Чужой мир

Потом, много позднее, вспоминая свое поведение в тот день, Алекс неоднократно удивлялся тому, что сразу не сошел с ума. Он даже не получил нервного расстройства, но, будучи достаточно самокритичен, не стал восхищаться своей стрессоустойчивостью. Просто в тот день в его мозгах сработал некий защитный механизм, нивелирующий эмоции и снижающий уровень удивления с запредельного до разумного. То что с ним произошло, наверняка было неоднократно описано в мудрых книгах, но Алекс этих мудрых книг не читал, да и ход событий запомнил плохо: наверное сказался шок от переизбытка непонятного и плохо объяснимого. Поэтому, для него это выглядело чем-то вроде раздвоения сознания. Некоторое время существовало как-бы два Алекса Кушнира. Один, робкий и послушный Алекс безропотно позволил двум странно одетым патрульным подняться на "Алисию" (что они проделали с большим трудом из-за отсутствия места) и осмотреть ее от носа до кормы (что не заняло много времени). Патрульные много и энергично говорили, задавали вопросы, вот только послушный Алекс не понимал ни слова. На робкую попытку этого Алекса продемонстрировать им оба своих паспорта, они ответили недоуменными взглядами и, повертев паспорта в руках, вернули их. Наконец патрульные, отчаявшись найти с ним общий язык, разделились. Один вернулся в свой катер и повел его вперед, указывая дорогу, а второй остался на "Алисии" и все время говорил что-то непонятное, с изумлением поглядывая на струю от винта за кормой. Медлительной яхте понадобилось около часа, чтобы дойти до гавани с причалами, распугивая мелкие тримараны и вызывая веселый ажиотаж на более крупных судах.

Все это время второй, мудрый Алекс из последних сил тщился не то вписать себя в картину окружающего мира, не то подогнать эту картину под себя. Получалось у него из рук вон плохо. Ну никак не соединялись друг с другом ни ночной переход в несколько тысяч миль, ни дирижабли над городом, ни сам город, неизвестно откуда возникший на месте Эль-Нидо, ни подозрительные надписи, ни полное незнание туземцами основ английского языка при владении ими каким-то псевдо-славянским наречием. На худой конец можно было вспомнить некогда читанные книги и предположить перемещение во времени, но странный город ну никак не походил на мегаполис будущего. В общем, призрак смирительной рубашки грозил в любой момент стать реальностью, а патрульные – оказаться вежливыми, но непреклонными санитарами.

Наконец "Алисию" пришвартовали к странному причалу из необычно пружинящего материала: ни кранцев, ни старых покрышек на стенке не было. Потом его везли через город в таком удивительном автомобиле, что он не мог, да уже и не пытался понять принцип его действия. За окном проплывали фасады домов и мелькали многочисленные вывески сделанные то латиницей, то кириллицей, но одинаково нечитаемые. Может быть у меня приступ дислектики, думал Алекс? Но как это объясняет надписи кириллицей на Филиппинах? Город тоже выглядел странно. Вроде бы дома, как дома: и небольшие, в два-три этажа и высокие, в десятки этажей, пропадающих в вышине и с трудом различимых сквозь прозрачную крышу автомобиля. Вот только такую архитектуру он не видел ни в одном из городов мира. Впрочем, каждый ее элемент по отдельности казался смутно знакомым. Например, такие глубокие оконные проемы, сберегающие прохладу комнат, встречались ему в Южной Индии. Декоративные элементы отделки фасадов своей лаконичностью напоминали бы скорее Северную Европу, если бы не использованный в них "иерусалимский. камень". Что тогда скажешь о крышах темно-красной черепицы с загнутыми по-китайски углами? Да, именно эта неожиданная эклектика и делала город чужим, вызывающим тревожное чувство. Впрочем, тревога не покидала Алекса с самого утра, грозя перерасти в нечто более серьезное. Тревожило и то, что автомобиль двигался почти бесшумно: ни гула мотора, ни шуршания шин, да и дорожное покрытие выглядело неестественно гладко. Когда они остановились на перекрестке, пропуская встречные машины (никакого светофора не было), Алекс, приглядевшись, заметил, что мостовая выложена одинаковыми деревянными плашками странной шестигранной формы.

Автомобиль остановился у подъезда двухэтажного здания, своей скромной категоричностью простых колонн на входе и отсутствием отделки напоминавшем древнеримскую виллу. Темно-бордовая черепица крыши и мелкие глазированные кирпичи неоштукатуренных стен подчеркивали впечатление. На фронтоне Алекс заметил те же две надписи, что и на патрульном катере: "VIGILVM" и “СТРЖЕНИ”, расположенные горизонтально. Похоже, его доставили в полицейский участок. Давешний патрульный не слишком вежливо подтолкнул его в спину, давай, мол, шевелись. Алекса провели по коридору и, еще раз подтолкнув, впихнули в небольшую комнату.

На первый взгляд обстановка комнаты выглядела не то что бы скудно, а скорее примитивно. И лишь присмотревшись, можно было заметить изящную отделку двух обитых красной тканью скамей по обе стороны низкого лакированного столика. Эти странные скамьи, довольно короткие, заканчивались по бокам витыми ручками красного дерева. Лучше бы спинки приделали, подумалось Алексу, но никаких спинок не было. Других предметов мебели в комнате не наблюдалось. Патрульный жестом руки велел Алексу сесть на одну из скамей и вышел. Вот тут-то и следовало бы немного прийти в себя и все хорошенько обдумать, но сразу вошел человек в голубом халате, принес поднос, поставил его на низкий столик и вышел, ни сказав ни слова и даже не повернув к Алексу головы. На подносе стояла плошка с едой и стакан с прозрачной жидкостью. Алекса давно мучала жажда и он, отбросив сомнения, залпом опорожнил стакан. Это была вода, холодная, свежая и даже, похоже, витаминизированная. К еде он не прикоснулся: несмотря на то, что со вчерашнего дня он не забросил в желудок ничего кроме галет с долгоносиками, есть не хотелось.

Патрульный отсутствовал недолго и вернулся с человеком одетым в такую же форму. Вновь вошедший вероятно уже выслушал от патрульного краткий пересказ алексовых злоключений, потому что на его неподвижном, как маска, лице застыло выражение презрительного недоверия. Был он смугл, также, как и его товарищ, и походил на типичного филиппинца но, в отличие от патрульного, его длинные волосы завивались кудрями. Только тут Алекс обратил внимание на одежду вошедших. Оба носили короткие туники цвета морской волны, оставляющие открытыми колени, нечто вроде гетр такого-же цвета и сандалии на босу ногу. Туники обоих были подпоясаны поясом из колец светлого металла, похожим на тот, что был у гребца первого встреченного им тримарана. Короткие рукава не скрывали обнаженных рук. "Кучерявый" носил неестественно крупный браслет очень странной формы на левой руке, чуть выше локтя. На левой руке патрульного было надето нечто похожее, но еще большего размера, что заставляло предположить в браслетах некие таинственные приборы. Оба имели налобные повязки разного цвета (под цвет формы у патрульного и белого у "Кучерявого") с надписями латиницей.

Войдя в комнату, оба полицейских направились было к вскочившему Алексу, но "Кучерявый" вдруг остановился и что-то грозно спросил у патрульного. Тот отрицательно помотал головой с самым виноватым видом и начал что-то заискивающим тоном объяснять своему начальнику (нетрудно было догадаться, кто тут начальник, а кто подчиненный). Тот гневно посмотрел на него и грозно произнес пару слов, указывая подбородком на Алекса. Пытать будут, что-ли? Но патрульный всего лишь подошел к Алексу и прикоснулся своим гигантским налокотником к его левому локтю. Что-то длинно пискнуло и на лице полицейского появилось уже ставшее привычным выражение недоумения. "Кучерявый" скривился и, словами и жестами, потребовал повторить. Вторичный писк вверг его в такое-же недоумение. Между полицейскими начался диалог, настолько изобилующий жестами, что Алекс, не понимая ни слова, был готов перевести его почти дословно.

– Ты уверен, дубина?

– Так точно!

– Ничего не понимаю!

– Так точно!

– Что!? Ты, что-ли, понимаешь?

– Никак нет! Не понимаю!

– Ну, то-то же. Ладно, свободен… И помалкивай пока что… Ты понял?

– Не извольте беспокоиться!

Если слова и были непонятны, то язык тела не оставлял сомнений. Патрульный исчез, а "Кучерявый", подозрительно поглядывая на Алекса, уселся на скамью и жестом предложил садиться. Когда Алекс сел на неудобное сиденье, "Кучерявый" приложил палец к своей налобной повязке, ткнул в нее пальцем, а потом в себя и сказал: