Шрифт:
Мирель знала, что Некрита читает ее мысли.
— Я помню о клятве, — тихо уронила, кусая израненные губы, королева.
— Этого мало! Поклянись на крови! — настаивала непредсказуемая Хранительница. — Иначе, — она знала, куда следует надавить, чтобы вызвать боль, — пострадают твои родители… и тот, кто стал твоей первой любовью.
— Нет, — Мира заледенела.
— Да. Мы найдем Алина во владениях Эста и заставим его страдать вечно, искупая твои ошибки… пока еще королева, — Некрита обнажила в ухмылке острые зубы, предлагая Мирель сделать окончательный выбор.
Лед струился по венам Миры, и теперь королева, как никогда прежде, понимала, что испытывают ее подданные. Холод, вечный, сковывающий все существо, не позволяя двигаться, и осколки замерзших слез, которые царапают щеки.
— Прочь, гадина! — послышался чистый, звонкий голос.
Мирель не смогла обернуться, но со спины заметно потеплело. Змея яростно зашипела и обратилась в женщину, одетую в развевающиеся черные одежды.
— Уходи! — повторил голос, а туман, в последний раз вскинувшись, припал к земле, вполз в нее разрозненными клочками и пропал.
В небе, заглушая крики воронов Некриты, запели певчие птицы. Мертвое болото ожило, зацвело, заискрилось изумрудной листвой. Явилась перед застывшей от горя Мирой Хранительница Люблина.
— Не бойся, дитя мое, — рыжеволосая женщина улыбнулась королеве.
— Она принадлежит нам, — зло скалясь, напомнила Некрита.
— В снах у тебя нет над ней власти, — повернулась к ней Люблина. — У них иной Хранитель. Ты поймала его на слабости, а я пришла, как друг, — она склонила голову и посмотрела на собеседницу.
Хранительница магии недобро сощурилась, но возразить Люблине не смогла. Только смерила бледную Мирель своим жутким взором, напомнила:
— Твоя клятва, — и разлетелась сотней воронов, который вместе с прочими унеслись в небеса.
Хранительница любви обернулась к Мирель и с жалостью взглянула в ее застывшие, наполненные слезами глаза.
— Следуй зову сердца, дорогая моя, — произнесла она.
— Но… — сумела прошептать королева.
— Твоя клятва? — в первые за все время на чело Люблины набежала тень. — Она была поспешной, но вырванной обманом. Поэтому, если ты нарушишь ее, то я лично соберу всех Хранителей и выступлю на твоей стороне.
— А как… — встрепенулась Мира.
— Просто позови меня в нужный час, как делала дома, на юге, — с легким укором подсказала Люблина и, подойдя, коснулась губами лба Мирель. — Я не забываю о тебе…
Мира резко открыла глаза и первое, что ощутила — шершавый, мокрый язычок беспрестанно касающийся лица, губ, шеи.
— Беглянка, — прохрипела королева, и кошка заглянула ей в глаза, стоя на самой груди, а затем улеглась, громко мурлыкая, словно понимала, что пережила хозяйка, и, как могла, утешала, забирала болезнь и тоску.
Потом набежали травницы, принялись осматривать пленницу и отпаивать ее целебными отварами.
Удостоверившись, что о Мире позаботятся, Роан всецело занялся другими проблемами, особенно его беспокоили дела сестры. Весь день эрт Шеран потратил на осторожные поиски, ни брату, ни тем более Гурдину, он ни о чем не рассказал.
Тэйна вернулась в покои лишь следующей ночью, крадучись, как вор. Эрт Шеран поджидал сестру, заняв ее кровать, и оповестил о своем присутствии тихим покашливанием.
Тэйна, еще секунду назад, блаженно прислонившаяся к дверной створке, искренне верующая, что ее ухода никто не обнаружил, подпрыгнула и онемела.
— Доброй ночи, сестра, — лорд ловко поднялся и угрожающе выдвинулся вперед.
Собравшись, Тэйна вздернула подбородок и вызывающе произнесла:
— Что ты делаешь в моей комнате, брат! Не забывай, это девичья спальня!
— И где же была девица? — оскалил зубы Роан.
Тэйна не дрогнула.
— Гуляла!
— С кем? — брат подошел к ней и впился требовательным взором.
— Одна, как обычно, — она небрежно дернула плечом и попыталась отойти от двери.
Роан стоял, подобно скале.
— Где? — короткое слово было подобно удару наотмашь.
Тэйна отвела глаза и выдумала первое, что пришло в голову.
— Я была с пленницей, мы шили приданое!
По тому, как окаменело лицо брата, девушка поняла, что проиграла, и он теперь не отступится, пока не выяснит правду. Роан, едва сдерживая требующую рвать и метать ярость, вытащил из внутреннего кармана вышивку.