли тогда? — Мммм… — оттолкнувшись от стены, беру ее за руку. Вывожу на дорожку, в кое-то веке наслаждаясь обыкновенной прогулкой по парку, даже несмотря на то, что мы оба задумчиво молчим и просто стараемся не отморозить задницы всю дорогу до дома на окраине студгородка. Глава 26 — Не поздновато для прогулок, девушка? Черт… Сорвав с крючка куртку, быстро пихаю руки в рукава. — Ммм… что? — Просовываю ноги в ботинки. Нахожу свои глаза в зеркале и пару раз прохожусь по волосам расческой. Мои глаза так горят, будто внутри меня зажгли лампочку. Улыбаюсь, втягивая в себя знакомые запахи дома. — Завтра учебный день. — Голос деда звучит назидательно, и… немного обеспокоенно. Обернувшись, смотрю на него удивленно. — Ты чего, дедуль? — Тяну руку за шапкой. — Белены объелся? Отшучиваюсь, даже несмотря на то, что выглядит он каким-то странным. Может быть немного хмурым. Может мне это только кажется, потому что в моей голове шаром покати, а бабочки в животе такие гигантские, что хочется кричать. И так третий день подряд. Покружив глазами по моему лицу, дед вдруг тяжко вздыхает и чешет свою седую голову. Отвернувшись, снова смотрю на свое отражение. Раньше у меня не было проблем с сердцем, а теперь оно скачет, как ненормальное, стоит только на секунду зазеваться. Водрузив на голову шапку, посылаю деду вымученную улыбку. На самом деле я хочу поскорее выскользнуть за дверь. Усидеть на месте с недавних пор стало настоящим подвигом. — Во сколько тебя ждать? — Интересуется дедуля. Посмотрев на него, тихо советую: — А ты не жди. Он никогда в жизни ни в чем меня не ограничивал. Он даже не знает, как это делается! Глядя друг другу в глаза, мы оба это понимаем, и, несмотря на то, что я чувствую себя настоящей гадостью, собираюсь без раздумий воспользоваться “ситуацией”. — Анна… — сокрушенно качает головой. — Дед… — выдыхаю, пятясь к двери. — У него сегодня хоккей. Тренировка. Поэтому раньше никак. Ты не волнуйся. — Поворачиваю замок, глядя на деда с мольбой. — Я… ненадолго… Вижу, как беззвучно шевелятся его губы. Будто он хочет что-то сказать, но вместо этого просто молча кивает. — Ты… ты ложись спать, — прошу тонко, выходя за дверь. Закрыв глаза, считаю до десяти, привыкая к тому, как щеки кусает мороз, а потом сбегаю с крыльца и проношусь мимо Демона к калитке. Выйдя за ворота, осматриваю спящую пустую улицу. Уже почти одиннадцать вечера. В доме напротив темные окна, только в одном работает телевизор, окрашивая окно в синий. Скрипя снегом, топчусь на месте и кручу головой во все стороны. Никого. В кармане пищит телефон. Суетливо стягиваю варежку и достаю его оттуда. “До меня дошли тревожные слухи” — Что, уже? — бормочу со стоном, читая сообщение от своей двоюродной сестры. Если бы она имела хоть малейшее представление о том, в каком тревожном состоянии нахожусь я сама, просто оставила бы меня в покое! “К земле приближается комета?”, — печатаю, бросая взгляд на темный тротуар. “Это правда?”. — Не отстает Карина. — “ТЫ ВСТРЕЧАЕШЬСЯ С ДУБЦОВЫМ?!” — Господи, — запрокидываю голову. “Может спросишь у Дубцова?”, — предлагаю свой вариант. “Очень остроумно. Давай так, 1 — это да, 2 — это нет. Просто выбери цифру”, — пишет она. Боже ты мой! “Ты шутишь?”, — пораженно качаю головой. “Это психотерапевтический прием”. “Ты учишься на физмате”, — напоминаю ей. “Я разносторонняя личность. Когда будешь готова, просто пришли цифру. И помни, я одна из твоих немногочисленных родственниц.” “Пока!”, — отвечаю ей. Несмотря на всю нелепость ее “методов”, внутри себя я начинаю метаться между цифрами один и два. Один или два? Сладкое ноющее чувство заполняет живот. Оно смешивается с волнением, с каким-то непонятным страхом, который шевелится где-то на подкорке, потому что я вдруг понимаю, что сама по себе никому не интересна, но я плюс Кирилл Дубцов — это уже совсем другая история. До него… всем есть дело… Тишину улицы заполняет рычащий звук автомобильного мотора. Сунув телефон в карман, смотрю на угол в конце улицы, из-за которого появляется незнакомая мне машина. Красный, похожий на военный, джип с огромными колесами и круглыми передними фарами. Сердце ударяет по ребрам, и мои губы разъезжаются в глупой улыбке. Я завернулась в сто пятьдесят одежек, потому что думала — он придет пешком. Он сказал, что у него проблемы с машиной. Последние три дня мы гуляли пешком и… кажется, нас обоих это не напрягало. Меня гложет совесть от того, что я держу эти “прогулки” в секрете от Алёны. Как и… все что касается Дубцова. Потому что знаю — ей это не понравится! Я не знаю, как объяснить ей то, что со мной происходит, поэтому просто избегаю подобных разговоров. Когда машина, сминая своими огромными колесами снег, тормозит рядом, все мои страхи, мысли и прочая лабуда рассеиваются в воздухе. Когда Кирилл Дубцов рядом, кроме него в моей голове мало для чего остается место. Его обутые в “тимберленды” ноги опускаются на снег. Хлопнув дверью, Кир делает ко мне шаг, но я решаю сэкономить нам время, поэтому и сама шагаю навстречу. Смеюсь, когда его руки подхватывают мои бедра, заставляя обхватить ногами торс, одетый в длинную дутую куртку. — Я сказал, что напишу, когда буду на месте. В его черных глазах пляшут огоньки фонарей. На нем нет шапки, и я вижу, что он постригся. Волосы стали короче. Его глаза опускаются на мои губы. Поджимаю в ботинках пальцы, подаваясь вперед. Глава 27 То, как он целует меня — это сумасшествие. Его губы, его вкус… Напор, которому мне хочется подчиняться, потому что Дубцов, он невозможно бескомпромиссный! Я никогда не думала, что целоваться — это так безумно горячо. Что мои губы могут быть такими чувствительными, что этот напор, его напор, будет рождать в животе бешеные всплески и искры. Кир сминает мои губы своими. С жадностью ныряет в мой рот языком, втягивая носом воздух. Сгребаю пальцами волосы на его затылке. Его ладони сжимают мои ягодицы сильнее, заставляя ерзать по своему торсу. Когда у меня заканчивается воздух, не сговариваясь начинаем соединять и разъединять губы. Теперь просто касаемся, но его язык все равно умудряется задеть мой. И теперь Кир становится будто ручным. Просто расслабленным. Его губы теперь такие мягкие… — Я ненадолго… — шепчу, понимая, что это просто слова. Только мороз гнал меня домой все эти три дня. Чертов мороз… — Я тоже… — бормочет Кир. Когда ставит меня на ноги, голова кружится. — Ты вино пила? — спрашивает вдруг, обхватив руками мои плечи и вжав их в свои. — Пила, — вздыхаю в его куртку. — А что-нибудь покрепче? — Эмм… нет… Кир замолкает на секунду, а потом говорит: — Меня от тебя штырит, как от полбутылки вискаря. Смею, подняв голову. — После полбутылки не должно быть плохо? — морщусь и смеюсь такому ужасному сравнению. Кир усмехается, глядя на меня сверху вниз. — Только не мне, — заявляет с понтами. Опять смеюсь, чувствуя, как уходят все мои страхи и волнения. Все уходит куда-то за кадр. Даже дед и калитка родного дома. Бросив взгляд на красный джип, говорю: — У тебя… прикольная машина. Проследив за направлением моего взгляда, Дубцов отстраненно бросает: — Спасибо. Его профиль становится жестковатым. Эти метаморфозы в нем… Они волнуют меня. Заставляют напрягаться, будто я впитываю в себя его настроением. Мгновенно и без раздумий… — Пошли, — вдруг стряхивает он с себя эти эмоции. Толкает вперед и помогает сесть на пассажирское сиденье. В прогретом салоне так хорошо, что я блаженно растекаюсь по сиденью. Заняв водительское место, Кир оценивает мои блаженные кривляния и с улыбкой чешет бровь. Сбрасываю шапку и расстегиваю куртку, спрашивая: — Куда мы? — Куда-нибудь, — пожимает плечом. Мне это подходит. Под тихую музыку какой-то радиоволны, просто расслабляюсь. Темнота салона обволакивает. Как и знакомый запах мальчиковского парфюма. Как и то, что рука Дубцова вдруг оказывается на моей коленке! Слегка сжимает ее через колготки и джинсы и накрывает полностью, захватив при этом и часть моего бедра. От неожиданных ощущений еложу по сиденью и сжимаю бедра, глядя прямо перед собой. — Кофе хочешь? — хрипловато спрашивает Кир. — Нет… — отвечаю заторможено. За окном сменяются картинки, одна за одной. Я не знаю, куда мы едем, но я… ему доверяю. Настолько, что даже не считаю нужным требовать разъяснений о том, почему город практически остался позади. Проехав каким-то двором, машина выбирается на пустырь и тормозит. Рука Дубцова оставляет мое колено, а перед капотом разворачивается обалденный вид на город. Он похож на море огней, и, как бы не старалась, не могу определить ни одного знакомого объекта, потому что в этом море все сливается и теряется… Может это ничего и не значит. Может это просто… прогулка на машине, но я впервые в жизни вижу этот вид. Впервые в жизни! И мне нравится то, что он привез нас сюда. — Ух ты… — Смотрю на Кира. Откинув голову на подголовник, он задумчиво смотрит на город, а потом на меня. На его лице блики от приборной панели. Он расстегнул пуховик, и под ним у него серая футболка. Протянув руку, он захватывает пальцами мою кудряшку и лениво наматывает ее на палец. — Нравится? Киваю, кусая губу. — Тебя легко удивить, да? — произносит вдруг. Моя улыбка тает. Обида от его слов захлестывает быстрее, чем успеваю подумать. — Если ты так считаешь. — Отворачиваюсь к окну и складываю на груди руки. И вид и момент теряют свое очарование, потому что Кирилл Дубцов снова нацелил на меня свои ядовитые стрелы, а я… я думала, что это развлечение он оставил в прошлом. — Ань, — вздыхает. Молчу, думая о том, чтобы попросить его отвезти меня домой. — Обиделась? — Нет. — Это значит “да”? Именно так! — Отстань, Кир… — прошу его. — Нельзя быть такой, мотылек, — говорит мягко. — Какой? — выплевываю, повернув голову. На его губах легкая улыбка, и это злит еще больше. Будто каждая моя эмоция его забавляет, но мне совершенно не смешно. — Открытой книгой, — поясняет, не отрывая глаз от моего лица. По крайней мере, это не так обидно, как быть неопытной наивной деревенщиной. — Знаешь, по тебе тоже кое-что можно прочитать, — объявляю я, решая не оставаться у него в долгу. — Правда? И что же? — вскидывает бровь. — Ты высокомерный. Его ухмылка на все сто процентов подтверждает мое умозаключение. — Это не комплимент, Дубцов, — закипаю я. Он упирается локтем в бардачок и подается вперед, явно настроенный развлекаться. За эти три дня я усвоила один урок — он может быть либо очень милым, либо настоящей занозой в заднице. Это зависит от того, какое в данный момент у него настроение, но… ни разу за эти три дня он не сделал мне больно по-настоящему. И сегодня не сделает. Потому что мы… кажется, мы встречаемся… И, даже раньше, чем села в его машину, я знала, какую цифру отправлю своей сестре. Я отправлю ее ей, потому что мы с ним — не тайна. Он дал это понять. И не один раз. — Ты знаешь значение слова высокомерный? — интересуется с ленцой. — Хочешь загуглить? — тычу в него подбородком. — Я дружу с родным языком. — Это значит, смотреть на других свысока, — решаю все-таки уточнить, чтобы не вышло так, будто мы совершенно, черт возьми, по-разному понимаем слово “высокомерный”. — Знаешь в чем нестыковка? — чешет свой точеный подбородок. — Понятия не имею, — фальшиво улыбаюсь. Приблизив свое лицо к моему так, что я чувствую кожей его дыхание, Кир чеканит: — Мне насрать на других, а высокомерие предполагает обратное. — И на меня насрать? — спрашиваю, утопая в его глазах напротив своих. Те секунды, которые он берет на раздумья, не дышу. Не дышу, даже зная его ответ… — Нет, — бормочет, касаясь губами уголка моих губ. Жмурюсь и тянусь ему навстречу. Волна жидкого тепла растекается по венам. Ищу его губы своими и бормочу в них: — Я еще кое-что о тебе знаю… — Что? — Тебе понравится, если я сделаю… вот так… — кладу ладонь на его бедро. Так, что пальцы распластываются по его внутренней поверхности. Под ними каменные мышцы. Действительно каменные, и от этого открытия у меня все тело приходит в трепет! Боже, его тело такое… другое. Такое сильное, что у меня голова кругом. Живот взрывается фейерверком от того, как Кир дергается и тихо смеется, заглянув в мои глаза. — Да ты Ванга, — припечатывает мою ладонь своей. — Но мне понравится охренеть как, если ты сделаешь вот так… — рычит хрипло, накрывая мои губы своими. Одновременно с этим его ладонь бескомпромиссно тащит мою вверх по крупному мужскому бедру, а потом он накрывает моей ладонью свой пах! От неожиданности пытаюсь вдохнуть, размыкая губы. Язык Кирилла в ту же секунду оказывается внутри меня, а свободная ладонь сжимает мой затылок. Пальцами второй он заставляет меня сжимать его там, внизу. Заставляет чувствовать каждый-каждый нюанс. Каждый, черт возьми! Меня подбрасывает, когда там, под моей ладонью, начинает твердеть, и от атаки на все свои мозговые процессы, я просто скулю в его губы. Ерзаю по сидению, сжимая бедра и бросаясь на его губы в какой-то безумной потребности. — Иди ко мне… — Руки Дубцова избавляют меня от куртки. Сбрасываю ботинки, ни на секунду не теряя его губы. Даже пока он вытаскивает руки из рукавов собственной куртки и помогает оседлать свои бедра так, что я усаживаюсь на него лицом к лицу. — Ай… — пищу, задев локтем руль. — Тссс… — сдавив ладонями мои ягодицы, вжимает развилку моих бедер в свой пах. — Не суетись… спокойно… — Его дыхание так сбилось, что мне хочется выкрикнуть: к кому он обращается, к себе или ко мне?! Вместо этого я постанываю, подставляя его губам свою шею. Он ласкает ее. Жадно и нежно, но изворачиваюсь я на нем совсем по другой причине. То, что давит мне между ног — вызывает шок и восторг. — Ма-ма… — цепляюсь за его плечи, выгибаясь. — Кир… — Нравится? — сипит, сдавив своими бицепсами мою талию так, что вдруг не могу пошевелиться. Но мне очень хочется продолжить! Пытаюсь возобновить движения своих бедер, но он сжимает меня еще сильнее, намекая на то, чтобы я прекратила. — Оч-чень… иинтересная штука… — сиплю ему на ухо. — Хочешь посмотреть? — Нет! — выпаливаю звонко и тут же замолкаю, с ужасом ожидая его следующего вопроса. — Это значит “да”? Господи… Да! Да! Да! — Да… — скулю, ткнувшись лбом в его плечо. — В другой раз… — Ослабив хватку, он расслабляется подо мной. Сильнее сползает вниз по сидению и шире разводит колени, а потом начинает раскачивать мои бедра на своих, и через минуту я понимаю, что со мной вот-вот что-то произойдет. Каждый удар бугра в его джинсах мне между ног выбивает искры из моих глаз и крики из горла. Не сопротивляюсь, когда остаюсь без свитера, а потом без футболки. Когда без футболки остается Кир, купаюсь в запахе и тепле его кожи. Когда его пальцы справляются с застежкой моего лифчика, меня трясет. Когда мои окаменевшие соски трутся о его голую, будто выточенную из камня грудь, я мало что понимаю вокруг. Просто двигаюсь, двигаюсь, двигаюсь… Царапаю его спину, скулю, кусаю плечо. — Анюта… — напряженно выдыхает Дубцов мне в шею. — Давай, девочка моя… я сейчас, твою мать, просто сдохну! Я вдруг понимаю, чего он от меня хочет. Но даю это не раньше, чем вершинка моей груди оказывается у него во рту. Вот тогда это происходит: маленький взрыв, который вихрем и дрожью проносится по моему животу и ногам. Такой сладкий и мощный, что я боюсь выпрыгнуть из своей кожи. Глава 29 Кирилл В ресторане битком. Со всех сторон приборы стучат о тарелки и льются тихие чужие разговоры. Отключив периферийный слух, наворачиваю салат. Голодный. Я всегда голодный, особенно когда весь день в бегах. — Я посмотрела твою успеваемость, — довольно говорит мама. — Очень хорошо. Ты моя гордость. — Всегда пожалуйста. — Убрав пустую тарелку, принимаюсь за стейк. Помешивая в собственной тарелке пасту, мама наблюдает за мной, и улыбается. Да уж, есть чему радоваться. Я будто из голодного края, и по счету платит она. Мои успехи в любом начинании мать расценивает, как свои собственные. Не берусь оспаривать, она в меня много сил вложила. Можно сказать, носом тыкнула туда, куда мне стоит двигаться. Еще классе во втором определила сильные математические стороны моих мозгов и начала прокачивать их по полной. Вместе с другими моими сильными сторонами, в частности, с многозадачностью. Ужинать вдвоем у нас довольно распространенная традиция. Как бы я не скрывал, она прекрасно знает, что компания отца, будь то обед, завтрак или ужин, для меня утомительное занятие, но это мы с ней никогда не обсуждаем. Мы никогда не обсуждаем его, только если совсем прижмет. Например, если я нарвусь на “ата-та”. — Новый год отпразднуем дома, — оглашает список мероприятий. — Семьей. — Класс, — бормочу, набивая рот сочным мясом. — Четвертого у отца Марины юбилей. Ты же в курсе? Глядя в тарелку, медленно жую. Я знаю, что у границ моей дозволенности есть пределы, но… Я также знаю, что ни Юбилей отца Марины, ни юбилей ее матери, ни даже собаки ее матери, не смогут изменить решения, которое я принял. Возможно, когда я его принимал, был слегка под кайфом. Я и сейчас слегка под ним. Мое решение возможно абсолютно нерациональное, но мне уже пофиг. Впервые в жизни я рационально думать не хочу. Я честно попытался это сделать, а потом решил, что впервые в жизни по-настоящему хочу что-то для себя. Не для родителей, не для Марины или ее родителей. Я хочу, и я это возьму. Мою Калинину. Стейк комом застревает в глотке, потому что, отпустив мысли, я даже жевать забываю. На языке фантомом вспыхивает вкус ее кожи. Маленького розового соска, который я чуть не сожрал вместе с ее пышной белокожей грудью позавчера вечером. Я чуть не обкончал собственные трусы, пока моя тихоня использовала меня и в хвост, и в гриву, знакомясь со своим первым огразмом. Она так смутилась, что просто каюк. Думал, расплачется. Дурочка моя. Твою мать… Не знаю, как вообще отлепился от нее, чтобы домой вернуть. И как она отлепилась. Я ее такой тактильной еще никогда не видел. Сжимаю пальцами вилку. Я не пророк. Я хрен знаю, как у нас все сложится, но теперь я не хочу отказываться от мотылька в пользу чего-то хотя бы на сотую, сука, долю менее настоящего. Теперь такой расклад мне кажется диким. Я не откажусь. Нихрена подобного. Она моя. Во всей моей жизни — она единственное, что целиком и полностью принадлежит мне. Когда это стало таким важным? Не знаю, возможно всегда было, просто я не замечал. Мы не виделись два дня, а меня уже плющит. Вчера у меня был пятничный ужин “с семьей”, на который я решил не опаздывать, потому что тачка нам с Аней нужнее, чем мое желание повыкаблучиваться и побесить отца. Сегодня не было времени выловить Калинину даже на пять минут. Я даже не в курсе, чем она сейчас занимается. Кажется, собиралась куда-то с дедом. Подняв глаза от тарелки, смотрю на мать и говорю: — Мы с Мариной расстались. Ее эмоции можно описать, как “находящиеся под контролем”, но я прекрасно знаю, что новость ей не понравится. Ей слишком нравится Марина. Как потенциальная мать ее внуков и как потенциальный член семьи Марина устраивает ее на все сто пятьдесят процентов. Отпив вина, мать прочищает горло. — Не стоит рубить с плеча, — советует авторитетно. — Вы молоды. Поссоритесь, потом помиритесь. Марина девочка умная, а ты, Кирюш, все же не подарок. Главное смотреть шире. И в будущее. Крепкая семья — это большая работа, и с кем ее создавать — лучше решать взвешенно. На трезвую голову. Железобетонная логика, которую я уже слышал. Но отчего-то теперь она мне нихрена на заходит. Мне не заходит думать о своей идеальной крепкой семье с Мариной, когда в моих мозгах все мысли о том, чтобы взять телефон и спросить у Ани где она в данный момент находится, потому что хочу услышать ее голос и потому что знаю — она хочет услышать мой. Логика и рациональность могут отправляться в зад. — Я встречаюсь с другой девушкой. — Смотрю матери в глаза, сопроводив свои слова неким подобием улыбки. Снова откашливается. — Даже так, — тянет, потирая пальцами кулон на шее. — И, кхм… кто она? — Ты ее не знаешь, — начинаю издалека. — Ну, я много кого знаю, сын. — Снова принимается за еду. — Может быть я знаю ее родителей. Кто ее родители? Размяв до хруста в позвонках, забиваю гол: — У нее нет родителей. Она сирота. Мать перестает жевать, медленно поднимая на меня глаза. Нам обоим достоверно известно, что в круге нашего общения никаких затерявшихся сирот нет. И само по себе это означает, что она не из нашего круга, и даже не из близлежащих. Не нужно “пускать” в дом посторонних. Так она говорила когда-то. Я ждал этого взгляда. Именно поэтому встречаю его своим. Смотрю, не собираясь сдаваться или сдавать назад. Смотрю так, чтобы она это поняла. Я мог ослушаться отца, мог ослушаться ее саму, но почти никогда не делал этого в открытую, но сейчас такой расклад не пройдет. Именно поэтому не отвожу глаз, забив на то, что пауза за нашим столом растянулась в целую минуту. Целую минуту я смотрю в глаза своей матери, давая ей понять, что не уступлю. Только не в этот раз. — Что ж. — Улыбается натянуто. — Познакомишь? — Конечно, — киваю. — Возьму ее с собой на юбилей Марининого отца. Ее глаза снова впиваются в мои. Я готов и в этот раз. На этот раз мы справляемся быстрее и расходимся по углам за полминуты. — Как твой семинар? — перевожу тему, как хороший сын. — Можно с чем-нибудь поздравить? — Да. — Бросает на меня еще один пристальный взгляд, возможно в надежде, что я одумаюсь. — Моя статья ушла на конкурс. Могу получить премию или ничего не получить. Но главное не победа, а участие. — Получишь премию, отпразднуем. — Я точно знаю, что она не стала бы участвовать в конкурсе, если бы не собиралась в нем побеждать. Продолжаем осваивать пространство нейтральных тем, и к концу ужина я почти расслаблен. Пока она расплачивается по счету, иду в туалет, по дороге набирая сообщение Марине: “Нужно поговорить”. Забросив мать домой, возвращаюсь в центр. За два дня до Нового года он выглядит так, будто мэрию ждет офигенный счет за электричество. Войдя в кафешку, занимаю столик в углу, не трудясь раздеваться. Не думаю, что разговор у нас выйдет длинный. Как и всегда, Марина опаздывает. Не парюсь, отправляя Ане сообщение: “Салют” — Какая неожиданность, — опускается на стул напротив моя экс-девушка. Я не знаю что такое она делает со своими волосами, но они всегда выглядят, как отфотошопленные. Белые, гладкие и офигенно красивые. Как и она сама. Тело, волосы, лицо — полный комплект. Наверное, я мудак, раз не ценю. На ней красная шуба и забавная шапка в тон. Выглядит очень стильно, и это талант. Определять на глаз принадлежность меха животному я не умею, зато умею много чего другого. Например, быть настоящим козлом. Так и не получив от Калининой ответа, убираю телефон в карман и говорю: — Эксперимент оказался неудачным. Расстегнув верхнюю пуговицу, она изучает меня в ответ. Никогда не знал, что конкретно ей во мне нравится, а что не нравится, но у нас никогда не было проблем с сексом. Она всегда хотела, и это не притворство. В женском теле все устроено сложнее, но когда твоя девушка тебя хочет, ты это поймешь. — О чем ты? — бросает сухо. — У нас все, — сообщаю ей. Смотрит на меня, поджав губы. Вижу, как на ее точеных скулах пляшут желваки. — Вот так, значит? — спрашивает высокомерно. — Убежал и заблудился? — Выходит так, — пожимаю плечом. Помолчав, спрашивает: — Не пожалеешь, Кирюш? Выгибает густую подкрашенную бровь, ожидая моего ответа. Я знаю, что в реале брови у нее белые, потому что блондинка она натуральная. Вопрос хороший. Возможно, неделю назад я бы мог тупить в попытке на него ответить, но не сейчас. Сейчас все гораздо проще. — Кто знает, — снова пожимаю плечом. Молча сверлит меня глазами. Сегодня никуда не спешу, поэтому разрешаю ей все в знак уважения к нашим отношениям. Это было приятно. И это прошло. — Ты помнишь, о чем я тебя предупреждала? — Смутно. — Если ты думаешь, что я не в курсе твоих кордебалетов, то это ты зря. — Ну, раз ты в курсе, давай разойдемся с миром. — Хрена с два, Дубцов, мы разойдемся с миром! — шипит, подаваясь вперед. — Я тебя предупреждала, трахай кого хочешь и где хочешь! Хоть женись, если с головой не дружишь, но только не путайся с этой мышью, иначе… Резко выбросив вперед руку, сжимаю пальцами ее плечо так, что сквозь слой первосортного воздушного меха чувствую тонкие кости. Дергаю ее на себя, заставляя привстать со стула так, чтобы ее лицо было напротив моего. — Больно! — рычит, вцепившись пальцами в мою куртку. — Отпусти, Кир, — цедит, сверкая глазами. Мы были вместе слишком долго. Достаточно для того, чтобы я точно знал, как умеет Марина терять берега. Она умеет быть настоящей сукой, и совсем не безобидной. Чтобы закрыть этот вопрос раз и навсегда, по слогам проговариваю в ее лицо: — Если доебешься до нее хотя бы один раз, узнаешь, как умею доебываться я. Поняла? Белая кожа под моим взглядом покрывается красными пятнами. Раздувая крылья носа, Марина встает на путь самосохранения, потому что знает — я, твою мать, не шутник. — Ты поняла? — повторяю свой вопрос. — Я поняла, — выталкивает из себя слова, глядя на меня немного дикими глазами. Выпускаю ее плечо, вставая из-за стола. Марина превращается в статую, глядя перед собой. — С Наступающим. — Обойдя стол, направляюсь к выходу. Клубящийся на улице снег похож на пенопласт, а снежинки на куски ваты. Накинув капюшон, иду к машине и достаю из кармана телефон. “Привет”, — читаю на экране. Улыбаюсь, потому что к сообщению прилагается фото, на котором пухлые губы моего мотылька обнимают колпачок розовой ручки. Глава 30 Пробежавшись глазами по списку продуктов, мысленно выбрасываю из него яйца и колбасу. Покрутившись вокруг своей оси, ищу хлебный отдел, но легче и правда найти иголку в стоге сена, чем сориентироваться в этом огромном гипермаркете. Подойдя к стенду со всякими новогодними плюшками, зависаю рядом с ним, пытаясь умерить свои разыгравшиеся аппетиты. С новогодней жадностью рассматриваю Дедов Морозов в отлично сшитых красных халатах, елочные игрушки и венки. Взяв в руки коробку с набором обалденных игрушек, борюсь с собой. Цена настолько заоблачная, что приходится вспомнить о том, что они нам совершенно ни к чему. У нас полно игрушек. Взяв себя в руки, возвращаю коробку на место и беру новогоднюю свечу, чтобы пощупать и рассмотреть поближе. — Закончила? Подпрыгиваю от неожиданности и поворачиваю голову. Возникший за моей спиной Дубцов протягивает руку и берет с полки коробку, которую я только что вернула на место. В паре метров по курсу незнакомый мне брюнет в куртке и красной толстовке бросает на нас любопытный взгляд, прежде чем скрыться за стендами с алкоголем. Сегодня Новый год, и в этом гипермаркете, кажется, сегодня собрался весь город, не удивительно что Кир встретил знакомого, я и сама уже пару человек встретила. И все они смотрят на нас с этим жадным любопытством, но моему… парню, кажется, это фиолетово. В отличии от меня, ведь я знаю, как быстро в нашем универе распространяются новости. Как пожар в стогу сена, вот как. — Кто это? — Киваю в сторону парня в красной толстовке. — Брат двоюродный, — говорит, кладя в нашу тележку коробку с “моими” игрушками. — Вы не похожи, — замечаю, поставив на место свечу. — А должны? — взяв свечу, отправляет ее в корзину вслед за коробкой с игрушками. Вздохнув, решаю не спорить. Я уже не сомневаюсь в том, кто будет оплачивать мои покупки. — Наверное, — пожимаю плечом. — Закончила? — повторяет он свой вопрос, посмотрев на меня. Теперь, когда он нас с ним знает каждая собака, я чувствую себя, как на пороховой бочке. Мне кажется, что всем и каждому хочется засунуть нос в наше личное пространство. Кажется, будто все перешептываются и делают ставки на то, как скоро Кирилл Дубцов… наиграется. Может быть я и озадачилась бы этим вопросом, если бы мне было хоть какое-то дело до “завтрашнего дня”. Может это дурной подход, но мне плевать, кроме того, думать рядом с ним мне просто лень! Заглянув в список, объявляю: — Остался только хлеб. Обводит глазами зал поверх моей головы и упирается в мою макушку пальцами, поворачивая ее вправо. Прямо перед собой вижу хлебный лоток и смеюсь, стряхивая со своей головы его руку. Отстояв километровую очередь к кассе, выкладываем на ленту мои покупки. Пройдя вперёд, начинаю раскладывать их по пакетам, отмечая, что Дубцов совершенно не привык считать деньги. Среди покупок присутствует куча всякой дребедени, которую, на мой взгляд, он бросал в корзину просто потому, что ему понравился цвет или упаковка. Финальный счёт этого шопинга боюсь себе представить, а ему просто плевать. Это в очередной раз напоминает мне о том, какое разное у нас социальное положение, и сегодняшний случай показал, что я даже не представляю насколько. Засунув в пакет банку горошка, протягиваю руку и замираю, когда кассир проводит через сканер упаковку презервативов. Взметнув вверх глаза, осматриваясь вокруг, в поисках случайных свидетелей того, что в наших с Дубцовым покупках присутствуют презервативы! Всем, абсолютно всем вокруг, включая кассира, плевать на наше с ним гипотетическое времяпрепровождение. Всем, кроме меня. От этой демонстрации его намерений меня бросает в жар и топят воспоминания о том, что я могу получить, используя его тело: вихрь безумных, ощущений, которые отключают мозги настолько, что кроме инстинктов ничего не остаётся. И это открытие до сих пор мучает меня ночами. Кожа под одеждой становится чувствительной. Я чувствую, как царапает соски кружевной лифчик, как по животу растекается уже знакомое, такое опасное тепло. Когда перевожу на Кира глаза, вижу, что он с расслабленным интересом наблюдает за моими идиотскими метаниями. Я прекрасно знаю, что презервативы в карманах парней не появляются из воздуха, но я успела изучить своего парня достаточно, чтобы понимать — прямо сейчас он просто развлекается. Это очередная его провокация, и она определённо удалась. Даже понимая это, я все равно не могу решиться ни на что соразмерное в ответ. Например швырнуть в него этой упаковкой и попросить другой вкус! Вместо этого с горящими щеками пихаю злосчастную упаковку в пакет. К тому времени, как покидаем гипермаркет, на улице стемнело. Пока забираюсь в машину, Кир забрасывает в багажник пакеты. Когда он занимает водительское место, в нашем обоюдном молчании наблюдаю, как та самая упаковка перемещается в бардачок его машины. Это радует меня неимоверно, ведь несмотря на свою любовь к выкрутасам, он понимает, что найти для нее место в моем доме будет настоящим квестом! Захлопнув бардачок со щелчком, Дубцов заводит мотор и спрашивает: — Домой? — Да, — бормочу, набрасывая на себя ремень. Глава 31 Расслабляюсь и наблюдаю за тем, как проносится за окном город. Несмотря на то, что магазины набиты людьми, дороги будто вымерли. Именно поэтому мой дом приближается слишком быстро. Повернув голову, смотрю на Кира. Он встречает Новый год дома, с семьей. Я собираюсь сделать то же самое, но мой Новый год, как правило, заканчивается к часу ночи, а потом я вроде как свободна, а Кир… он не предлагал встретиться. То есть… например хоть в два… хоть в три утра. Хоть в четыре. Сама я тоже не предлагала, потому что у нас уже есть кое-какие традиции, и заключаются они в том, что он будто видит все наперед и сам прекрасно знает, что у меня вряд ли есть планы на эту ночь. Такие, которые я не могла бы подвинуть для него. Поэтому, если он не предлагает встретиться в два, три или четыре ночи, значит, ему это не подходит. Правда в том, что я просто стесняюсь спросить, почему он этого не предлагает. Я трусливая, но я просто боюсь получить в ответ одну из его шуточек. Из тех, которые аккуратно намекнут мне на то, чтобы я не задавала вопросов, на которые он не хочет отвечать. Это он умеет. Разворачивать меня, когда я лезу не в свое дело. Совсем не в глубине души меня это обижает, ведь он знает, что я не настолько глупая, чтобы этого не заметить. Он хочет, чтобы я усвоила это и запомнила, как новый обязательный материал нашей учебной программы. Повернув голову, Кир на меня смотрит. Спрятав от него лицо, смотрю на свои руки. Пытаюсь спрятать заодно и свои мысли, ведь мне нужно переспать с ними и как-то смириться с тем, что мой парень уже не один раз ненавязчиво указал мне на мое место. Ему нужно ехать куда-то там, чтобы забрать свою бабушку и отвезти ее домой, к родителям. Может Кир не замечал, но говоря о ней, он говорит “бабуля” и произносит он это слово очень ласково. Пока он достает из багажника пакеты, открываю калитку и вкладываю в пасть Демона сладкую косточку, чтобы он не поднимал шума на всю округу. В окне вижу огоньки нашей с дедом новогодней ёлки. Они пляшут по крыльцу и по снегу. Кир проходит во двор, бросив взгляд на мою собаку, которая по привычке рычит, терзая свою вкусняшку. Зайдя на крыльцо, разворачиваюсь и машу рукой на ступеньки: — Оставь здесь. Я сама занесу. Спасибо. Не спуская с меня глаз, Дубцов ставит пакеты на снег. На нем парка с меховым капюшоном, и он не потрудился его накинуть. В вечернем свете его глаза кажутся черными. Такими черными, что я вижу в них разноцветные блики гирлянд. Положив руки в карманы дубленки, ботиком вожу по крыльцу, наблюдая за этим процессом. Не собираюсь ничего говорить. Я умею быть закрытой книгой, чтобы он там не думал. Медленно поднявшись на две ступеньки, Кир решает на этом не останавливаться. Шагнув на крыльцо, теснит меня к двери и упирается в нее руками, склонившись надо мной так, что наши лица оказываются напротив друг друга. — Чую запах серы, — говорит с прищуром. — Че с тобой? Сама я чувствую только его запах. Вся его одежда пахнет так. Я это ни с чем не спутаю. Его тело тоже пахнет убийственно вкусно. От воспоминаний опять бухает в животе. Не хочу… не хочу сознаваться в том, чего жду от него на самом деле. Того, что он предложит провести Новогоднюю ночь вместе. Где угодно. Ведь она такая длинная, и я могу хоть до утра не являться домой. Превозмогая безумное желание прижаться носом к его щеке, увожу тему подальше от того, что действительно меня гложет. — Так мы займемся… ммм… — кусаю губу, подбирая подходящее слово. По крайней мере этой темы я бояться не хочу, ведь он этого добивался, подсовывая мне под нос те презервативы. — Чем? — выгибает бровь. — Тем… — смотрю вверх, на небо и зимние звезды. — Тем? — строит непонимание. — В скрабл сыграем? Несмотря на все мои “претензии”, мне становится весело. — Нет, не то. — Вынув из карманов руки, обнимаю его талию. — Хм… — тянет, весело посверкивая глазами. Смеюсь, откинув голову на дверь. — Тем, тем… — продолжает дурить. — Математикой? — Геометрией! — выдаю я. — Проективной? — Его глаза смеются. — Начертательной! — Хреново в ней секу… Любуюсь его лицом. Черные глаза Дубцова кружат по моему. — И я… — полушепчу. Его дыхание замирает. В потрескивающем от холода воздухе его близость глушится все. Посторонние звуки, запахи, энергию. Обняв мое лицо холодной ладонью, надавливает большим пальцем на нижнюю губу. — Я за нас двоих решу, — произносит с выдохом. — Горизонтальная линия, еще одна горизонтальная линия… угол сорок градусов… боишься? Хочу облизнуть губы, в итоге облизываю кончик его пальца. Кир отдергивает руку, будто обжегся. Легонько ударяет кулаком по двери над моей головой, приглушенно рыча: — Аня, твою мать… — Ого… — хихикаю в его лицо. — Чую запах серы… Секунду смотрим друг на друга, а потом его губы накрывают мои. Требовательно и с напором, но я уже привыкла к его повадкам, поэтому моментально сдаюсь. И это мой урок! Становлюсь такой податливой, какой только могу. Подстраиваюсь, но так, что он сам вынужден под меня подстраиваться, иначе из этого поцелуя получится полная фигня. Он сдается… Втянув в себя воздух, обнимает мое лицо ладонями, целуя так тягуче и медленно, что у меня опять, черт возьми, подгибаются колени! Целует опять и опять… Я умереть готова, лишь бы он не останавливался. Кто у нас сейчас главный, уже не понимаю. Тянусь вверх, обнимая его за шею. Ладони Кира сжимают мою попу под дубленкой. Так тесно, что кожа плавится даже через джинсы. Когда заканчивается воздух, отрываюсь от его губ, делая жадный вдох полной грудью. В его кармане настойчиво звонит телефон. Звонит уже давно. Кир кусает мою шею, носом отодвинув ворот водолазки. Всасывает кожу, и я, постанывая, безвольно повисаю на несгибаемых широких плечах. — Блять… — шепчет, сдавив рукой мою талию и упираясь в дверь свободной ладонью. — Фу… как некрасиво… — пеняю полупьяно. — Блять, — повторяет с расстановкой. Вдохнув у его шеи, разжимаю руки и сползаю пятками на крыльцо. Это мелочно и все такое, но теперь… теперь я готова отпустить его в Новогоднюю ночь без объяснений и каких-то выяснений. Моя внутренняя обида растворяется в воздухе, пока Дубцов тихо дышит в мою шею, бормоча: — Завтра позвоню — Угу… — Ползу руками вниз по его парке. — У тебя… телефон… Сделав очень глубокий вдох, мой парень выпрямляется и убирает ладони с моих ягодиц. Только в этот момент я понимаю, как сильно он их сжимал! Так, что у меня между ног тянет, и хочется всхлипнуть. — Позвоню утром, — повторяет Кир, отступая на одну ступеньку вниз и игнорируя ор блэк метала в своем кармане.. — Угу… — Наблюдаю за ним, прижав ладони к двери. — Сама донесешь? — Кивает на пакеты, спустившись еще на три ступеньки. — Угу… — Смотрю на него сверху вниз. В три шага дойдя до калитки, оборачивается со словами: — Утром позвоню. — Угу… — Смотрю на него неподвижно. — Пока. — Выходит, оставляя меня одну. Тишину улицы рассекает звук двигателя его машины. Она прикольная на вид, этим я не боюсь с ним поделиться. Слышу, как визжат шины, прокручивая снег. Звуки становятся все дальше и дальше, а я трепещу, потому что с постыдным волнением знаю, что обнаружу, когда проверю себя между ног. Я буду влажная! Настолько, что в первый раз офигела. Что он подумает, если об этом узнает? Ловя последнее эхо, со вздохом разворачиваюсь и открываю дверь. — Максим Борисович! — зову, входя в дом. — Есть такой, — отзывается из кухни дед. Вспомнив про пакеты, спускаюсь с крыльца и тащу их наверх. Разувшись, снимаю дубленку и вешаю ее рядом с дедовым пальто. Медленно плетусь по коридору, задумчиво обрисовывая пальцами узоры на обоях. — Дед… — зову, наблюдая за тем, как он колдует над своим фирменным мясным рулетом. — Дед? — возвращает на нос очки, всматриваясь в меня. — Как называется, когда ты очень счастлив, но при этом тебе мало? — спрашиваю, смотря на него из-за угла. — В твоем случае, это имя нарицательное, полагаю? — замечает, качая головой. Глава 32 Кирилл — Еще положить? — Хватит, ба, — давлюсь оливьешкой, стирая языком майонез из уголка губ. — Не резиновый я… Ее рука ерошит мои волосы. Рука у нее легка, за годы ничего не поменялось. — Ты будто похудел, — цокает, сгружая в мою тарелку картошку. Такой еды в своем доме не видел с прошлого Нового года. — Показалось тебе. — Запиваю все грейпфрутовым соком, чтобы в ходе химической реакции просто растворить в желудке все то, что успел сожрать. На самом деле, у меня прибавка в весе за счет увеличения мышечной массы. С тех пор, как начал играть в хоккей, в качалке железо таскаю, как одержимый. — Я тебя с пеленок знаю, молодой человек, — фыркает бабуля. — У тебя щеки впали. — Ладно, впали. — Соглашаюсь, отодвигая тарелку куда подальше. Спорить-то все равно бесполезно. Все мое детство прошло в ее доме. Мать строила карьеру, про отца вообще молчу. У него ее нос. И глаза. Я на их породу не похож. Я вроде как на мать похож. В кармане вибрирует телефон. Это Стас. Отец бесится, когда за столом мелькает мой телефон, но у меня были планы на эту ночь, поэтому встаю из-за стола, собираясь принять звонок. — Ты куда? — поднимает отец на меня глаза. — У нас ужин. Мы общаемся. Сядь на место. — Тычет подбородком на мой стул. Стискиваю челюсть так, чтобы со злости не сболтнуть какого-нибудь дерьма. Объективно говоря, наш ужин себя изжил. В час ночи вести активные беседы нет желания ни у бабули, ни у матери, ни у меня. Единственное мое желание — свалить из дома и покурить кальяна в клубешнике. В компании друзей, знакомых и прочего народа, потому что вот так организованно мы не выбирались никуда уже хренову тучу лет, а долгое отсутствие бессмысленных расслабляющих мероприятий плохо сказывается на моей психике. Я просто хочу оттянуться. Сегодня и до утра. Мое молчание вызывает звенящую тишину над столом. Пока я молчу, мечась между желанием послать на хер собственного отца со всеми вытекающими последствиями и желанием не лезть в бутылку, он наблюдает за мной с терпением, будто ждет, что же все-таки я предпочту. На помощь приходит Ба. Нахмурив брови, смотрит то на меня, то на отца. — Пусть идет, — говорит, махнув рукой. — У него же планы наверное. Не с нами же ему до утра сидеть. — Пока его здесь кормят и содержат, может и посидеть, — бросает отец, чем вызывает в душе очередной протест. Я никогда не считал, что жру и существую бесполезным камнем на чьей-то шее. Я имею право на все, что меня окружает по праву своего рождения, и эту уверенность он не отнимет у меня, даже если будет доказывать с искрами из задницы. Все имущество бабули завещано мне, и мне не пришлось делать для этого что-то исключительно особенное. Она просто сделала это для меня. Даже сквозь юношеский пофигизм я… оценил этот жест. Это как сговор между нами… ближе нее у меня только мама… С учетом того, что у меня хренова туча родственников по отцовской линии, претендентов на наследство достаточно, хоть ее имущество нельзя назвать королевским. Оно далеко не королевское. Тем не менее, она выбрала меня, сказав, что это ее воля и все такое. Я бы сделал для нее не меньше, если бы мог. — Кирилл… — подает напряженно-просящий голос мать. — Присядь. Когда еще соберемся. — Пусть идет. — Голос Ба звучит, как удар молота по наковальне. Твою мать. Она это умеет. Вообще-то, она в нашей семье сильно главная. У нее и дед по струнке ходил, и отец ходил, и дядька мой туда же. Мать опрокидывает в себя вино, отец рожу корчит ледяную. — Если собираешься употреблять алкоголь, такси возьми, — бросает. — Отмазывать тебя никто не будет. А то я сам не знал. Понимая, что второго шанса может не быть, сгибаюсь в три погибели и целую бабулину щеку, бормоча: — Вынужден откланяться. — Только не дури, — похлопывает меня по плечу. Выйдя из столовой, быстро перезваниваю Стасу. — Ну ты че? — брат пьяно ржет в трубку. — Ждем тебя. Выходи давай, а то щас забор тебе обоссу… — Попробуй, если зубы не бережешь. — Ржу в ответ, взбегая по лестнице на второй этаж. — Пять минут. Сдернув с себя футболку, меняю ее на синюю рубашку и заправляю ту в джинсы. Выйдя из дома, слышу хлопки салютов со всех сторон. Не застегивая куртку, сбегаю с крыльца и пересекаю двор, слыша за воротами биты бумбокс системы, которые глушат даже салютные залпы. Сев в тачку, набитую пьяным гогочущим народом, говорю: — Погнали. Прелесть мероприятия ускользает от меня стремительно. По мере того, как удаляемся от моего дома и выезжаем на проспект, чувствую дикий, просто, твою мать, дичайший дискомфорт внутри. Уперев в подоконник локоть и прижав к губам кулак, понимаю, что нихрена не выйдет. Задница. Я не планировал брать Аню с собой, это так. Эта ночь в наших с Мариной отношениях всегда была самовольной. Каждый сам за себя. Я всегда отрывался с парнями, она со своими подругами, и где-то на том этапе, когда вечеринка превращалась в бесконтрольную, девушки присоединялись к нам самостоятельно. В клубе пьянь и беспредельщина. Моя компания далеко не та, к которым Аня привыкла, тем более когда в компании единовременно собралось тринадцать бухающих пацанов, которые в полном ресурсе выкинуть какое угодно дерьмо. Что мне делать тогда? Всем подряд морбы бить? Или просто не отпускать ее от себя ни на шаг? В микроавтобусе “мерседесе” уже вакханалия, но меня точит гребаный червь. Здесь о ней вообще никто не знает. Некогда было афишировать, хотя уверен — тут все в курсе, что у меня с Мариной “все”. — Дунешь? — протягивает Стас косяк. Отрывисто качнув головой, прихожу в состояние нестояния. Мне думается, что она в клубах никогда и не бывала. Где она вообще бывала, я хрен знаю. Знаю, что обиделась. Но я вообще не привык давать объяснения своим поступкам, и привыкать не собираюсь. Тогда, что творю? Блять. Перемахнув на противоположное сидение, ору водителю: — Артур! — Ааа? — орет в ответ. — Тормозни на перекрестке! — На каком?! — На следующем! — Ты че, блин? Куда? — ржет Стас. — Резинки купить забыл? Резинки. Твою мать. — Есть? — спрашиваю, резковато обернувшись. Не знаю, как эта ночь повернется. С Аней… с ней ни в чем нельзя быть уверенным… Хочу ее до безумия. Боюсь напугать или еще чего. Знаю, нам будет хорошо. Она тоже хочет, как иначе, после того, что мы в тачке моей пережили два дня назад? — Нет, — трясет головой Стас. — Пацаны, гондоны есть у кого? Растекаясь по сидению, Леха бормочет: — Не. У меня Дашка по ним ответственная. Я уже даже не парюсь… — У меня тоже пусто. — Затягивается косяком Макс. — Ладно, забейте, — бросаю, открывая дверь. — Попозже подтянусь. — Куда ты, блин?! — воет в спину брат. Спрыгнув на тротуар, поскальзываюсь и с дебильной паникой нахожу устойчивость. Достав из кармана телефон, вызываю такси, после чего делаю дозвон Ане. Время — почти два. Пока идут гудки, прыгаю на месте, справляясь с холодом. Он становится побоку, потому что теперь, когда принял решение, вообще не до чего. Вдруг становится легко, хоть и геморно. В самом деле, моего кулака может кому-то перепасть, да и насрать… — Алло… По хребту стелется тепло. Улыбаясь, говорю: — С Новым годом. — И тебя… — отвечает тихо. У нее там вообще тихо. Спать собиралась. Я вроде еще не пьяный, но уже несу пургу. — Соскучилась? — спрашиваю, понизив голос до ее тональностей. — Да. — Честно и без заминок. Пф-ф-ф… — Потусить хочешь? — Начинаю не издалека. Пару секунд она борется с желанием выкатить мне претензию, которая зрела в ней весь сегодняшний день, но потом коротко отвечает: — Да. — Заеду минут через двадцать. До нее петля немыслимая, счастье, что такси вообще нашлось. Садясь в него, понимаю, что нужно было взять свою тачку. Нормально набухаться я теперь все равно не смогу. Сунув в карман руку, нащупываю в нем ключи от квартиры Баркова, которые не успел вернуть. Несмотря на полный бардак этой ночи, я, по крайней мере, надел ту куртку, в которой они лежали. — Блин… — шепчу, откидывая голову и прикрывая глаза. Глава 33 Он невозмутимый. Даже несмотря на то, что заставила ждать себя почти пятнадцать минут, он вышагивает вдоль машины такси, засунув руки в карманы куртки, а когда видит меня, останавливается и смотрит абсолютно невозмутимо. Молния на его куртке застегнута до самого подбородка, на голове шапка. Я собралась за тридцать секунд, потому что уложила волосы и даже накрасила еще в прошлом году. Потому что тешила надежду, что он за мной придёт. Он пришел. Носить маски — это его фишка, а не моя. Даже не берусь строить невозмутимость. В моем исполнении это будет просто дохлый номер, поэтому, закрывая калитку, прячусь в своем капюшоне так глубоко, как только могу. Пройдясь глазами от моей макушки до носков моих ботфортов, Дубцов открывает для меня дверь такси, говоря: — Садись. Ежась от холода, топаю к машине. Шпильки сапог проваливаются в снегу. Залпы салютов, которые сотрясали дом последние три часа, стихли. На улице никого. Прошмыгнув мимо Кира, усаживаюсь в салон. Дубцов тут же садится следом, тесня меня на сидении. Забрасывает на мое плечо руку и разводит колени так, что наши бедра прилипают друг к другу. — Куда мы? — спрашиваю, как только машина трогается. Скинув с головы капюшон, прикрываю глаза, потому что нос Кира прижимается к моим волосам, а ладонь сгребает мою, кладя на твёрдое мужское бедро. После этого его тело так ощутимо расслабляется, что и мое расслабляется следом. — А тебе не все равно, куда со мной ехать? — тихо шепчет мне в волосы. Неделю назад подобный вопрос из его уст я восприняла бы, как щелчок по носу, или вроде того. Теперь же я знаю, что быть милым и для всех “удобным” для него физически невозможно. Когда он видит в людях слабости, щадить никого не собирается. Даже меня. Я знаю, что в моей жизни наверняка будет еще море открытий, потому что этот мир огромный, хоть и не бесконечный, но я также знаю, что главное открытие в моей жизни уже со мной случилось. Его зовут Кирилл Дубцов, и без него даже на другом конце мира мне было, черт возьми, скучно! Просто невыносимо. Без него мне там нечего было бы делать… — А знаешь что? — говорю беспечно. — Можешь не говорить. Я и так знаю, куда мы. Я не собиралась… Пять минут назад я поклялась себе, что не стану этого делать, ну а теперь мне вдруг плевать на последствия. Хочет он или нет, но я, по крайней мере, выскажусь. Я честно пыталась смириться, но не выходит. — И куда мы? — слышу его расслабленный голос у себя над ухом. Его нос шарит по моей щеке. Губы тоже. Это потому, что он хочет меня поцеловать, и ищет, с какого угла лучше это сделать. По шее бегут мурашки. По ногам и груди тоже. От удовольствия я испускаю тихий-тихий выдох, но я уже ступила на скользкую дорожку, поэтому довожу до его сведения: — Ты может не в курсе, но… когда дело касается вашей компании, о ваших планах чешутся все универские чаты. Все до одного. Опалив шумным выдохом кожу у меня за ухом, поднимает голову и говорит над моей макушкой. — Не в курсе. И Какие же у нас планы по мнению универских чатов? — Клуб “Колизей”, — говорю еле слышно. Моя двоюродная сестра хоть и сплетница, но теперь я даже удивляюсь тому, что своей информацией она не приторговывает. Я знаю, что там, в этом клубе, будет его двоюродный брат, а они с ним не разлей вода. Они всегда тусуются вместе, прямо как метель, да вьюга. — Что еще в чатах говорят? — Не отрицает он моего заявления. — А тебе что, есть до этого дело? — Не особо. Разумеется. Впившись глазами в окно, спрашиваю: — Ты… не хотел брать меня с собой? — Ясно, — тянет, вдыхая и выдыхая так, что я поднимаюсь и опускаюсь вместе с его грудью. — Это не претензия, — бросаю в сердцах, складывая на груди руки. — А что же это? — издевается Кир. — Я… не знаю… я просто спросила. — Чувствую, как обида снова поднимает свою отвратительную голову. Прямо сейчас мне сложно представить хоть одно положение в пространстве, которое я бы не захотела разделить с ним. Если у него все по-другому, то я просто должна знать. Он не обязан чувствовать так же, как я, хоть мне именно этого и хочется! — Я здесь, с тобой. Ты со мной. Мы вместе, — проговаривает. — Теперь все так?! — Не ори на меня… — отодвигаюсь к двери, но лежащая на моем плече рука возвращает меня обратно. Вывернув шею, смотрю на него упрямо. Выражение его лица очень “предупреждающее”. Кажется, он предупреждает меня о том, что если мы продолжим, то это не будут мирные переговоры. Сглотнув, повторяю: — Это не претензия. Мы… — облизнув губы и вздернув подбородок, заявляю. — Не обязаны ходить друг за другом, как приклеенные. Эта истина родилась в моей голове в течение тех семи часов, которые мы провели порознь. От нее у меня на языке мерзкий привкус, но я не собираюсь быть липучкой Кирилла Дубцова. Тем более, если он этого не хочет. — Ага, — кивает раздраженно. — Не обязаны. — Вот и отлично. — Снова складываю на груди руки, отворачиваясь. — Замечательно, — бросает отрывисто. Из его тела уходит любая расслабленность, как из из моего. По радио крутят очередную новогоднюю песню, пока молча смотрим каждый в свое окно. Даже несмотря на это, я бы не хотела оказаться в другом месте. Его присутствие, даже вот такое, успокаивает меня до самых глубоких клеток моего чертового тела. Я… влюбилась в него. Так сильно… Если он хочет “свободы”, пусть получает. По крайней мере теперь я знаю, чего он хочет. Пробка начинается за километр от клуба. Машина движется с черепашьей скоростью, и когда становится виден светящийся фасад, Дубцов дергается и просит водителя: — Остановите. Мы здесь выйдем. Стараясь не шагать слишком быстро, тащит меня за собой вверх по тротуару. Обходя прохожих и глядя перед собой. Семеня на своих шпильках, изумляюсь тому, что за пределами моей улицы город просто кишит движением. Такое ощущение, что до своих девятнадцати я проводила новогодние ночи вообще в другом городе. Сумасшедшая обстановка клуба “Колизей” шокирует меня не меньше. Охранник у гардероба обыскивает нас металлоискателем, после чего пропускает дальше. — Руку дай, — смурно объявляет Кир, протягивая мне свою. — И не отпускай. Молча цепляюсь за его ладонь. На нем черные джинсы и синяя рубашка. Он чертовски стильный. На его высокой и гибкой фигуре все сидит отлично, выражение высокомерного превосходства — отлично идёт его лицу, потому что носить это выражение он умеет на пятерку. Его глаза проезжаются по моим собственным джинсам, заправленным в сапоги, и по узлу, в который завязана моя футболка на животе. Между высоким поясом джинсов и ребрами, мой живот голый, и в нем лопаются пузырьки знакомого мне возбуждения, когда вижу, как черные глаза Дубцова на пару секунд зависают в районе моей талии. Мазнув жалящим взглядом по моему лицу, дергает за руку и тащит вверх по лестнице. Просто отличное начало вечера! Глава 34 — Калинина? В зеркале за моей спиной вырастает Лада — сокурсница, с которой мы познакомились ещё на вступительных экзаменах. Она милая и нравится мне, как и ее парень Митя, с которым они… в общем… ходят, как приклеенные… И, кажется, их это устраивает. Обоих. Ну и ладно. Даже в туалете «Колизея» слышно диджейские биты и отдаленный голос ведущего одного из залов. Мне начинает казаться, что диджеями работают очень увлеченные люди, потому что лично я бы просто сошла с ума, простояв всю ночь за пультом. Хотя эта музыка очень крутая. Такая, которая ускоряет пульс и заставляет тело двигаться против воли. Это мой первый поход в клуб и… мне нравится! Закрутив кран и развернувшись, искренне улыбаюсь. — Привет! — машу рукой. Лада — очень симпатичная брюнетка с длинными гладкими волосами и глазами просто потрясного серого оттенка. Все люди, глядя ей в глаза, обычно залипают и тормозят, потому что хотят рассмотреть получше. Не знаю, как ей с этим живется, наверное за девятнадцать лет можно привыкнуть. Пискнув, она хватается за мои плечи и целует мою щеку, отчего я смеюсь. Судя по блеску ее классных глаз, в ней уже бутылка шампанского, не меньше, и от этого мне ещё веселее. — Сто лет тебя не видела! Ты постригалась! Вау… Ань, ты такая хорошенькая, честное слово… Смущаюсь, потому что звучит это очень искренне. — Спасибо. С Новым годом! — А ты с кем? — Осеняет ее. — Давай к нам? Там Ленка Сапеева, ну и остальных ты тоже знаешь… — Эммм… — Мнусь, растерявшись. К ним? — Я тут с парнем… — Ого… — хихикает она. — Кто такой? Я не знала, что ты с кем-то встречаешься! — Эммм… ты его не знаешь. Наверное… Черт! Не думаю, что такое возможно. Но объявить ей о том, кто есть мой парень просто не решаюсь. — Ну, без разницы. Бери его с собой. — Эммм… — Снова мнусь, потому что очень сомневаюсь в том, что он будет в восторге от такого поворота событий. Дубцов, он… в общем из другого теста. Я поняла это, проведя почти два часа в компании его друзей. В основном там парни. Ладно, там целая орава незнакомых мне парней разных возрастов и пара девушек помимо меня. Несмотря на то, что его рука, так или иначе, находилась где-то на моем теле, и мы по обоюдному молчанию заключили “мирный договор”, в той вип-зоне я все равно чувствую себя не в своей тарелке. Я не хочу, чтобы это стояло между нами! Я готова привыкнуть к его друзьям, просто мне нужно время. Я все это время я пыталась понять, откуда берется мой дискомфорт, и наконец-то поняла: все, о чем они говорят, все, что обсуждают — это взгляд на вещи и жизнь людей, у которых очень много денег. Они принимают это, как данность. Кажется, они сами не сильно об этом задумываются, но для меня это, как другая вселенная. Мне просто нечем делиться с ними, любое событие моей жизни покажется им несущественным. Машины, поездки, покупки, даже отношение к еде — у этих ребят все по-другому, и Кир… он один из них. Без натуги и не через силу, он действительно один из них. Это немного меня пугает, хоть он и не “испорченный”. Да, он не испорченный… Я не буду его прилипалой. Не буду! Я хочу быть коммуникабельной. Хочу, чтобы у меня тоже были друзья. Помимо Алены и моей сестры. Я всю жизнь жила будто в ракушечьей раковине, а теперь хочу посмотреть, что происходит вокруг и как я могу в это “все” вписаться. Заправив за ухо волосы, говорю: — Я спрошу у него… пошли… Взяв Ладу за руку, веду ее к двери. — Ну, класс! — Радуется она. — Мы там в “мафию” играем… Толкнув дверь туалета, выхожу в коридор, и на нас со всех сторон обрушивается приглушенные стенами звуки музыки и тусклый свет. Дубцов стоит у стены напротив, опершись на нее плечом и сложив на груди руки. Любуюсь им пару секунд. Его скучающим лицом с растрепанными волосами, его фигурой: широкими плечами, длинными ногами… По телу проходит знакомый трепет. С досадой думаю о том, что я влюбилась в него с первого взгляда, а он… не говорил мне чего-то подобного. Я тоже не говорила. Он весь вечер касается меня то там, то тут. Гладит пальцами кожу на спине, пробирается ими под край футболки. Гладит шею, плечо. Гоняет по мне мурашки. Пальцами перебирает мои волосы. Играет. Заставляет трогать себя самого. То бедро, то руку. Но не целует. В этом году мы не целовались. Он наказывает меня, просто знаю это. И злюсь. Я не поцелую первой. Не поцелую! И это злит его. Вообще-то, он психует. Мне ничего не стоит просто, черт возьми, прижаться к его губам своими. Стереть этим поцелуем наш последний спор к чертям собачьим, будто ластиком. Но я тоже могу быть упрямой! Оттолкнувшись от стены, Дубцов выпрямляется и разминает шею, наблюдая за тем, как мы с Ладой приближаемся. — Кир, это Лада, — представляю, глядя в его глаза. — Лада… эммм… это Кир… — Кхм… привет… — бормочет она тихо, будто секунду назад не разбрасывалась энтузиазмом. — Привет, — отзывается Дубцов. Окинув девушку взглядом, возвращает его ко мне. У меня свербит внутри. Я никогда не задумывалась, как он вообще реагирует на других девушек. Ведь Ладка очень хорошенькая. Очень, это значит ОЧЕНЬ. Прячусь от его вопросительного взгляда, лепеча: — Я… потусуюсь с ребятами… — С какими? — спрашивает резковато. Подняв на него глаза, киваю на Ладу: — С потока. — Мы здесь, на этаже, — быстро поясняет она, маша рукой в неопределенном направлении. — Справа от бара. — Справа от бара, — снова смотрю на Дубцова, стараясь выглядеть, как ни в чем не бывало. — Хочешь с нами? Клянусь, только Дубцов умеет молчать так, что мы обе нервно ждем его ответа. Его молчание чертовски говорящее, и это в очередной раз напоминает мне о том, кто он такой. Сын мэра и декана. Представитель золотой молодежи города. И моя сокурсница прекрасно знает, кто он такой, именно поэтому ведет себя так, будто дотронулась до звезды, черт возьми. А еще — это говорит мне о том, что у него есть зона собственного комфорта, и он не привык ее покидать. Но мы же не приклеенные! Меня вдруг прошибает очередной прилив упрямства. — Нет, — отвечает, глядя на нас с высоты своего роста. — Пошли, провожу. — Кладет руки в карманы джинсов, указывая подбородком на коридор. Стол и правда недалеко, но чем ближе он становится, тем сильнее теряю уверенность. Вдруг понимаю, что находиться в этом месте мне хотелось, только потому что Дубцов был рядом. Сама бы я вряд ли отважилась на такой поход, а с ним… мне в самом деле все равно, где быть. Просовываю ладонь под его запястье, заставляя достать руку из кармана. Он сплетает наши пальцы в крепком захвате, и я чертовски не хочу от него отлепляться. Не дойдя до стола пару метров, Кирилл останавливается, заставляя остановиться и меня. Смотрю на него, задрав голову. Его глаза опускаются на мои губы, а потом он отводит их так же упрямо, как отводил все эти два часа. Ну и ладно! Посмотрев на стол, за который уселась Лада, переводит на меня свой фирменный тяжелый взгляд. — Значит, война? — спрашивает с усмешкой. Высвободив ладонь, делаю шаг назад. Сложив на груди руки, бросаю: — Если хочешь. — А, — тянет, снова кладя в карман руки. — Вот оно как. Рассчитываешь победить? — Почему бы и нет? — говорю рассерженно. — Потому что у меня в штанах яйца, а у тебя нет, — сообщает нахально. Открыв рот, ахаю. — Хочу бросить в тебя кирпич, — цежу, краснея. То, что у него “в штанах”, ночами не дает мне покоя, но ведь он говорит о другом! — Отдыхай, — кивает мне за спину. — Когда нагуляешься, позвони. Я за тобой приду. Развернувшись на пятках, хочу броситься к столу, но мой локоть окружают жесткие пальцы. Смотрю на Дубцова, сверкнув глазами. Опустив подбородок, проводит языком по своим потрясающе умелым губам, а в глазах ни капли веселья. Они такие черные, что я сглатываю. — Что я только что сказал? — требует, подтаскивая меня к себе так, что снова врезаюсь в его живот своим. — Что ты… сексист, — фыркаю ему в лицо. Оно так близко, что меня магнитит вверх. Склоняя голову мне навстречу, Дубцов бормочет: — Я сказал, позвони. Не ходи здесь одна. Вообще не ходи, поняла? Захочешь в туалет, позвони. Я приду. — Мы что, в джунглях? — Мы в эпицентре главной городской попойки. Ты меня услышала? Затолкав поглубже гордость, киваю один раз. — Ладно, — снова бормочет он и отпускает мою руку. Смотрим друг на друга, а потом расходимся в разные стороны. Глава 35 Кирилл Один час и пять минут. Столько длится этот дебильный взаимный бойкот. Заблокировав экран телефона, принимаюсь барабанить им по бедру. Пяткой отбиваю по полу дробь, упираясь локтями в колени, и перебрасываю молчащий телефон из одной ладони в другую. Давай, блин. Не упрямься, Калинина. Звони. Ситуация до смешного тупая. Мы не обязаны ходить, как приклеенные — это верно. Как верно и то, что я не обязан отчитываться, почему хочу провести какой-то вечер, день или неделю не с ней. Объяснишь один раз, и будешь объяснять каждый раз. Это очень похоже на поводок, точнее говоря, это он и есть. Нет вообще ничего принципиально сложного в том, чтобы провести порознь час. Даже два. За это время, уверен, с ней нихрена ужасного не случится. Если она усвоила мои инструкции. А если нет, придушу. У нас в запасе дофига времени. И я не о сегодняшней ночи, а в принципе. Тогда почему мне кажется, что последний час моей жизни — это его бесполезная трата? Что она, твою мать, со мной сделала?! У «этого» есть название? Блин. Ладно. Оно есть. Я люблю ее. Втрескался по уши, как первый дурак на деревне. Я не хочу проводить без нее ни час, ни два. Ни вечер, ни день, ни тем более, сука, неделю. Единственная причина, по которой я ещё ей не позвонил — хочу, выторговать себе хотя бы техническую победу. По факту же… моя девочка победила. Не в первый раз и, наверняка, не в последний. Оторвав от телефона глаза, сквозь клубы кальянного дыма вижу расслабленное и пьяное лицо своего брата. С учетом того, что сам я даже «не нюхал», мне его состояние уже не кажется клевым. — Стас. — Подавшись вперёд, забираю из его пальцев трёхцветный, хрен пойми какой по счету шот. — Хватит, — говорю ему на полном серьезе. — Ты уже почти мордой в салате. — Прости, мам… — строит противный голос. — А ты что, ещё здесь? — бормочет пьяно, откидываясь на спинку дивана. — Думал, уже трахаешься с… как там зовут твою телочку? Она у тебя немая? Ну уж где там! Немая, блть. — Хорош. Пусть Артур тебя домой отвезет, — понимаю, что в этом состоянии Стас вряд ли запомнит имя моей девушки, решаю не перегружать его мозг. Там и так уже восьмидесятипроцентное отключение. — Ты ей уже вдул? — пьяно скалится он. — Да не… там целка стопудово. Я б ей вдул… — Заткнись. — Врезаю ему подзатыльник, от которого он валится набок и хохочет. Так, блть. Хватит. Встаю и машу Артуру, крича через весь стол: — Давай его домой! Кивает и подрывается, помогая мне забросить руку Стаса на плечо. Вторую забрасывает на свое, и мы волочем его к лифту для персонала, от которого у нас давным давно есть ключ-карта. Соприкоснувшись со свежим воздухом у черного выхода из клуба, мой брат принимается активно блевать. — Он опять таблетки жрал? — спрашиваю, придерживая бицепс Стаса, чтобы не ушел башкой в сугроб. — Не знаю. — Ежится от холода Артур. Он учится в военке, поэтому, как правило, он наш трезвый водитель. За мусорным баком курит парень в белом фартуке, в остальном здесь темно и тихо. И это дикий контраст в сравнении с тем, что происходит внутри. Заталкиваем тело Стаса в микроавтобус, и я прошу, закрывая, дверь: — Купи ему кофе и покатай часок. Если его отец в таком виде запалит, хана ему будет. — Лады. — Артур оббегает капот и запрыгивает в машину. Дую на ладони, наблюдая за тем, как машина сдает назад, а потом скрывается за поворотом. Развернувшись, возвращаюсь в клуб с единственной целью — забрать оттуда то, что принадлежит мне и свалить отсюда к чертям собачьим. Глава 36 Кирилл Выйдя из лифта, вызываю такси и быстро скидываю смску: “Ты хочешь провести эту ночь со мной?” Упершись рукой в стену, жду ответа. Прижимаюсь лбом к кулаку, водя пальцем по экрану. По телу стелется напряжение. Предвестник того, что в штанах вот-вот станет тесно. В последние дни я маюсь с эрекцей, как школьник. Больше не могу терпеть. Хочу ее, даже понимая, что она боится моего тела. Косится на мою ширинку и краснеет. Чтобы мою ширинку потрогать самостоятельно — о таком у нас даже речи не идет. Чтобы я сам потрогал ее между ног — тоже. С Мариной все проще было. Несмотря на то, что я у нее тоже был первым. Сейчас на этот опыт я не могу опираться. Блин. Я готов быть терпеливым. И осторожным. — Пфффф… “Хочу”, — читаю на дисплее. Пихаю телефон в карман и проталкиваюсь через толпу, как бульдозер. Обстановка вокруг все больше напоминает вакханалию, но это не мешает разглядеть у бара Марину в компании двух подруг и парня в черной бейсболке — ее старшего брата Марка. Я с ним никогда тесно не общался, он долбанутый даже по моим меркам. Вдруг понимаю, что с момента нашего последнего разговора я ни разу не вспомнил о ее существовании. Все три девушки одеты одноцветно, в разные варианты зеленого. Видно, это должно что-то означать. Марина всегда выделялась в толпе, даже в школе. Рост и цвет ее волос, полный комплект. Умение всем этим пользоваться у нее будто с рождения, я и сам был неравнодушен к ее параметрам. Со временем это перестало быть для меня важным, потому что я начал искать в ней чего-то еще. Не знаю, может гребаного взаимопонимания? Реальных чувств к себе? Таких, которые можно кожей почувствовать. Кто бы мне сказал, где я все это найду, просто охерел бы. Не сбавляя скорости, прохожу мимо. Тупо было полагать, что Марина не появится. У нас общая компания, и заниматься дележкой друзей я не собираюсь. Одному из нас либо придется уйти, либо нам придется как-то сосуществовать вместе. На место в компании у нее столько же прав, сколько у меня, только я сдаваться не собираюсь. Ускоряюсь, плечом сбивая какую-то девушку. — Осторожнее! — шипит на периферии моего слуха. — Придурок… Обернувшись, вижу девчонку со светлыми волосами и прической в виде рожек. — Извини, — бросаю, собираясь отвернуться. Мое внимание привлекают черты миловидного, но злющего лица, потому что кажутся знакомыми. Очень знакомыми. Продолжая двигаться, задерживаю на ней взгляд. Она тоже смотрит, кажется, собираясь досыпать мне говна в панаму, но потом замолкает и захлопывает рот. Тряхнув головой, отворачиваюсь, теряя ее из вида. Показалось? Че за сюр? За нужным мне столом народа почти нет. Только Аня, ее знакомая блондинка и какой-то пацан, с которым блондинка в тесном глубоком засосе. Калинина сидит с краю, пялясь в свой телефон. По виду, веселье тут бьет через край. Чувствую эгоистичное и мстительное удовлетворение. Не собираясь приукрашать свое появление, вырастаю перед столом и объявляю: — Пошли. Наверное, стоит поздороваться, но мне как-то пофиг на ее компанию. Вряд ли увижу кого-то из них снова, и уж точно, никогда не окажусь с этими ребятами за одним столом. Просто потому что мне за ним нечего делать. Это в определенном смысле снобизм, но так оно и есть. В любом случае, никто кроме Ани меня здесь не интересует. Встрепенувшись, Калинина смотрит на меня через стол не моргая. Смотрю на нее тоже, чувствуя, как бурлит кровь. Не знаю, что вообще в ней нашел, но все в ней как надо. От макушки и до пят в ней все, как надо. Лицо, фигура, цвет ее кожи и цвет волос. Запах. Я просто въехал в нее, как в стену. — Пошли… — повторяю, протягивая ей руку. Подхватившись, прячет от меня глаза и выбирается из-за стола. — Эмм… пока ребят… с Новым годом… — бормочет, махнув рукой. Прохладная ладонь ложится в мою. — Все в норме? — спрашиваю коротко. — Да. Класс. Ее глаза бегают по моему лицу. Месяц назад она вообще боялась мне в глаза смотреть, а теперь права во всю качает. — Идем. — Тащу ее вниз по лестнице. Мечтая поскорее убраться из этого ада, тащу ее в гардероб, где молча одеваемся. После десятиминутных блуканий по морозу, все-таки нахожу нашу машину, в очередной раз окрещая себя дураком за то, что не взял собственную. Чувствую себя натуральным беспреданником от того, что таскаемся по такси и от того, что кроме квартиры Баркова мне некуда ее отвести, чтобы побыть вдвоем. Не в гостиницу же нам ехать. Этот факт неприятной кипящей жижой бурлит в крови, снова отсылая меня к отцу и его маканиям меня в говно. Злюсь, забираясь за Аней в машину. Я бы не стал объяснять ей весь расклад своего “положения” ни за что. Того, что мой отец шпыняет меня, как щенка, с тех пор, сколько себя помню. Об это вообще никто не знает, пусть так и остается. К счастью, ей и правда все равно, куда со мной ехать. Мы оба это знаем, и я буду пользоваться этим без зазрения совести. — Что за… — психую, пытаясь разместиться на сидении так, чтобы колени не упирались в водительское кресло. Не выходит. Старый “пыжик” тесный, как консервная банка, а во мне почти метр девяносто. Поймав на своем лице быстрый взгляд, усаживаюсь кое-как и интересуюсь: — Как провела время? Пристроившись рядом, Калинина складывает на коленях руки и пожимает плечом: — Хорошо. А ты? — Лучше всех. Молчим пару секунд, и я сообщаю: — Ты победила. — В каком смысле? — косится на меня. — Будем ходить, как приклеенные, — поясняю. — Я не то хотела сказать! — выпаливает. — Считай это рикошетом. — Мы не маленькие, чтобы… — Мы не маленькие, — соглашаюсь. Мы очень даже взрослые. Обхватив пальцами точеный подбородок, поворачиваю к себе ее голову. — Сколько раз за этот вечер ты хотела, чтобы я тебя поцеловал? — Не считала… — Врешь, — шепчу у ее губ. Глава 37 Врет, конечно. Даже я считал. Четыре раза, и это было очевидно. Несмотря на то, что мозги дурманит аромат ее туалетной воды, а губы щекочет дыхание, не спешу. У меня есть яйца, и они настойчиво требуют возмездия за все сданные флаги. Вцепившись в воротник моей куртки, моя любимая девушка пытается убить последние миллиметры между нами. Тянет меня к себе, успевая слегка мазнуть своими губами по моим, когда напрягаю плечи, чуть откидываясь назад. Не замечая, она следует за мной, пытаясь опять дотянуться до губ, но без дополнительных усилий дотягивается только до подбородка. Твою мать. Какие же мягкие у нее губы. В бедро упирается ладонь. Веселясь, чуть отклоняю голову, встречая еще одну попытку себя поцеловать, которая заканчивается тем, что ее нос от безысходности утыкается в мою шею. Тихо хохотнув, расслабляюсь. Кажется, только тут до нее доходит, кто у нас главный. Вскинув голову, посылает мне возмущенный взгляд, но когда видит мою ленивую ухмылку, подается вперед и прикусывает кожу на шее, чем посылает электрический разряд прямо мне в трусы. — Мммм… — зажмурившись, позорно выстанываю я, на что Аня отвечает еще одним укусом, только на этот раз прицельным и более уверенным. Таким, от которого на моей шее красным, сука, маком расцветет засос. Засос, твою мать! В шальном угаре, сгребаю в ладони ее лицо и прижимаюсь губами к нежной горячей щеке. — Ты что, где-то борзянки успела хлебнуть? — рычу отупело. Побывавшее у нее во рту место горит, как клеймо, рождая у меня охеренно зверский аппетит. — У тебя отхлебнула, Дубцов… — выдыхает, снова цепляясь пальцами за мое бедро. Улыбаюсь. Кажется, в этом есть доля правды. Она и правда черпает от меня плохое. Набирается наглости прямо на глазах, становясь моей релаксационной занозой в заднице. Подняв глаза, оцениваю обстановку. За окном проносятся центральные исторические здания, а это значит, что мы будем на месте через пару минут, потому что квартира Баркова — это самый центральный центр. Подняв голову, с разбега толкаюсь в ее рот языком, отпуская любые попытки сдерживаться. Уши ловят тихий стон. Склонив набок голову, соединяю наши рты так, что у самого отключаются мозги. Я никогда так не кайфовал от поцелуев с девушкой. Не чувствовал гребаные разряды тока по всему телу. За эти дни она научилась чувствовать меня мгновенно. Мой ритм, мое настроение, мои хотелки. То, чего хочу, когда ее целую. Выпустить пар или просто расслабиться без спешки. Член твердеет, и мне уже страшно от того, что подбрасывает мозг: картины того, как беру Калинину во всех позах. Имея языком ее рот, представляю, как погружаюсь в ее тело по самые помидоры. Ладони горят от желания сжать ее бедро или грудь. Еще больше хочу ее рук на себе. Жадно всосав обе нежные губы, провожу языком по ее подбородку, давая возможность вдохнуть. Аня скулит в потолок, откидывая голову. Кусаю ее шею, оставляя на тонкой коже аналогичный след с таким оттягом, что подо мной, блять, горит сиденье. Калинина с шипением тянет в себя воздух, хватаясь за мое плечо через куртку. Вот так. — У ворот? — слышу голос водителя. — Да, — бросаю хрипло, быстро отстраняясь и открывая дверь. Выбравшись из машины, принимаю в лицо горсть колючих снежинок вместе с порывом ветра. Протянув руку, жду пока Аня выберется из салона, и набрасываю на ее голову капюшон. — Перчатки где-то потеряла, — бормочет она, спрятав свою ладонь в моей, пока быстро двигаемся к воротом жилого комплекса. — На. — Протягиваю ей свои, подводя к калитке. Не брезгуя, Аня пакует ладони в мои кожаные перчатки, припрыгивая от холода на месте. Холодно так, что у меня горят уши и под джинсами щиплет колени Дую на собственную ладонь, прежде чем задубевшими пальцами набрать код на домофоне. У меня тысяча пятьсот вариантов, как ее согреть, и горячего чая среди них нет. — Давай, давай. — Подталкиваю вперед, хлопнув по заднице, когда заглючивший от мороза замок все-таки срабатывает, пропуская нас во двор. Припорошенные снегом машины плотной гармошкой заняли всю парковку. Каждый доступный клочок расчищенного асфальта. Когда-то давно я решил, что не являюсь квартирным жителем. Жить в многоэтажке — не мое. Пока что у меня нифига нет, даже собственной тачки, но я знаю, чего бы хотел — свой дом. Не знаю, насколько большой, просто мой. Не знаю, с чего начать, даже для того, чтобы самостоятельно обеспечить себя трусами, ведь в этом городе слишком много моего отца и любое мое начинание он так или иначе высмеет. От этих мыслей быстро избавляет энергичный стук каблуков впереди. Аня несется к единственному подъезду и, опомнившись, ускоряюсь сам. В лифте по пути на этаж подбираем компанию. Престарелую семейную пару с маленьким недовольным пацаном в шапке Санта-Клауса. Осмотрев нас с очень кислым фейсом, нажимает одиннадцатый, после чего угрюмо забивается в угол. Положив подбородок на Анькину макушку, сжимаю ее в руках, говоря: — Добрый вечер. С Новым годом. — И вас, — отзываются они. Осмотрев нас с добродушным интересом, мужчина теребит плечо пацана и весело велит: — Семен, поздоровайся с ребятами. — Здрасти, — буркает тот, глядя себе под ноги. Аня фыркает мне шею, я тоже не остаюсь равнодушным. Дети для меня инопланетяне, но даже я понимаю, что пацану этой ночью что-то солидно не обломилось. — До свидания, — вежливо прощается Аня, выходя за мной из лифта. _____________________________ Продолжение завтра) Глава 38 Кирилл Уперев в пол колено, исподлобья слежу за тем, как стройные длинные ноги в обтягивающих синих джинсах вышагивают прямо по курсу. Округлая попа и стройные точеные бедра двигаются в такт, создавая покачивание, на которое мое тело реагирует легкой пульсацией в венах. Черт. У нее просто потрясающая фигура. Я влюблен, но не настолько, чтобы выдумывать. Втягиваю в себя воздух, дергая за шнурки на ботинках и не отрывая глаз от Ани. У нее, твою мать, просто потрясающая фигура. Она хрупкая и плавная. И мне это до умопомрачения нравится. Может потому что она моя полная противоположность? Я здоровый, только не ясно, в кого. Я выше всех в нашей семье. Говоря это, я имею ввиду всю семью, включая двоюродных… — Чья это квартира? Замерев на пороге гостиной, Аня переминается с ноги на ногу. — Огромная… — Бросает взгляд через плечо. Приличная. И район хороший. Барковы в говно не вкладываются. Барков-старший отличный мужик. Привычная горечь по отцовским чувствам сейчас не кусает. Вокруг меня слишком много Калининой, чтобы я мог отвлекаться хоть на что-то постороннее. — Не потеряемся, — перевожу тему, выпрямляясь в полный рост и сбрасывая с ног ботинки. Ее глаза плывут вверх вслед за мной. Задерживаются на моей шее. Посмотрев в зеркало, признаю, что работа отличная. Багровый след от ее укуса на своем месте, мой след на ее шее, впрочем тоже. Кажется, впервые за сутки ей больше нечего сказать. Скользнув глазами по моему телу, отводит их к потолку. Порывшись в кармане куртки, достаю телефон и бросаю его на тумбочку, спрашивая: — Есть, пить хочешь? Вешаю куртку рядом с забавной рыжей дубленкой, бросая взгляд на коридор. — Нет, а ты? — отвечает тихо. — Не-а. Пройдя вперед, открываю первую дверь по коридору. — Здесь ванна. Аня заходит в нее и закрывает за собой дверь. Сам прохожу в гостиную и, включив свет, смотрю на журнальный столик. — Аллилуйя… — Вижу на нем нетронутую упаковку презервативов. Достав один пакетик, пихаю его в задний карман джинсов и, помыв на кухне руки, возвращаюсь в коридор. Толкаю ближайшую дверь, осматривая погруженную в темноту безликую гостевую комнату. Через окно на пол и стены падает уличный свет. Кровать по центру, и две тумбочки. Больше здесь ничего нет и, глядя на эту убогую картину, сжимаю зубы. Все, блять, не так, как мне бы хотелось. Но у меня выбор никакой. Пройдя внутрь, усаживаюсь на кровать и упираю в колени локти. Тру ладонями лицо и смотрю на дверной проем. До этого момента в моей жизни меня все устраивало, а теперь нет. Я хочу собственный угол, как никогда. Такой, где я мог бы жить подальше от родителей, не парясь тем, где мне, твою мать, провести время со своей девушкой. Вытянув перед собой ладонь, сжимаю и разжимаю пальцы в кулак, чувствуя, каким дерьмовым становится мое настроение. — Сюда точно никто не придет? — лепечет застывшая в дверях Анюта. Свет из коридора бьет ей в спину, очерчивая контуры тела. Ей здесь не комфортно, знаю. Мне тоже не особо. — Нет, — протягиваю ей руку. — Иди ко мне. Ступая бесшумно, кладет ладонь в мою. Дернув на себя, сгребаю ее в охапку и под звонкий визг роняю на кровать, подмяв под себя. Разведя ноги, она пускает меня улечься между ними, и этого достаточно, чтобы любая веселость слетела с нас обоих. Идеально. Блять. Идеальное совпадение. Это что, финт природы? Она идеально мне подходит. В тишине слышу, как сбивается ее дыхание, как тело начинает подрагивать. Мое откликается мгновенно. Смотрю в ее глаза, упираясь локтями вокруг головы. Ее ладони ложатся на мои лопатки, лодыжки скрещиваются на моей талии. Окружающий мир резко оставляет мою голову вместе с кровью, которая стремительно накачивает пах примитивным зверским аппетитом. — Давай не будем включать свет… — прерывисто шепчет мой мотылек. — Самое интересное пропустишь… — шепчу, прижимаясь губами к ее скуле. — Может… я хочу просто чувствовать… — Откидывает в сторону голову, подставляя моим губам шею. Веду по ней носом, бормоча: — Чувствовать? — Угу… Втянув в рот мочку ее уха, толкаюсь вперед бедрами: — Так? Ее пальцы впиваются в мои лопатки, в потолок улетает стон. Мать твою… Кусаю ее подбородок. Найдя губы, целую их медленно и глубоко, точно зная, что она хочет по-другому. Она, блять, нетерпеливая. Не отпускает мои губы, даже когда хочу притормозить. — Ай-я-яй… — цокаю, усаживаясь на колени между ее ног. Закрыв локтями лицо, ерзает и шумно выдыхает. Сглатываю затопившую рот слюну, глядя на ее тело, и быстро расстегиваю пуговицы на своей рубашке. Наблюдая за мной, Калинина неуверенным движением распускает узел на своей футболке и под моим взглядом стаскивает ее с себя, оставаясь в черном кружевном лифчике, который мне уже доводилось видеть. Дальше этого ее инициатива не заходит. Вытянув по швам руки, тихо дышит, не издавая больше ни единого звука. Сбросив на пол рубашку, спрашиваю: — Мы голые будем. Ты же в курсе? — Тогда… раздевайся… — выдавливает она. С усмешкой слезаю с кровати. — Помоги, — развожу в стороны руки, приглашая ее к столу. Подобравшись на коленях к краю, протягивает руки и берется прохладными пальчиками на пуговицу на моих джинсах, но когда до нее доходит, насколько там тесно, отдергивает руки. — Смелее, — прошу хрипло. Снова хватается за пуговицу и тянет вниз собачку молнии. Я, очень, очень и очень сомневаюсь, что все это она вытворяла бы, включи я сейчас свет. Кончиками пальцев она проводит по моему животу. От пупка до резинки трусов. Страдальчески прикрываю глаза. На лбу и спине проступает пот. Когда эти любопытные пальцы невзначай задевают мой член, перестаю быть терпеливым. Выхватив из кармана презерватив, снимаю джинсы вместе с трусами. — Ого… — потрясенно шепчет Калинина, плюхаясь на задницу. — Спасибо. Обычно комплиментов от тебя не дождешься. — Раздраженно шлепаю на тумбочку пакет. — Я… ммм… не уверена, что это комплимент… — шепотом сообщает она. Рыкнув, хватаю ее лодыжки и тяну к себе извивающееся тело. — Ай! — визжит, смеясь. Срываю носок сначала с одной, потом со второй ноги. Срываю с нее джинсы, оставляя на бедрах только черный кружевной треугольник. Ей становится не до смеха, когда опускаюсь коленями на пол и впиваюсь ртом во внутреннюю поверхность молочно-белого бедра. — Кир! — орет ошеломленно, выгибаясь в спине. О, твою мать… Закрыв глаза, втягиваю в себя запах ее возбуждения. Отодвинув пальцами насквозь мокрое кружево, с жадностью набрасываюсь на ее живот. Обвожу языком пупок, кусаю ребро, осторожно проталкивая пальцы в адски горячую плоть. Аню подбрасывает на кровати. Громкий стон срывает мои тормоза. Дернув вверх лифчик, освобождаю ее грудь, с голодом набрасываясь на бледно-розовый маленький сосок. Ее пальцы сгребают мои волосы. Тело выгибается. Со стоном перекатываю во рту нереально сладкую горошину, подыхая от того, как пульсирующий член трется о матрас. Я до одури хочу, чтобы она окружила его собой, но лучше сдохну, чем кончу раньше нее. — Нет… не надо… — скулит, пытаясь убрать от себя мою руку. Большим пальцем вывожу круги по скользкому бугорку, от чего ее из кожи выворачивает. Надавливаю сильнее, нетерпеливый, как неандерталец. — Дубцов! — орет она, ударяя кулаками по моим плечам. Меня шандарахает, как мешком по башке. До меня она даже не целовалась. Я напугал ее, придурок. Ну и придурок… Убрав руку, выпрямляюсь и опускаю голову, чтобы прийти в себя. Всхлипнув, Аня переворачивается на бок и подтягивает к груди колени. — Ань… — зову хрипло. Упираюсь лбом в ее бедро, бормоча: — Извини. — Угу… — снова всхлипывает, не спеша шевелиться. — Малыш… — зову мягко. — Извини. Я… дебил… — Угу… — Давай ещё раз попробуем… — Угу… Перевернув ее на спину, цепляю пальцами застежку лифчика. Позволяет снять его с себя и прижимаете к груди локти. Мягко поцеловав плоский гладкий живот, стягиваю с неё трусики. Нависнув сверху, нежно целую ее подрагивающие губы. — Расслабься… — прошу мягко. Она похожа на ледышку. Блять. Целую ее плечо, оставляя в покое прижатые к груди руки. Мягко надавливаю на колени, раздвигая их и глядя вниз, на маленький светлый треугольник, от вида которого из моих глаз сыпятся искры. Сгорбив плечи, снова целую ее живот и спускаюсь ниже. Я не мастер в этом. Нифига не мастер. Марина освободила меня от этой обязанности давным давно, но когда мой рот накрывает Аню между ног мы оба стонем. Ее руки впаиваются в одеяло, бёдра взлетают вверх. Воодушевившись, черчу языком осторожные круги. Уже через минуту понимаю, что такой подход гораздо лучше. Приподняв голову, встречаю распахнутый затуманенный взгляд своим. Обхватив ладонями ее талию принимаюсь за дело с удвоенным старанием. Нашими стонами наполняется каждый кусок дебильной пустой комнаты. Чувствую, как по бедрам вокруг моей головы проходит дрожь. Выбросив руку, хватаю с тумбочки презерватив и натягиваю его, как ошпаренный. Вторую волну Анькиных судорог мы встречаем вместе, только на этот раз я глубоко в ней. Мне хватает трех безумных толчков между ее ног, чтобы со стоном присоединиться. И чтобы понять, что у нас лопнул презерватив. Глава 39 — Аня, а ты на какой специальности учишься? — заданный сдержанным голосом вопрос заставляет меня оторвать глаза от созерцания носов своих сапог. В глазах, которые смотрят на меня, сквозит совсем не летняя прохлада. Даже несмотря на то, что эти самые глаза так похожи на те, другие. Мои любимые. — На той же, что и Кирилл, — отвечаю смущенно, чувствуя, как потеет моя ладонь, лежащая в тёплой руке Дубцова. — Надо же. — Лицо его матери окрашивает какое-то подобие улыбки, которая никак не затрагивает ее глаз. — Девушка-математик, — замечает она. — Да, но… — Пытаюсь выдержать ее взгляд дольше пяти секунд, но это чертовски сложно. — Я не такая талантлива, как он. — Повернув голову, смотрю на Кира, и он отвечает мне ленивой улыбкой. — Разумеется, — бросает его мама. — Его дед номинировался на огромное количество премий. Может быть, и Кирилл порадует нас достижениями. — Это больше похоже на вопрос, хотя звучит не совсем, как вопрос. В любом случае, я не могу ничего утверждать, потому что эта женщина меня до чертиков пугает. В ней столько властности и какого-то безграничного превосходства над всеми вокруг, включая меня. Над всеми, кроме ее сына. На него она смотрит по-другому. С мягким упреком и, наверное, с нежностью. Слегка выгнув брови, ждёт его ответа, не собираясь оставлять свой «вопрос» без внимания. — Деду было сорок семь, когда его первый раз номинировали, — сообщает мой парень. — У меня времени вагон. — Время очень быстро летит, сынок, — замечает она. В этот момент мне кажется, будто меня вообще не существует. Они смотрят друг на друга и будто общаются без слов. Когда Дубцов предложил пойти с ним на «одно мероприятие», я понятия не имела, куда, черт возьми, он меня приведет. Я ужасна на него зла, и весь вечер не могу нормально вдохнуть. А он… он спокоен и расслаблен на вид, но его большой палец не переставая чертит круги по костяшке моего. Может я и учусь на физмате, но даже мне понятно, что в психологии вот такие штуки — первый признак того, что человек нервничает. А если нервничает он, то я и подавно. Мы в ресторане, и не в каком-то, а в очень дорогом. Мне бы пришлось разориться, если бы я решила здесь поужинать. Здесь празднует день рождения отец бывшей девушки Дубцова, и это шокировало меня настолько, что я подавилась своим соком, ведь узнала об этом случайно, когда этой Марине дали слово! Я готова его убить. Готова убить, четвертовать и закопать у себя в саду. Даже вступительные экзамены не были для меня таким стрессом, как этот вечер. Он познакомил меня со своими родителями! Вот так, без предупреждения. За нашим столом шесть человек, включая их. Его отец нам и двух слов не сказал. Это солидный мужчина с небольшим животом и немного полысевшей головой. Ужасно так говорить, но мне он не понравился. В его присутствии я ни куска проглотить не смогла, а мать Кира… Боже, кажется, я ей не понравилась. Она смотрит на меня так странно. Каждый раз, когда Кир касается меня или ко мне обращается, она смотрит так, что мне будто иголки под ногти загоняют. Я хочу уйти. Ужасно хочу уйти. В фойе ресторана кроме нас полно народу. В программе перерыв, но я понимаю, что вернуться за стол для меня будет пыткой. Здесь его бывшая! Она нас видела, когда здоровалась с его родителями. На ней шикарное платье из гребаного бисера, а в ушах бриллианты. Влажными скользкими пальцами тереблю замок своей висящей через плечо сумки, пока Кир с матерью обсуждает каких-то общих знакомых. Я не могу не поражаться тому, как он ведет себя здесь. Уверенно общается с мужчинами старше себя, хоть я и не сомневаюсь, что тут кроме меня ни одного случайного человека. Он может поддержать любую беседу, потому что воспитан идеально. Но только не тогда, когда мы голые. Не хватало только мне в присутствии его матери вспоминать о том, чем мы занимались три дня назад в квартире его друга. Эти воспоминания настолько опасные, что у меня уши горят. Каким-то образом Дубцов сразу понимает, когда меня мысленно забрасывает в Новогоднюю ночь. Обычно в таких случаях его лицо становится хищно-насмешливым и… таким чувственным, что гореть у меня начинают совсем другие места. Я влюблена в него по уши. По самые-самые уши. Я… хочу еще, и он об этом знает. Мы просто надеемся, что в следующий раз мне не будет так больно! Но нам, вроде как, некуда пойти. Мой дед на все эти дни засел дома будто специально и, несмотря на то, что Кир почти все эти дни проторчал в нашем доме, мы с ним вели себя, как школьники. Потому что мы жутко громкие, черт возьми! И в эти дни мы в самом деле, как приклеенные. Он даже помог мне осилить пару лекций по математике. Играюче. Теперь я знаю, что свое место в олимпиадных командах он получил не по наследству. Достав телефон, быстро набираю ему сообщение: «Мне срочно нужно домой. Доеду на трамвае» Зажав в ладони свой хлипенький гаджет, вижу, как Кир лезет в задний карман джинсов. Чтобы не столкнуться глазами с его матерью, внимательно изучаю узоры на напольной плитке и хрустальной люстре под потолком. “Бросаешь меня одного?” Такая возмутительная постановка вопроса бьет прямо в цель. Даже несмотря на то, что он заманил меня сюда обманом, чувствую себя предательницей, а еще злюсь, потому что Кирилл Дубцов отличный манипулятор. Сдавшись, позволяю ему вернуть себя в зал. Давясь шефскими салатами, прошу его налить себе немного вина, после этого все становится терпимее. Рука Кира играет с моими пальцами под столом, а сам он поглощен беседой с каким-то пожилым мужчиной. Но все меняется, когда за стол возвращается его отец. Этот мужчина стягивает на себя все внимание, а Кир принимается увлеченно жевать. Минуты тянутся бесконечно долго. Делать беспечный и благожелательный вид, когда за столом кроме твоего парня до тебя никому нет дела, не самое увлекательное занятие. Мы уходим не раньше, чем разносят десерт. Не раньше, чем его родители готовый уйти. К тому моменту я чувствую себя выжатой, как лимон. А когда его машина тормозит у ворот моего дома, на часах почти полночь. У его родителей машина с личным водителем, может быть, у их семьи есть собственная яхта? В любом случае, достаток его семьи навевает на меня беспокойство. Выпрямляюсь на сидении и разминаю шею. — Я что, уснула? — бормочу, поправляя волосы. — Отключилась, я бы сказал. Заглушив двигатель, Кир наблюдает за тем, как дворники гоняют по лобовому стеклу снег. Выходить из машины не хочется, даже несмотря на усталость. На улице темно и холодно. Я вижу, что в кухне моего дома горит свет. Дед снова не спит, и я не знаю, как переломить его упрямство. Я знаю, что Кир ему нравится. Они могут болтать без каких-то проблем, иногда даже спорить, но очень ненавязчиво. Дубцову нравится мой дед, это я тоже знаю. В общем-то, ему нравится у меня дома. Особенно в моей постели. Вчера он даже уснул в ней, залипнув на каком-то сериале, пока я пыталась готовится к экзамену. — Ты гад, — сообщаю ему, перебирая подвески на своем новогоднем подарке. Это браслет с целым роем подвесок-бабочек. Мотыльков. Их восемь, и в каждом камушек разного цвета. Сердце взрывается от невысказанных слов каждый раз, когда я чувствую холод серебра на своем запястье. Я хочу сказать своему парню о том, что люблю его, но боюсь. — Знаю, — без раскаяния отвечает он. — Ты мог предупредить. — Ты бы пошла? Сглотнув неприятный осадок, молчу. Не хочу, чтобы он знал, какие чувства вызывает во мне его семья. Ведь это его родители. — А ты спроси в следующий раз, — советую тихо. — Тогда и узнаем. — В следующий раз обязательно спрошу. Класс. — Я пойду, — говорю, скрипя сердцем. — У меня глаза слипаются. — Я тебя не отпускал, — говорит хрипловато. По моему телу искрящей волной проносятся мурашки. Прикусив губу, смотрю на Дубцова. Поставив на бардачок локоть, манит к себе пальцами. Это вопиющий каменный век, но я все равно подчиняюсь. Отстегнув ремень, тянусь к нему. Чувствуя его губы на своих, проваливаюсь в пучину ощущений. Наслаждаюсь каждым касанием. Каждой чертовой секундой. Мое тело горит. Я так хочу его голую кожу на своей, что хочется орать. Мне немного страшно от того, что три дня назад у нас лопнул презерватив. Кажется, он оказался просроченным. Я не эксперт, но думаю, все обойдется. Кир того же мнения, но я все равно волнуюсь, хотя и не говорю ему об этом. — Хочешь переночевать у меня? — шепчу, заглядывая в его глаза. — Чтобы Максимыч мне яйца отстрелил? — вздыхает Кир, выпуская мое лицо из своих ладоней. — Он пацифист! — злюсь, даже понимая, что Дубцов прав. — Не настолько, — отзывается Кир. — Ладно, — бормочу расстроенно, толкая дверь машины. — До завтра. — Угу. Спрыгнув на снег, машу ему рукой, обегая капот. В свете фар снег клубится, как брошенный на вентилятор пенопласт. Сегодня ужасный снегопад. Если бы снегопад был дурной приметой, сегодня можно было бы смело сыпать на голову пепел. Кир дожидается, пока я открою калитку, а потом медленно трогается. Глядя на то, как его машина скрывается за поворотом, надеюсь на то, что завтра наступит поскорее. Глава 40 На следующий день в обед получаю смску от Кира, в которой он сообщает о том, что ему срочно нужно съездить за город к бабуле, потому что мать попросила отвезти ей какие-то лекарства, а потом у него хоккей. Конечно, я не собираюсь лить по этому поводу слезы, хоть уголки моих губ и опускаются, как у грустного эмоджи, потому что Кир объявится на моем пороге не раньше восьми вечера, а к тому времени я успею жутко соскучиться. Отложив в сторону телефон, поправляю воротник своей водолазки, под которым у меня скрывается пожелтевший засос. Свой засос Дубцов не посчитал нужным прятать, именно поэтому присутствовать на вчерашнем мероприятии мне было втройне неловко. Кажется, глаза его матери не упустили абсолютно ничего, даже новый чехол на телефоне Кира, внешнюю сторону которого украшает наше совместное селфи. Это мой новогодний подарок для него, и реакция у Дубцова была ироничная, тем не менее, он надел его без комментариев и вопросов, хоть и заставил меня корчится в муках в течение тех двух минут, пока изучал картинку. Засыпав в кастрюлю вермишель, помешиваю ложкой суп и оборачиваюсь, услышав шаркающие шаги за спиной. — Ты куда это? — удивленно спрашиваю деда. На нем серый старомодный костюм, который и сейчас сидит отлично. Клетчатые заплатки на локтях — это моя попытка придать пиджаку более свежий вид. Я сказала дедуле, что так сейчас модно, и он это проглотил, хотя не уверена, что купился. Ведь он консерватор во всем, особенно в вопросе своего гардероба. — В деканат вызвали. — Протирает носовым платком очки. — Черт-те что. — А обед? — Киваю на кастрюлю. — Потом. — Отмахивается, хмуря брови. Шурша своими бурками, уходит в коридор, и пять минут спустя слышу, как хлопнула входная дверь. Последнее время я частенько забываю поесть, да мне и не хочется. Кажется, теперь вместо еды я питаюсь энергией Дубцова, и у него ее хоть отбавляй, иначе просто не представляю, как он все успевает. Возможно, дело в том, что это я медленная, но странным образом наши графики прекрасно совмещаются друг с другом. Мы даже засыпаем в одно время. И просыпаемся тоже. Улыбнувшись, выключаю плиту и отправляюсь в свою комнату, чтобы возобновить подготовку к экзамену, который точно сдам на тройбан, если не поднажму как следует. Усевшись с ногами в кресло у окна, погружаюсь в процесс настолько, что не сразу понимаю — наша собака во дворе лает, а это значит, что кто-то пришел. Слетев с кресла, ставлю на кровать ноутбук и подбегаю к зеркалу, чтобы сорвать с головы ободок и встряхнуть волосы. Посмотрев на старую застиранную футболку с Винни-пухом, морщусь. — Ладно… — бормочу, выбегая из комнаты. Не надевая куртки, спускаюсь с крыльца, понимая, что у ворот моего дома припаркован совсем не красный внедорожник Кирилла, а черный представительский “мерседес”. Мороз кусает голые руки, пока открываю калитку. Мои глаза непроизвольно округляются, когда вижу за ней одетую в черную шубу Надежду Александровну Дубцову. Своего декана. Это чертовски сложно, привыкнуть к тому, как он… похож на нее. Он не ее копия, но у него ее глаза, и это что-то еле уловимое, но я вижу это так отчетливо, что у меня в животе образовывается пустота. Потому что это жутко! — Могу я войти? — Ровно произносит она. Понимаю, что пялюсь на нее, как недалекая. Смутившись, отталкиваю от себя морду притихшего Демона. Понятия не имею, как должна себя с ней вести, ведь она мой декан. Но она здесь, на пороге моего дома. Зачем? — Проходите, он не кусается, — бормочу, придерживая собаку за ошейник. — Тихо! — велю ему, когда пытается обнюхать нашу гостью. Запах ее духов тяжелый и дорогой. Мое сердце так скачет, что я забываю о холоде. Прямо сейчас присутствие Дубцова рядом необходимо мне, как никогда, но он далеко. Его мать бегло осматривает наш двор, поднимаясь по скрипучим ступенькам крыльца. Дождавшись, пока она войдет в дом, выпускаю ошейник, семеня следом. Не раздеваясь и не снимая обуви, женщина проходит по коридору, оставляя на полу снежные следы. Смотрю на них с напряжением, вдыхая инородный терпкий аромат тех самых духов. Не оглядываясь, она сворачивает в кухню, и мне ничего не остается, как проследовать за ней. Выдвинув стул, она молча на него усаживается, после чего расстегивает на шубе пуговицы и забрасывает ногу на ногу. Посмотрев на покрытый клеенкой стол, предпочитает сложить руки в замок на коленях. Это вызывает прилив крови к моим щекам. Не от стыда, а от возмущения, от которого плотно сжимаю зубы. Осмотрев мою жуткую футболку и лосины, Надежда Александровна бросает взгляд в окно и говорит: — У меня мало времени. Поэтому начну по существу. Сложив под грудью руки, чувствую напряжение в позвоночнике, будто вместо него у меня там металлический штырь. Ледяные ладони потеют, и мне хочется обтереть их о футболку. — Я не хочу, чтобы ты крутилась рядом с моим сыном. — Стряхивает с плеча невидимую пушинку. — Когда я говорю “не хочу”, это значит, что сделаю все, чтобы тебя рядом с ним не было. Сглотнув горькую слюну, говорю: — Я люблю его. — Конечно любишь, — бросает с насмешкой. — Еще бы тебе не любить. Меня все эти подробности не интересуют. Я хочу, чтобы тебя рядом с ним не было. — Мы встречаемся. — Сжимаю ледяные пальцы в кулаки. — И он… — Мой голос звучит нерешительно, и это меня злит! — Он тоже меня любит. — Выпаливаю, одновременно уверенная и неуверенная в своих словах. Он не говорил. Ну и что? Я все равно не возьму свои слова назад. На ее лице появляется снисходительная улыбка, но глаза все такие же холодные. Саму меня просто трясет. От холода и от ее отвратительных духов. — Весной он уедет в столицу. У него практика в одной очень престижной ИТ-фирме. Практика до сентября. Новый город. Мегаполис. Огромные возможности, впечатления. На этом его “любовь” и закончится, не считаешь? Мое нутро скручивает в деревянную спираль. — До столицы три часа на… на машине… — отвечаю с заминкой. Снова снисходительная улыбка. — Иногда и три часа бывают проблемой, особенно когда нет особой мотивации садиться за руль. Жестокая правда этих слов, как ушат ледяной воды за шиворот. Но даже если так, мне все равно! — Я узнаю, что он сам думает об этом. Мне плевать что думает она. Обо мне. О нас. Весна — это не скоро… — Давай я расскажу, как все будет, — предлагает. — Сначала он будет приезжать раз в неделю. Потом раз в две недели. Потом раз в три. А потом, он перестанет приезжать. Редкие встречи убивают романтику, — усмехается на последнем слове. — Тем более, когда вокруг там много интересного. Полагаю, что к сентябрю вы пойдете каждый своей дорогой, но… Ее глаза взмывают вверх и впиваются в мое лицо. — Если случится так, что ты… предположим, забеременеешь, учти… — Ее голос становится ледяным настолько, что у меня покалывает под ребрами. — Мы никогда не примем тебя в свою семью. Ни тебя, ни твоего ребенка. Если думаешь, что все поправимо, смею заверить — нет. Кирилл полностью финансово от нас зависим, и он привык к определенному уровню комфорта в жизни. Если лишить его этого комфорта, ему будет не сладко. Поверь, такие трудности убьют его “любовь” даже быстрее, чем расстояние. А трудности у него будут, потому что в случае чего, вся ответственность за тебя и… ребенка ляжет полностью на его плечи. Полностью. Никакой помощи от нас вы не получите. — Понятно, — сиплю я. — Я еще не закончила, — обрубает. Поправив идеально уложенные волосы, бросает взгляд на свой маникюр и продолжает: — Я не хочу видеть тебя рядом с ним. Ты можешь проигнорировать все мои слова, но когда наступит одно из двух, и вы пойдете каждый своей дорогой, тебя я сотру в порошок. Слышу, как стучит в висках кровь. Кажется, я слышу даже, как она стынет в моих венах. Из-за этого я даже думать не могу, только молчать. — Нигде в этом городе ты не найдешь работы. Ты не закончишь институт. Что касается твоего деда, то ему давно пора на пенсию. Он отправится на нее уже завтра, если мы не придем к соглашению. И когда он отправится на пенсию, даже этот дом отойдет университету, потому что аренда на него истекает через год. Ты не знала? Сглотнув ком сумасшедшей паники, медленно качаю головой. — Срок аренды рассчитан на тридцать лет, истекает через год. Обычно в таких случаях мы продлеваем ее автоматически, или предлагаем узаконить собственность, как ты понимаешь, твоему деду ничего из этого предложено не будет. Взрыв паники сотрясает мои плечи. — Но куда нам идти?! — выкрикиваю ей. — Мне все равно. Ты сегодня же сообщишь Кириллу, что ваши “отношения” подошли к концу. Мне все равно, как ты это сделаешь. Если я увижу тебя рядом с ним еще раз, можешь начинать паковать чемоданы. Прежде чем примешь решение, подумай о своем дедушке. Нужны ли ему в таком возрасте эти испытания. Я не бросаю угроз на ветер. Связей у меня достаточно, думаю это и так понятно. И запомни, я не повторяю дважды. Если хочешь загубить свою жизнь, я тебе это обеспечу. Немигающими глазами провожаю ее силуэт, когда встает со стула. Перевожу глаза на окно, глядя в пространство, просто чтобы не видеть ее лица. Чтобы не упасть со своих ног, потому что они трясутся, как у позорной, трусливой мыши! — Наш разговор должен остаться в секрете. Если нет, последствия тебя впечатлят. Мы друг друга поняли? — спрашивает, поравнявшись со мной. Киваю. — Придержи свою собаку, — бросает, направляясь к двери. Мое деревянное тело двигается автоматически. Когда выхожу на пятнадцатиградусный мороз в одной футболке, и когда возвращаюсь обратно. Ничего не чувствую. Вернувшись в свое кресло, я ничего не чувствую. Ни страха, ни паники. Совершенно ничего. Обычный день, такой же, как и вчера. За окном кружат снежинки, так же, как вчера. Только когда мир перед глазами начинает расплываться под напором моих слез, этот день обрушивается на меня лавиной. Неподъемной горой, которая пригибает к земле и не дает дышать. Страх, отчаяние, тянущая боль в сердце. Такая, от которой жмурю глаза. А потом я начинаю рыдать. Обняв руками колени, рыдаю, не имея понятия что мне делать! Мысль о том, что я не увижу его сегодня вечером и не увижу вообще, сжимает горло до судорог. Но еще хуже будет, если я его увижу. Только один раз! И никогда не смогу сделать ЭТО. Ведь ЭТО предательство! Ужасные слова этой женщины разрывают голову. Я не могу дать им оценку. Все, что я могу, дрожащими пальцами написать: “У деда давление. Очень плохо. Я сегодня с ним. Не приезжай” “Что, так плохо? Может к врачу? Лекарства нужны?”, — десять минут спустя пишет Кир. Уперев в колени лоб, раскачиваюсь из стороны в сторону. “Нет. Все нормально”, — пишу, прежде чем без сил рухнуть на кровать и с головой накрыться одеялом. Глава 41 Кирилл: “Еду к тебе, что с телефоном? Вчера весь вечер звонил” Аня: “Зарядка сломалась. Я не дома” Кирилл: “А где ты?” Аня: “У родственников. За городом. Срочные дела.” Кирилл: “Где за городом? Давай заберу” Аня: “Я здесь на пару дней. Тут помочь нужно” Кирилл: “Наберу. Возьми трубку” Аня: “Не могу говорить. Сама позвоню” Кирилл: “Ладно. Жду.” Кирилл: “Что у тебя бл*ть с телефоном?!” Аня: “Вчера уронила в воду. Динамик не работает” Кирилл: “Где ты? Привезу новый телефон” Аня: “Я далеко. В общем семейные дела” Кирилл: “Ань, где ты?” Аня: “Все нормально. Неудобно печатать” Кирилл: “Я это уже второй день слушаю” Аня: “Я здесь до конца недели. Так нужно” Кирилл: “Где ты? У тебя экзамен завтра” Аня: “Все нормально. С экзаменом договорилась” Кирилл: “Ты надо мной прикалываешься?” Аня: “Нет. Мне нужно идти. Пока.” Кирилл: “Что происходит?” Аня: “Я позвоню, когда будет возможность” Кирилл: “Ты уже неделю звонишь” Аня: “Извини” Кирилл: “Аня, я спрашиваю, что происходит?” Аня: “Все нормально” Кирилл: “Это не нормально” Аня: “Кир, мне нужно подумать” Кирилл: “О чем?” Аня: “О нас” Кирилл: “Охуенно. Давно пора” Аня: “Не пиши мне пока, ладно?” Кирилл: “Может мне вообще тебе не писать?” Аня: “Может” Кирилл: “Выражайся яснее.” Аня: “Не пиши мне больше, Кир.” Кирилл: “Иди проспись” Аня: “Давай расстанемся” Аня: “Прости меня. Я… хочу расстаться” Аня: “Это не из-за тебя. Просто прошла любовь. Мне было хорошо с тобой. Очень. Я… никогда не забуду” Аня: “Давай дружить” Аня: “Прости меня, Кир”