11. Фиалка на лугу

Неторопливо, но уверенно Рыков подходит к нам.

— Тимур, — говорит он холодно, — сейчас совсем не та ситуация, я же всё объяснил, кажется…

— Нормальная ситуация, обыкновенная. Ты хочешь продать, я могу купить. Чего ещё? А секретаршу твою я вперёд забираю. Типа тест-драйв. Неужели из-за маленькой прихоти покупателя ты всю сделку отменишь? Покупатель всегда прав, так ведь? Тем более, кроме меня, тебе продать эту халабуду вообще некому.

Губы Сурганова трогает усмешка, а глаза остаются холодными и ничего не выражают. Как у животного. Я перевожу взгляд на лицо Рыкова. Оно ледяное и непроницаемое. И у меня в груди тоже лёд, холодная пропасть.

— Нет, она не часть сделки.

— Да ладно, всё может быть частью сделки с таким-то количеством нулей. А секретарша Большакова — тем более, даже такая умненькая и смазливенькая. Я её забираю. Прямо сейчас. Потом отдам, если захочешь.

У меня кровь приливает к лицу, а сердце стучит так, будто сейчас выскочит. Это они обо мне! Я вдруг понимаю, что значит чувствовать себя вещью. Губы трясутся и как бы мне вообще в обморок не рухнуть, прямо к ногам победителя в виде готового к отправке брикета. Вот сейчас они поговорят и решат, кому я буду принадлежать. Сурганов меня возьмёт попользуется, а потом отдаст кому-то ещё. Нет… Это правда со мной происходит? Ну почему он молчит!!!?

Я чувствую приближение паники. Он действительно размышляет о том, чтобы меня отдать! Прав был Лозман, надо было держаться подальше от Рыкова и от всего его мира, от самолётов, дорогих отелей, автомобилей с мигалками… В моей голове полный сумбур, мысли мечутся и путаются, а в груди разрастается ноющая пустота и страх. Нужно бежать, уносить ноги, прятаться…

— Я сказал нет, — произносит Рыков стальным голосом.

— А я сказал, что забираю её, и мне похеру, что ты там думаешь и говоришь, вообще похеру. Ясно?

— Сделки не будет. Я снимаю предложение. Предприятие больше не продаётся.

— Да кроме меня у тебя его никто не купит!

— Не твоя забота, — Рыков говорит спокойно и холодно, но мне кажется в глубине его глаз зарождается ярость.

— Да плевать я хотел на твоё предприятие, — Сурганов делает шаг к Рыкову и практически тычет пальцем ему в лицо.

Я едва дышу… Кажется, он не на шутку рассвирепел.

— Я забираю бабу. Точка. А ты со своим заводом иди в пизду. Понял меня?

Дело моё совсем худо… Из глаз выкатываются две слезинки. Не знаю, как Роман справляется с таким натиском, но лицо он держит и продолжает смотреть на разъярённого бородатого викинга абсолютно спокойно.

— Ты перст свой поганый убери и вложи туда, откуда извлёк. Ты с кем разговариваешь? Забыл? Знай своё место, клоун. Ты ведь пыль, перхоть.

— Что?! — рычит Тимур.

— Я тебя стряхну и пойду дальше. И Протоков твой тебе не поможет, хоть целиком к нему в зад залезь. Ты так-то вроде нормальный пацан, да вот только долбоёб редкостный. И дальше члена своего ничего не видишь. Не берёшь завод? Да и хер на тебя, но тогда и Истринскую фабрику не получишь. Ты ведь через Арсена хотел зайти, ну и догадайся своей вздувшейся головкой, куда теперь Арсен пойдёт. А кто твой партнёр в Мытищах? «Опус Инвест»? А кто его хозяин? Ты реально идиот?

— Да ты, блядь, только сказки мне вот эти не рассказывай! — хрипит Тимур, но руку от лица Рыкова убирает.

— Жил бы в шоколаде, завод бы купил, деньги бы большие зарабатывал, а так по миру пойдёшь. Обещаю.

— Да ты… Да ты зассышь схемы многолетние ломать! Кто тебе позволит-то? И всё из-за бабы что ли?

— Ты, во-первых, извинись перед Дарьей Андреевной, а во-вторых, я не схемы ломать буду, а твой хребет. И с большим удовольствием. Тем более, что мне ничьего позволения для этого не нужно.

— И кто из нас идиот, Рома?

Рыков кивает мне, поворачивается спиной к Сурганову и не оборачиваясь идёт к выходу. Я испуганно бросаюсь за ним. Тимур провожает меня тяжёлым взглядом налитых кровью глаз, но ничего не говорит.

Сердце, как испуганная птица, всё ещё мечется в груди, и молотки в ушах всё ещё бьют по колоколу, но умом я уже понимаю, что всё страшное позади. Поджилки ещё трясутся и попробуй я сейчас сказать хоть слово, онемевшие и дрожащие губы мне этого не позволят, но в животе уже разливается тепло. Отпускает.

Мы заходим в лифт. Рыков молчит. Стоит и смотрит на своё отражение в большом зеркале. Лицо совершенно спокойное, но глаза… В них бушует ледяное пламя, кипящая синева. Он в гневе, какого я ещё не видела.

Я нажимаю кнопку первого этажа, и лифт начинает двигаться.

— Кто-кто, я конечно! — говорит Рыков, и тут же со всей силы бьёт кулаком в своё отражение.

Я зажмуриваюсь, но открываю глаза, услышав протяжный, похожий на рычание стон. Я успеваю заметить, что зеркало не разбилось. Бронированное оно что ли, мелькает мысль, свет в кабине несколько раз мигает и гаснет, но через несколько секунд снова загорается, а лифт резко останавливается.