– Утро доб-рое дру-жок!

Этим визгливым финальным аккордом, а также троекратным ударом по стволу дерева и вызванным им листопадом, брат остановил победный марш. Щипать в глазах стало чуть меньше, и теперь Тихх видел его ухмыляющееся лицо. Щеки раскраснелись от восторга, тонкие губы и острый подбородок подрагивали в попытках сдержать приступ смеха. Что-то, однако, изменилось. Моргая и непроизвольно отползая назад, подальше от дерева, Тихх продолжал всматриваться в это ненавистное ему смеющееся лицо. Взгляд фокусировался с трудом, голова кружилась.

– Куда же ты, братец? – В спину, преграждая путь, уперлась Каиштова палка. Сам он перегнулся через Тихха и навис сверху черной дугой. – Веселье еще не окончено! – Кончик указательного пальца легонько стукнул Тихха по носу; вздрогнув, он поцарапал спину о сучок палки.

Пальцы были черными – от ногтей до костяшек. В голове вместо мыслей заметалась стайка желтых мотыльков. Мир закружился вместе с ними.

– Как самочувствие, маленький пьянчужка? – дыхнул ему в лицо жеваными мятными листьями Каишта. Никакой винной кислятины («Откуда же она тогда?») Никакого красноватого налета на зубах и маслянистого блеска в глазах. – Надо сказать, ты сегодня в ударе.

– У-да-ре! – проскандировал мастер подражаний Дробб. Каждый слог он сопровождал ударом палки о землю в опасной близости от Тихха.

Мальчик поднес к носу мокрый ворот рубахи, с ужасом рассмотрел бордовые пятна на ней. Теперь ясно, что он принял за дождь, и почему он так щипал глаза, – это было вино, которым «мастера» облили его с ног до головы. Если Зуйн, отчим, увидит его в таком виде… Особенно сейчас, когда он окончательно утвердил свой авторитет в поселении, став поверенным жреца Гуюфры… Где-то в области пупка свернулся кольцом ледяной уж.

Молчать он больше не мог:

– Как вы…

Слова прятались от ума, ускользали от языка, будто ни то, ни другое уже не принадлежало Тихху. Будто он забыл дорогу даже к норам, откуда порой так ловко извлекал их.

– Как вы… – Новая попытка. – Вы зачем… – Нет, рядом ни одной норы. Шумно вздохнув, Тихх свесил голову и качнулся вбок. Мир качнулся в противоположную сторону.

Изображая брезгливость, Каишта отдернул свои черные пальцы назад. Бесцветный рот-нитка скривился.

– Что еще за каквы? – Брат отшагнул назад. Он резко выдернул из земли острый конец своей палки, и Тихх, лишившись опоры спины, немедленно повалился в том же направлении.

Толстый Вруттах вытянул короткую шею, сощурил мелкие глазки и принюхался:

– Вроде ничем не воняет, – сообщил он. В басистом голосе было слышно легкое разочарование. – Ничем, кроме его перегара, я имею в виду, – поспешил он заверить Каишту.

– Точно? – Тот нетерпеливо дернул плечами, как будто хотел стряхнуть с них подозрения.

– А я говорил, что это уже лишка! – тут же перенял его сомнения Дробб. – Помнишь, Каш, когда в первый раз обратно полилось, один я и сказал, что уже хватит. Да, так и сказал: смотрите, говорю, напоить это вам не отравить. Отравить – это вообще не весело, тем более тогда, вот увидите, притащат знахарку, пойдут лишние вопросы, и запрут до Горидукха нас, а не его.

На мгновение повисла неловкая тишина.

Тихх вжал голову в колени и снова зажмурил глаза. «Это надо просто пережить. Просто пережить, как и с теми громами в голове».

Стать камнем.

Прямо над ним кто-то с шумом втянул носом воздух. Потом еще раз.

– Слушай, Каишта, – гундосый голос принадлежал Ижи, – конечно, от того, кто средь бела дня призывает ночные горшки и всякие каквы, можно ждать чего угодно, но, поверь вот этому носу, – мастер маэстро смачно сморкнулся, – малой твой не обделался.

– Точно? – допытывался теперь уже Дробб. Похоже, ему понравилось, что вышло так, как он предупреждал, и расставаться со званием главного прорицателя шайки мастеру подражаний совсем не хотелось. – И чем докажешь?

– Тем, умник, что у меня почти каждый звездный оборот рождаются братья и сестры, и, когда я не батрачу в огороде и не выполняю приказы господина Зуйна, мне приходится бесплатно подрабатывать нянькой. Так что, не волнуйся, запах дерьма я и через тройную дверь учую.

«Взять бы сейчас и просто провалиться в одну из нор, где прячутся слова. Провалиться и не слышать ничего из этого, а если получится, то никогда потом не вспоминать».

– Да? – до последнего цеплялся за свое Дробб. – Через дверь, может, и учуешь, а через сопли? Шмыгаешь носом, как гребаный водяной.

– Аллергия на багряную пыль, ветер сегодня с юга, уже сто раз говорил сегодня.

– А представь, какая из-за твоей аллергии начнется аллергия у нас в пыльном амбаре на заднем дворе отца Каишты! – не унимался Дробб. – Будем там все вместе сидеть, чихать друг на друга и есть мышей. Попомните мои слова.

– Да ладно вам, – бросил брат Тихха, – никто не бросит нас в амбар. Думаю, нет. Вот, что мы сделаем. Во-первых, перепрячем наши запасы, во-вторых, будем все отрицать, в третьих, притащим полные корзины ежевики, приведем мелкого в чувство, и все будут довольны.