Шрифт:
Ничего объяснять ей и оправдываться перед ней я не собирался. Просто выставил и все.
И все.
И вышел на балкон, ощущая, как мороз впивается в голое тело, как напрягаются мышцы и все существо наполняется холодом. Пронизывающим насквозь холодом, который говорит, что я еще жив.
Пусть не полюбит.
Пусть просто будет рядом, чтобы я знал, что ни Ильяс Рахматулин, ни какая-то другая мразь не посмеет ее коснуться. Ее обидеть.
Мою нежную глупую куколку. Мою малышку.
И ее синие, синие чистые глаза…
Именно в это момент, глядя с балкона на громады заснеженных сосен, я понял, что мне нужно ее увидеть.
Просто увидеть. Прямо сейчас. Увидеть, как она спит, трогательно подложив руку под щеку и свернувшись в уютный комочек.
Клянусь — только это. О большем я и не мечтал. Не смел мечтать.
Горло перехватило спазмом дурацкой и острой нежности.
И поперся к ней.
Поперся, как самый распоследний придурок.
Лучше бы я в ту ночь остался с Инной. Лучше бы спал. Лучше бы гнал на своей тачке через темное заснеженное поле или молотил кулаками стену.
Потому что в гостевой комнате, заботливо отведенной Ульяне Инной, она была не одна. И вовсе не спала.
Потому что она, моя девочка с синими глазами, за которые я готов был продать душу дьяволу, была на постели.
С Ильясом Рахматулиным.
В задранном платье, открывающем кружевные полоски чулок. С пунцовыми щеками и алыми манящими губами. С растрепанными волосами. Она тяжело дышала и переводила испуганный взгляд с меня на Рахматулина.
Подонок лыбился так довольно и мерзопакостно, что, если бы у меня был при себе верный Стечкин, пристрелил бы эту сволочь.
В ту же самую секунду пристрелил бы.
Грудную клетку будто грубо располосовали, выпотрошили, а потом набили раскаленными камнями. Каждый вдох через силу — выдох еще хуже.
В принципе, можно было даже не удивляться. Женщины падки на Рахматулина. В нем всегда был особый шик. Когда мы еще были пацанами, он всегда был обаятельнее меня и подцепал самых красивых девчонок.
Хотя, возможно, они просто чуяли запах больших денег, которым я похвастать не мог.
Только не она, черт… Только не Ульяна и Ильяс!
«Аллах Всевышний наказывает за грехи», — говорит Камиль Рахматулин, мой приемный отец. А мне всегда было интересно — ведь я так и избежал возмездия за то, что имел его жену. Любимую человека, который меня облагодетельствовал.
Но я все-таки не ушел от наказания. Ильяс все-таки отомстил мне за своего отца…
В какой-то момент мне казалось, что все еще возможно. Что Ульяна стала смотреть на меня, как на человека, а не как на бешеного волка, который хочет ее загрызть.
Что ж, девочка… Хочешь видеть меня таким?
Я буду таким.
Глава 34
Спальня для гостей, которую отвела мне Инна, была поистине роскошной. Я боялась, что нас с Вольфом она положит вместе, в одной комнате, но нет.
— Вы же еще не муж и жена, — подмигнула мне хозяйка дома, проводив последнего гостя.
Прием затянулся глубоко за полночь. Но, удивительное дело, после того, как с него удалили Олесю, я вдруг почувствовала какую-то внутреннюю свободу. И даже смогла получить от происходящего удовольствие! Чего со мной ни разу не бывало, когда Глеб брал меня на мероприятия подобного рода.
Я всегда ощущала себя его довеском. Боялась сказать что-то лишнее, не так встать, или не так посмотреть. Мне казалось, все на меня смотрят и перешептываются — мол, какая неподходящая у великолепного Глеба Рудного жена.
Зато сейчас я отпустила ситуацию. Впервые в жизни почувствовала себя расслабленной и… красивой. Ослепительно красивой — судя по тому, как на меня смотрел Вольф.
Сам он держался несколько в стороне, позволяя мне насладиться вечером и пообщаться с людьми. Я чуть не упала в обморок, когда увидела среди гостей Рахматулина самого Федора Мирончука!
Хозяева дома обнялись и расцеловались с известным российским актером, продюсером и режиссером — судя по всему, отношения у них были более чем сердечные. Потом я забыла о знаменитом госте, и вспомнила лишь тогда, когда совсем рядом прозвучало:
— Интересный у вас типаж… Не хотите сняться в моем новом фильме?
Шокированная до глубины души, я подавилась канапешкой, которую в этот самый момент урвала у официанта — есть хотелось, и сильно. Мирончук терпеливо похлопал меня по спине и повторил вопрос.