Удар молнии!..

Разве они не заслужили, чтобы хоть в Новом Свете их оставили в покое?

То, что случилось, было переломом, пропастью.

Нет! Она не допустит совершения новой ошибки… она не даст ему удалиться от нее.

Когда она вернулась в Тидмагуш, Жоффрей де Пейрак ждал ее в их квартире. Через окно он без сомнения видел ее. Он скрестил руки на груди. Он облокотился о дверную раму, давая по привычке отдохнуть больной ноге, склонив голову немного вбок, размышляя. Его взгляд угадывал все, а легкая улыбка краем рта не настораживала… а иногда — настораживала. «О, ты — это ты! — подумала она. — Ты так не похож на других мужчин. Твои мысли, твои мечты, твоя ученость, твоя сила, и твои слабости — это только твое. И если ты исчезнешь, я останусь в пустоте».

— Если ты исчезнешь, я останусь в пустоте, — сказала она вслух.

— Что за безумие говорить такие слова, — сказал он ей. — Моя дорогая, и ты жалуешься на это, ты, привыкшая «гарцевать» в пустыне одиночества?!

— Больше ничего не существует, ты все взял себе.

Вся ее жизнь была выбита из колеи. Под его защитой, под его эгидой, она могла мечтать о свободе, лелеять сокровенные мысли, предаваться тайным замыслам. Но как только она воображала себе разлуку, сердце ее сжималось, ее ужасали тяготы женской судьбы, удела всех женщин, следующих за мужчиной, который постоянно в пути. Они удерживают его за полы одежды, ломают ногти о его доспехи, целуют ноги рыцарю, уже севшему в седло, падают лицом в дорожную пыль, когда он удаляется.

— Женщинам повезло, потому что у них есть возможность выразить свои чувства, — сказал он, целуя ее глаза и щеки, мокрые от слез. — Им повезло, потому что за ними закреплено право на плач, на крик, на заламывание рук, на посыпание головы пеплом, на то, чтобы упасть лицом в придорожную пыль,

— на все проявления исключительной боли. А что будет позволено мне; мужчине, когда я увижу как вы расстаетесь со мной, вы, — на ком отдыхает мое сердце, вы — утешение моих горьких мыслей и постоянное обещание огромной любви, которую только можно познать? Что скажу я, бедный мужчина, перед лицом новой жизни, полной разочарования, в которой не будет другого солнца, кроме надежды видеть вас как можно скорее, и перед важными дипломатическими разговорами я буду знать, что вы не ждете меня у дверей, и мы не сможем побеседовать? Передо мной находится необходимость пожертвовать во имя комедии глупого и тщеславного мира, пресыщенное чванство которого я не в силах устранить, самым удивительным и прекрасным созданием вселенной. По вечерам у меня не будет надежды, что после долгих и изнурительных дипломатических баталий я смогу отдохнуть, что какая-то другая женщина сможет меня успокоить и развлечь, кроме той, которой мне не хватает. И я буду мечтать о ней в одиночестве, надеясь, что и она…

Прижав лоб к его плечу, она сначала легко улыбнулась, затем рассмеялась. Она подняла голову.

— Я не верю ни единому вашему слову, и вы не разжалобите меня рассказами о вашей горькой судьбе. Я не сомневаюсь лишь в последней части вашей речи.

Она приложила пальцы к его губам, чтобы помешать ему возразить.

— Никаких обещаний… я вам уже сказала, что не верю ничему и не собираюсь верить… Я даже не хочу думать, представлять себе, воображать, что вы собираетесь жить без меня… Остальное не важно! Все равно! Какая разница кем вы будете вдали от меня! Вы будете вдали от меня. Как я смогу вынести это!

И она снова разрыдалась.

— Я умру…

Она прижимала голову к его груди, она обнимала его так крепко, словно хотела до отказа взять запасы его страсти, его запах, все, что она любила в нем. Его руки вокруг ее стана. Эта вибрация жизни пронзала его сильное тело, проявлялась в его жестах, его выражениях, вызывала у нее каждое мгновение опьянение и негу, которыми она в тайне наслаждалась и которыми она жила.

Он был такой энергичный, что другие, все остальные, казались ей не просто медлительными, а почти мертвыми, но мертвыми от скуки.

— Итак, — сказал он, — вы действительно не желаете поверить, что я буду очень несчастен без вас?..

— Нет. У меня нет никакого доверия. Я слишком хорошо вас знаю! Вы испытываете огромное удовольствие, властвуя над людьми, противостоя интригам, разрушая преграды, строя из ничего и возрождая то, что было разрушено. Вы мужчина. Даже сам король — всего лишь ставка в вашей игре. Вы не сомневаетесь в том, что сумеете обмануть его, если вам представится подходящий случай и возможность. Перед вами слишком много дел и слишком много грядет подвигов, вы и не заметите, как пройдет время!

— А вы, мадам, разве не будете испытывать то же самое? — сказал он, держа в своих сильных руках ее голову, так, чтобы она смотрела ему в глаза. — Ведь я тоже вас отлично знаю. И слава Богу, любовь, которая дана вам, будет вам помогать во время моего отсутствия, и я знаю, что вернувшись, найду вас победившей все беды, ваши и мои, и еще более похорошевшей.

— Допустим. Я должна подчиняться и мириться с тем, к чему меня обязывает положение супруги. Оно более тяжелое, чем ваше, потому что мужчины всегда куда-то уезжают.

— Иногда и женщины тоже. Вы принижаете место, которое занимаете в моей жизни. Это я буду страдать, при виде того как вы удаляетесь от меня, возвращаетесь в Голдсборо, чтобы продолжать жизнь, к которой я в течение долгих месяцев не буду принадлежать, у меня не будет права изливать боль или по меньшей мере беспокойство и, я знаю, вам это понравится, мою ревность, которая охватывает меня при мысли, что вы снова одна, вы хозяйка вашей жизни. И я не говорю о том, что ситуация в Америке может усложниться. Я ведь понимаю, что вы можете оказаться в опасности.