— Позвольте мне удалиться, — произнес сановник с учтивым поклоном. — Надеюсь, я не слишком расстроил моего повелителя, предлагая возглавить римскую армию.

— Вы меня не расстроили. Вы меня насмешили, — высокомерно ответил Валентиниан и снова захохотал.

*

Из покоев императора Петроний Максимус прямиком направился к начальнику стражи, у которого рассчитывал выяснить подробности убийства магистра армии, а заодно понять, каково его отношение к тому, что случилось. Порой даже мелкого недовольства бывает достаточно, чтобы вспыхнула искра. Петроний Максимус собирался раздуть из неё настоящее пламя. С казнью Аэция император лишился единственного надежного союзника любого правителя — армии. Всю жизнь проведя под крылом великого воина, он уверовал в собственную неуязвимость. А крыла-то больше и нет. Отрубил его собственными руками. После таких ошибок на троне становится шатко.

Когда-то Петроний Максимус хотел подчинить императора своему влиянию, ведь тот был мальчишкой. Однако как он ни сыпал подарками, самым влиятельным человеком в Равенне оставался Констанций Феликс.

Причина — в консульской должности, думал Петроний Максимус, но, получив её, понял, что дело в другом. Констанцию Феликсу, как и назначенному после него Аэцию, подчинялась армия. Увидев свою ошибку, Петроний Максимус несколько лет изучал военное дело, чтобы достойно возглавить римское войско. Но если император против его назначения, так почему бы не сесть на место самого императора?

В разговоре с начальником стражи Петроний Максимус недвусмысленно намекнул, что император не остановится на одном убийстве. Вместе с магистром армии пострадают и те, кого он назначил на должности. Себя же Петроний Максимус выставил другом убитого, осведомленным о связях начальника стражи с Аэцием, о которых ни император, ни евнух Ираклий, скорее всего, не знали, иначе не поручили бы завершить убийство.

С их стороны это был опрометчивый поступок.

Разговаривая с Петронием Максимусом, начальник стражи только и ждал, что его уличат в обмане, ведь вместо того, чтобы умертвить Аэция, он его спас. Тело в мешке принимали за труп, и никто не заметил подвоха. Доставили его без огласки, но не к болоту, а на виллу начальника стражи. Раненый выглядел так, словно был без сознания. Доверив его Оптиле и Траустиле, начальник стражи вернулся в казарму. Внезапный визит Петрония Максимуса напугал его вероятным разоблачением, однако, слово за слово, и обоим стало понятно, что хотят одного и того же — воздать императору за беззаконие, которое тот совершил.

— В эти дни мы должны быть особенно бдительны, — с откровенным намеком разглагольствовал Петроний Максимус. — Среди верных друзей Аэция, безусловно, найдутся те, кто решит низложить императора.

— Да, вы правы, — в том же духе ответил начальник стражи. — Теперь найдутся. Но для них будет важно узнать, что Империя не останется без достойного управления.

— Ах, об этом, я думаю, беспокоиться им не стоит. Уверен, они обратят свои взоры на кого-то из бывших консулов. Это было бы самым разумным в их положении.

— И вы думаете, такой человек согласится?

— О, разумеется, если ему принесут золотой венец императора.

Петроний Максимус без сомнения намекал на себя. Начальник стражи ответил молчаливым кивком. Он услышал достаточно, чтобы принять решение.

Март 455 г. Галлия

Авит находился в казарме, когда ему передали предписание императора с приказом немедленно явиться в Рим для подтверждения своих полномочий перед Сенатом. В этом не было ничего необычного. Авит исполнял обязанности магистра армии, возложенные на него самим Аэцием на время своего отсутствия. Необычной была подпись. Император Флавий Петроний Максимус.

— Кто привез это послание? Где посыльный? — вскричал Авит.

— На конюшне, — ответили ему.

— Задержите его! Быстрее… Нет, погодите. Я сам.

*

Возле конюшни сновали наемники, конюхи и прочий казарменный люд. И только один человек оставался недвижен. Он стоял у столба коновязи, закутанный в складки дорожного одеяния. Узкие прорези шлема не позволяли увидеть лицо, но что-то знакомое было в осанке и небрежно расслабленной позе. Авиту почудилось даже, что это Аэций, но такого быть не могло, ведь магистра убили в Равенне. Император выставил его саркофаг на всеобщее обозрение и обвинил в покушении на власть. Не мог же мертвый воскреснуть. Разве что в саркофаге не было тела…

— Посыльный — вон он. У коновязи, — сказали Авиту.

Незнакомец тоже услышал и в точности как это делал Аэций приветственно сжал кулак.

Помедлив немного, Авит качнул ему головой, иди, мол, за мной, и пошел обратно в казарму.

*

— Так тебя не убили?

— Смотря с какой стороны поглядеть.

Освободившись от шлема, Аэций вздохнул свободнее. Выглядел он уставшим. Светлая борода и отросшие в беспорядке волосы превратили его в старика, которого трудно было узнать.

— Императору не хватило сноровки, чтобы меня убить, — произнес он с усмешкой. — Основной удар приняла на себя поддевка, но крови было довольно много. Особенно на клинке. В окружении императора оказалось несколько верных людей. Мне сделали знак притвориться мертвым, и с тех пор я мертв. Для Сената, для армии. Для Империи… В награду за службу меня объявили врагом. Да ты, наверное, слышал.

— Слышал, — с горечью подтвердил Авит, — и, поверь, не могу уложить у себя в голове.

— Понимаю, — сказал Аэций. — Я сам не могу уложить. Все это время боролся с внешним врагом, тогда как враг находился под боком. Убивал, скрываясь под маской, разрушал Империю изнутри. А я был его опорой. Служил ему, помогал усидеть на троне, переносил на него достоинства матери, отчего-то решив, что ум, благородство и справедливое отношение к людям, перейдут к нему по наследству. Поддерживал, защищал, оправдывал за ошибки вместо того, чтобы обвинить… Простить себе этого не могу.