– Это обусловлено мерами безопасности, – ответила верховная тать. – Лои Тарраш за последнее время поймал слишком много наших татей. Он знает то, чего не знают другие главари банд, так что пока мы все еще не можем покушаться на его товары. Рисковать татями нельзя – на обучение новых уходит слишком много времени, а товарооборот сильно упал. Его территории закрыты для нас. Пока.

– Что этот проходимец может знать, а? – всплеснула руками Убаба и откашлялась. – Мы живем бок о бок много лет. Мои паучихи делают свою работу, его люди – делают свою. Да, мы воруем у них, они убивают тех, кто попался, но никогда еще не было такого, чтобы на нас с таким остервенением обрушили целую армию. В чем причина его лютой ненависти? Какие слухи ходят на Черном базаре? Узнай это как можно скорее.

– Я выясню это, Матка, – ответила Сорок четвертая.

– Уж постарайся. А теперь иди уже, – Убаба махнула рукой и Сорок четвертая отправилась прочь из ее покоев. – Мне думать надо. Солнце встает. Иди, иди.

И она ушла. Быстро миновала коридоры Круга, направляясь к одной четырех основных зал подземного мира Убабаы —Лимбической, где по утрам все тати собирались на инструктаж. Это было просторное помещение с полукруглыми сводами, на которых располагались окошки, излучающие тусклый свет, который падал на каменные лавки, выточенные камнетесами прямо из стен. Где-то сверху доносилось бурление воды – это была городская канализация, стоки которой проходили над сводами Коммуны. Все тати Круга уже собрались в зале в ожидании Сорок четвертой и она, пройдя по привычке к трибуне, обвела взглядом паучих в серых одеяниях. Шестьдесят две паучихи. Шестьдесят два татя – искусные воры, которые могут быть невидимыми даже на базарах, где не утихает суета, а глаз охранников всегда остер. Единственные из паучих, кому разрешен выход наружу. Единственные, у кого есть шанс видеть восход солнца по утрам.

– План такой, – сухо проговорила Сорок четвертая, едва только заступив за трибуну. – Тати с шестой по двадцать первую отправляются к Кровавым Кузнецам. На вас провиант – крупы, мясо, масло, вода, овощи. Все как обычно.

– Пятнадцать татей на провиант? – спросила Тринадцатая и Сорок четвертая устремила на нее холодный взгляд. Редко кто осмеливался говорить, пока верховная тать не закончит свою речь. Высокая, сухопарая, с резкими чертами лица, Тринадцатая представляла наибольшую опасность среди подопечных Сорок четвертой. Ей было лет тридцать пять. Всю свою жизнь она провела в Кругу – безупречный послужной список, ни одного нарекания. Именно она должна была однажды занять место верховной тати, но Сорок четвертая сделала все, чтобы этого не произошло. Иметь собственность в Кругу запрещено – все вещи в Кругу принадлежат коммуне, все делят имущество поровну – в зависимости от потребностей. Тринадцатая пренебрегла этим правилом и покусилась на собственную добычу, оставила себе украденный у ювелира редкий камень – голубой шевтон, да еще и завороженный умелым колдуном. Такими камнями знатные дамы украшали свои кольца и диадемы, маги вставляли шевтоны в скипетры и посохи. Цена голубого шевтона на черных рынках доходила до ста серебряных монет и Тринадцатая не смогла устоять перед его сиянием. Сорок четвертая была рядом. Она следила за своей главной соперницей и в нужный момент поведала все, что знает, Убабе. Тринадцатую ждало наказание, позор внутри коммуны и крест на карьере, а сама Сорок четвертая вскоре заняла место верховной тати.

– Мы чего-то не знаем? – спросила вновь Тринадцатая, глядя Сорок четвертой прямо в глаза. – Зачем нам столько провизии?

– Не говори от лица всех паучих, – ответила Сорок четвертая. – Знать тебе положено ровно столько, сколько ты знаешь. А за лишние вопросы я снимаю с дежурства Двадцать девятую и Тридцать восьмую и теперь на месяц вперед за них дежурить будешь ты, Тринадцатая.

– Я приношу больше пользы там, наверху, – возразила она и оскалилась. Будь ее воля, она набросилась бы на верховную тать прямо с места. – Убаба знает мне цену…

– Также ты заступишь на дежурство вместо Восемнадцатой завтра, – отрезала Сорок четвертая. – Будут еще возражения?

Возражений не последовало – урок был понятен, но внутри Сорок четвертой что-то всколыхнулось. Она почувствовала давление, почувствовала, как кто-то наступает ей на пятки. Впервые с того момента, как она стала верховной татью. Помимо внешних врагов, существовали и враги внутри Круга. Зевать в коммуне нельзя. Это первое правило, если хочешь выжить. Спускать тоже ничего нельзя. Дать слабину равнозначно выкапыванию собственной могилы. И раз уж Тринадцатая позволяет себе так говорить, у нее есть козырь в рукаве.

– Третья, Четвертая тати, а также тати с Двадцать пятой по Тридцать первую, – продолжила Сорок четвертая, – отправляются за оружием. Нам особенно нужны кинжалы, стрелы и легкие одноручные мечи. Двадцать вторая, Двадцать третья, Двадцать четвертая и тати с Тридцать второй по Сорок третью – на вас сегодня одежда, ткани, кожа, нитки, шерсть. Ваша территория также заканчивается за пределами владений Кровавых Кузнецов. Тати от Сорок пятой до пятьдесят шестой – за вами территории Синей Теми. Сегодня утром в порт прибыло много кораблей с востока – успейте принести в Круг то, что еще не расползлось по просторам Эрдарии. Драгоценные камни, золото и прочие украшения, редкие карты, ковры… Вы и сами все знаете. Тати с пятьдесят седьмой по Шестьдесят восьмую идут на Эшштох. Галапаксы заняли большую часть рынка трав и лечебных снадобий. Вы знаете, чего я от вас жду – микстуры, алхимические препараты, лечебные зелья, отвары и растения. Есть вопросы?

В зале стояло молчание. Тати готовились выйти на солнечный свет.

– Убаба верит в вас, – проговорила Сорок четвертая. – Паучих невозможно поймать.

– Паучих невозможно поймать, – в унисон повторили тати и разбрелись по своим территориям.

Сорок четвертая облачилась в одежду для рейда, как делали все прочие тати при выходе на поверхность, чтобы слиться с толпой. Бритую голову покрыл рыжеволосый парик, на бледную кожу легла пудра, щеки сделались алыми, а вместо серых лохмотьев на ней теперь было платье обычной горожанки средней руки, проживающей в Кристроге. Теперь она стала Иватой, девушкой двадцати трех лет, проживающей на юге города. Таких образов у Сорок четвертой было шесть, у прочих татей коммуны насчитывалось от трех до девяти образов прикрытия, в которых они выходили на рейд. Менялся не только внешний вид – голос, повадки, походка – все претерпевало изменения, когда паучихи входили в роль. Прикрытие извне осуществляли люди, которые работали на Убабу, но не были частью Коммуны. Таких называли «поддержкой». Обычно это были бедняки или работяги, которым ежемесячно приплачивали за то, что они подыгрывают татям, попавшим в беду. Последний раз ткач из трущоб спас от смерти Двадцать седьмую, когда та попалась на краже молока. Как и было проговорено, он представился ее мужем и уплатил компенсацию торговцу. Двадцать седьмая осталась в живых, Круг не лишился своей паучихи а ткач получил причитающееся ему вознаграждение. Конечно, двадцать седьмая была разжалована из татей и переведена в ранг бирюков, но она сохранила жизнь и навсегда осталась благодарна Убабе за заботу, которую Матка ей оказала.

Сорок четвертая покинула Круг через выход номер шесть – это была узкая дыра, выходящая в районе нечистот. Этим выходом паучихи коммуны редко пользовались – обычно Круг покидали через выходы, которые выводили ближе к Черному базару. Но Сорок четвертая предпочитала пользоваться путями с другой стороны, тихими и безлюдными. Она отряхнулась, осмотрелась по сторонам и быстрым шагом направилась на запад, минуя узкие тропки, где уже давно никто не ходил. По правую руку из труб прямо в небольшую речку сливались нечистоты Кристрога, которые потом плыли по течению и уходили дальше, в Фиолетовое море. Было лето. Стоял примерзкий запах отходов, в воздухе жужжали мухи, но Сорок четвертая не обращала ни на вонь, ни на насекомых внимания. Она давно привыкла не отвлекаться на такие незначительные мелочи.