Шрифт:
Мои тяжкие переживания прервал подъехавший всадник с винтовкой за плечом. Бригадирша, явно хвастаясь, рассказала ему, как столь удачно нас изловили.
Я понял, что всадник был старшим начальником, встал, рассказал, как мы сюда попали. Он рассмотрел мои документы и те кроки, какие я набрасывал во время путешествия, которое началось так интересно, а закончилось столь трагически.
Он задал нам два-три вопроса и сказал бригадирше, что сам доведет нас до пристани и там сдаст кому-то. Бригадирша стала было ему возражать: они нас изловили и они нас сдадут в милицию.
Всадник повысил голос и повторил свое решение. Дима высыпал дыним на травку и взял пустой рюкзак. Мы пошли, наклонив головы, всадник поехал шагом за нами. Так проследовали с полкилометра, пока навес со сборщиками не скрылся из виду. Всадник остановил коня и показал нам тропинку, идущую к пристани, а сам направился в другую сторону. Мы поблагодарили его и зашагали.
На следующий день достаточно красочно и со всеми подробностями я рассказал в камералке всю эту историю. Бонч отвел меня в сторону и шепнул:
— От пятьдесят восьмой статьи вам удалось уцелеть, а тут на десятку чуть не загремели, и из-за чего? Из-за двух дынь…
5
Расскажу еще одну, правда, не столь невероятную историю. В числе правоверных геологов-овец была у нас одна очень милая молодая пара — только что окончивший Казанский университет Рафаил Мусин и его жена Катя, прехорошенькая, но несколько легкомысленная брюнетка.
А в том же здании недостроенного санатория, но на первом этаже помещался штаб участка лагеря заключенных. Начальник участка и начальник Особого отдела жили в доме № 1 поселка. Когда с нами встречались, мы обменивались кивками голов, и все. Я считал, что оба они не имеют к нам отношения, их дело — зеки. Оказывается, я ошибался.
Однажды Катя Мусина явилась несколько растерянная и задала всем нам, сидевшим в камералке, такой вопрос:
— Чем занимается Особый отдел?
Кто-то ей ответил, что занимается зеками. Катя задала нам вопрос: почему же начальник Особого отдела предложил ей записывать все то, что говорят Бонч, Куманин с женой и я?
Сперва установилась тишина, которую положено именовать гробовой, потом Тюрин спросил Катю:
— А меня особист не назвал?
— Нет, не назвал.
— В таком случае я вам подарю специальный блокнот для записей.
Все деланно засмеялись, и каждый занялся своим делом.
В тот же вечер я строжайше предупредил Клавдию, чтобы она поосторожнее разговаривала с Катей. По пятницам, в женские банные дни, ведутся в предбаннике откровенные беседы.
— Никогда не поверю, чтобы Катя была стукачкой! — воскликнула Клавдия.
— Ее хотят завербовать в стукачки, — ответил я и рассказал эту историю.
По вечерам дружной компанией порой мы собирались вместе отмечать чей-нибудь день рождения, приходили со своими лавками, вилками, стопками и тарелками, выпивали умеренно, пели под гитару. Супругов Мусиных перестали приглашать на такие вечеринки…
Мы, козлы Бонч, Куманин и я, поняли, что за нами хотят организовать тайную слежку, и теперь вели себя еще более осторожно, нежели раньше, разговаривали только по делам.
Куманин погиб на войне, а с Бончем после войны я иногда встречался. Он жил в Ленинграде, я — в Москве, когда виделись, мы не могли наговориться друг с другом, вспоминали. Он мне признался, что является дворянином, сыном помещика, внуком генерала, но раньше скрывал свои изъяны. И еще он признался, что когда мы познакомились в Старо-Семейкине, то решил, что я стукач, но глубоко замаскировавшийся. Никак он не мог постичь, как это князь — и уцелел, старался меня подловить и, только проработав вместе год, поверил в меня…
Вспоминая нашу совместную жизнь в Старо-Семейкине и на Гавриловой поляне, мы говорили, что и наши жены, и мы сами нисколько не тяготились полным отсутствием хоть какого-нибудь намека на комфорт. Мебель — топчаны и столы на козлах, лавки и табуретки, еда почти без мяса, масла и молочных продуктов. И все же мы были счастливы, хотя и чувствовали себя козлами, за которыми организована тайная слежка, и в любой день нас могут выгнать с работы или посадить. Мы были счастливы благодаря нашей молодости, благодаря нашей энергии. И при всех обстоятельствах, несмотря на всяческие ущемления, мы всегда надеялись на лучшие времена в далеком будущем. Бонч умер от инфаркта в шестидесятых годах…
На Гавриловой поляне я общался только с теми несколькими зеками, с которыми я и двое моих помощников выходили на полевые работы. Зеки эти еще мальчишками были осуждены на десятку по закону от седьмого-восьмого за мелкие кражи в колхозах, в лагере они повзрослели. А тогда действовала система зачетов. Хорошо работаешь — тебе срок снижается, очень хорошо — день считается за два. Трудившиеся в нашей геологической партии зеки были на привилегированном положении: они ходили без охраны, по пропускам, получали отменные характеристики и считали, что благодаря зачетам их скоро освободят.