Театральный роман и одновременно детектив «Любовь опера» посвящен абсолютному превосходству искусства над бренным и не всегда красивым человеческим бытием. От: "...знаешь, самое ужасное, когда духовную музыку поют, как траурную. Считают, что духовность — это смирение какое-то. Это не правильно. Потому что наоборот — это должен быть восторг. Даже заупокойные мессы — это переход на небеса. В состояние другое". И до: "Некоторые крысы запрыгивали на самый верх тележек, поверх всех туш. Скалились, проезжали пару метров, пока кто-нибудь из людей не бил их палкой. Они летели перпендикулярно двору. Бились об стену. Зло смотрели на обидчиков".
Все события и персонажи, описанные в книге – плод фантазии автора.
Любые совпадения или проекции к реальности – ошибочны и не верны.
ТОНКОСТИ КОНВЕРТАЦИИ НОВОСТЕЙ
Театральная общага стояла среди старых лип Вишневого бульвара. Четыре этажа монументализма, построенного в эпоху Иосифа Виссарионовича, небольшой тенистый двор подле, включавший в себя мусорную контейнерную площадку и парные ворота из труб для хозяек, которые натягивали на штангах веревки и сушили здесь нехитрые вещи детей и другой скарб, да постельное белье. Справа, располагалась автомобильная парковка, на которой отдыхали от московских пробок иномарки и простые давно убитые рыдваны.
– Данила, где ребенок?
Юноша, которому едва ли было тридцать, лежал в постели в одних трусах и моргал сонными глазами.
– Ты еще спроси, какой ребенок? – продолжала девушка, стоявшая в дверях.
Это была относительно недавно поженившаяся чета Роговых. Он – ведущий бас оперного театра, она – Оксана – до декрета танцовщица в клубе через дорогу. Красивая, фигуристая, с роскошной светлой косой, обычно очень спокойная девица.
Данила сел в кровати, зевнул, протер глаза ладонями. У него было широкое лицо с узким маленьким носом и почти азиатские глаза карего цвета.
В маленькой комнате пахло человеком, который здесь с друзьями пару часов назад распивал спиртное и дымил почти всем, что могло тлеть.
У Роговых было тесно, потому что досталось им когда-то одно из самых маленьких жилищ на этаже. Двуспальная кровать у правой стены, напротив – вытянутый стол, колыбель под окном. Фрамуги небрежно залиты монтажной пеной, чтобы по комнате не гулял ветер. Еще в этой каморке была шторка на входе, прикрывавшая дверь и полка – одно единственное произведение столярного искусства, сотворенное Данилой своими руками. На ней в гордом одиночестве стоял советский утюг с ветхим проводом, частично вывалившимся из оплетки. На полу валялось несколько картонных коробок, установленных друг на друга и рядом друг с другом, служившие семье бедуинским шкафом для одежды.
– Я тебя спрашиваю, где ребенок?
– Сейчас.
Солист встал, с трудом напялил шлепанцы, натянул трико с майкой.
– Наизнанку надел. Снимай! Бит будешь.
Рогов стукнул себя кулаком по щеке, чтобы снять примету.
Женщина стащила с супруга футболку и помогла правильно водрузить аксессуар на ведущего гения сцены.
– Так где ребенок? Я третий раз тебя спрашиваю.
– Гуляет ребенок, естественно. Где ж ему еще быть?
– Что ты несешь, Дань? Ему полгода, если ты забыл. Как он может гулять?
– В коляске, – сделал глупое лицо бас, – На балконе.
Оксана опешила, хлопнула себя по подолу и бросилась в коридор.
– «На призыв мой тайный и страстный, О, друг мой прекрасный, Выйди на балкон» (Ж. Бизе, Серенада Смита из оперы "Пертская красавица" – авт.), – пропел ей вслед театральный гений.
Правые торцы каждого из этажей здания заканчивались туалетом, душем, где располагались общие стиральные машины и выходы на небольшие веранды, украшенные массивными вазонами. На балконе третьего этажа стояла коляска с мирно спящим ребенком, который, видимо, несмотря на свой детский возраст, уже начал привыкать к одиночеству. По крайней мере переносил его без воплей и слез.
Мать выдохнула, радуясь тому, что погода была теплой и не дождливой, а, следовательно, ребенок не замерз и не намок. Она аккуратно закатила маленькую колесницу в коридор и направилась в сторону своей комнаты.
Отодвинув штору семейного гнездышка, она сморщила нос и справедливо решила, что ребенку стоит еще погулять на балконе, пока не проветрится помещение. Оставив сынишку у дверей, Оксана подошла к окну и настежь распахнула одну единственную форточку, не залитую монтажной пеной, затем завязала штору на входе узлом и пошла с коляской прочь.
Данила тем временем уже зондировал почву по соседним комнатам на предмет обнаружения чего-нибудь пенного или прозрачного, но с градусами. Или совершенно любой жидкости, которая бы горела, кроме одеколона. Потому что туалетную воду он уже пробовал. И это золотому басу совершенно не подошло, потому что оно выскакивало назад быстрее, чем наступал какой-либо положительный эффект.
Ноги сами принесли Рогова к жилищу главного администратора театра Володи Бузилова, у которого всегда были залежи. Надо было только суметь найти нужные аргументы, чтобы тот распечатал свой склад.
– Володя, ты дома?
– Даня, ты?
– Мне надо с тобой срочно поговорить.
Бузилов открыл дверь. Это был худой очкарик в шикарном халате, купленном где-то в Европах, с отделанным золотой вышивкой отворотом и манжетами. За его спиной располагалась аккуратная комната с большой кроватью, застеленной шелковым бельем светло синего цвета с переливами. Тут же стоял дорогой телевизор, музыкальный центр и шкаф с зеркальными дверями до самого потолка, сделанный на заказ специально для этого интерьера, гладильная доска с утюгом на керамической подошве и с функцией пара. На стене висела репродукция картины «Происхождение мира» кисти Курбе.