Про то, как себя вести, когда прибудем, ни слова. О жене тоже молчит, а я трусливо не спрашиваю. В воображение рисую счастливую картинку семьи для Веры, а внутри все переворачивается от плохого предчувствия.

Вдруг жена Коршунова не примет Веру. Будет к ней холодна, равнодушна. Малышка ведь не поймет, почему мама так к ней безразлична. А я ведь вечной няней для Верунчика не буду, только год-полтора, несмотря на то, что Богдана Аркадиевича просила на пару лет.

Заставляют себя собирать вещи, ничего не забыть. Верунчик, словно чувствует изменения в своей жизни, капризничает, не слезает с рук. Только утихнет, только положу ее на диван, заходится в плаче, который разрывает сердце. Когда она засыпает, я со скоростью света запихиваю наши вещи в чемодан и проверяю документы. Если барахло можно купить в магазине, то вот с документами надо быть внимательными. Их не так просто восстановить.

К семи часам мы готовы и нетрепливо ожидаем папочку. Развлекаю Веру, подходя с ней на руках к окну. Она все разглядывает, улыбается. Вряд ли что-то осознает, но вид очень сосредоточенный.

Темные волосики подросли, начинают виться. Глаза голубые-голубые. Заглянешь в них и пропадешь с концами. Сладкая булочка. Я услышу первые слова. Я увижу ее первые шаги. Я буду ее держать крепко за руку, не дам ни оступиться, ни упасть. Я буду ее защищать, как умею, как смогу.

Вздрагиваю, когда слышу вибрацию мобильника. Спешно подхожу к дивану, читаю сообщение. Коршунов нас ждет внизу. Мог бы спросить номер квартиры, подняться и помочь с вещами, но видимо это выше его королевского достоинства.

Тепло прощаюсь с Марьей Ивановной. Старушка желает нам добра и счастья. Я ей крепкого здоровья. Вряд ли мы когда-нибудь увидимся, поэтому поддаюсь порыву и щедро оставляю на полке несколько купюр. Больше того, что должна заплатить за комнату.

Как-то быстро приходит лифт, стремглав нас опускает на первый этаж. Держа в одной руке переноску с Верой, которая не вовремя начинает хныкать, в другой чемодан и на плече сумка, выползаю на улицу. Ко мне сразу же спешит Коршунов.

Не будь я загружена по макушку, заценила бы отлично сидящей по фигуре Богдана Аркадьевича серый костюмчик, блестящие без пылинки черные туфли, идеальную укладку темных волос, стильные очочи на его аристократическом носу. Прям с обложки глянцевого журнала явился. Еще и машина ему под стать. Такая же стильная, дорогая и не уместная в этом простом дворе среди панельных высоток.

– Давайте помогу, – Коршунов перехватывает у меня чемодан и сумку.

– Могли бы подняться, – недовольно замечаю. Меня награждают странным взглядом, который и толкованию не поддается.

Богдан Аркадьевич закидывает в багажник наши вещи, неторопливо подходит к задней двери и распахивает ее. Я удивленно замечаю детское автокресло, вопросительно смотрю на мужчину.

– Это автокресло, – поясняет, как для дурочки, Коршунов.

– Я вижу. И я знаю, что это такое. Но зачем?

– А вы не в курсе, что перевозить ребенка без автокресла нельзя? Первый же сотрудник ДПС выпишет штраф.

– В нашем городе никто так строго не соблюдает это правило.

– Это в вашем городе, а у нас в столице все дети ездят в автокреслах, независимо сколько им лет.

– Вера ни разу не ездила в таком кресле.

– Надо с чего-то тогда начинать. Сажайте ребенка.

– Она будет плакать и отвлекать от дороги. Может в другой раз?

– Нет! – категорично не соглашается Коршунов, не терпящим возражением тоном.

Я сдаюсь. Понимаю, что он прав. Наш провинциальный городишко не столица, дураков на дорогах хватает, но вот Вера может действительно с непривычки сиреной орать всю дорогу.

Под цепким взглядом голубых глаз, вытаскиваю Веру. Осторожно, наблюдая за ее реакцией, кладу в автокресло. Пристегиваю ремнями. Верунчик морщится, вот-вот начнет плакать. Спешно достаю из переноски соску и затыкаю рот племяшке. Протестующей крик стихает, так и не начавшись.

– Садитесь с другой стороны рядом с ней, – командует Коршунов.

Я слушаюсь. Торопливо обегаю машину сзади и плюхаюсь рядом с Верой. Надеюсь, что как только машину тронется, она уснет. Верунчик меня не подводит. Она сонными глазками смотрит-смотрит перед собой, пока машина плавно трогается с места и едет куда-то не спеша, моргает и уже сладко посапывает.

Из моей груди громко вырывается облегченный вздох. Тут же ловлю на себе в зеркале заднего вида прищуренный взгляд голубых глаз. Немного успокоившись, я осмеливаюсь спросить:

– Вы так и не ответили вчера на два моих вопроса.

– Каких?

– Подтвердилось ли отцовство.

– Раз вы сейчас едете в моей машине ко мне домой с ребенком, значит подтвердилось. Или вы уже не помните свои условия?

– Все я помню, но меня гложет червяк сомнения.

– Что-то он вас не беспокоил, когда вы с ребенком проникли в мой кабинет.

– Я тогда здраво не мыслила, – неловкость от своих поступков заставляет меня замолкнуть, но мое молчание длится недолго. Все же мне неизвестно, как отреагировала жена Коршунова на его внезапное отцовство.

– Ваша жена в курсе, что мы сегодня приедем?

– Моя жена должна вас волновать меньше всего.

– И все же я волнуюсь. Тут речь идет не обо мне, а малышке, которой нужны и папа, и мама.

– Думаю, что первый год вы отлично справитесь с ролью мамы. Ведь до года детям все равно, кто будет их без оглядки любить, а вы, как я думаю, очень любите свою племянницу. Иначе бы не пошли на такой безрассудный шаг.