И опасения эти имели под собой основания, учитывая дезорганизованность немецких крестоносцев, походивших на большую шайку разбойников. Это опять же если верить фактам, почерпнутым из исторических книг и статей, информация из которых осела в моей голове. Вернее, в сознании, так как пользовался я в данный момент черепной коробкой и её содержимым, которые по праву принадлежали юному шевалье Симону де Лонэ, но по какой-то старинно прихоти судьбы оказались арендованы потомком из далёкого будущего, то есть мною. И теперь мне предстояло беречь сданные мне в «аренду» и голову, и все остальные части тела, пока прежний хозяин не объявится. В чём я уже начинал сомневаться. Считай месяц в этой шкуре, а настоящий Симон затаился где-то в глубине сознания, так, что и клещами его не вытащить. Первое время хотя бы какие-то подсказки от него прилетали, включалось умение ездить верхом, фехтовать… Сейчас я умел делать всё то же самое, если не лучше, да ещё кое-что добавил из своих умений и знаний будущего, так что по сравнению с подавляющим большинством окружающих меня людей я мог считать себя своего рода суперменом. Даже не столько в плане физического развития (хотя здесь продолжалась неустанная работа), сколько в плане умственного развития. Ну или объёма знаний, это не так обидно звучит для жителей «тёмных веков».

Несмотря на то, что Бернард Клервоский не участвовал в тайной встрече в монастыре Сен-Дени, оказалось, цистерцианец был в курсе произошедшего между мной, Сугерием и Теобальдом. Во всяком случае, относительно папской буллы. Может, он тоже где-то там за дверью сидел, и всё слышал, о чём шла беседа, но, в отличие от Теобальда, так и не появился? Или ему всё передали потом на словах? А может, он принимал непосредственное участие в организации этой встречи?

Мне оставалось только гадать. А беседа наша проистекала прямо во время движения, когда Бернард Клервоский незаметно поманил меня к себе, и вместе со мной отъехал чуть в сторону, при этим продолжая движение параллельно общей колонне пеших и конных.

— Сын мой, не потерял ли ты часом буллу наместника бога на земле, Его Святейшества Папы Римского?

На какое-то мгновение я опешил, хотя морально был готов к любым словам аббата, даже не зная степени его осведомлённости. Ну что ж, значит, он всё знает… ну или почти всё. И даже знает, как я выгляжу. Что ещё более укрепило меня в моих подозрениях, что этот святоша сквозь какую-то щелочку подглядывал за нами в кабинете Сугерия.

— Нет, не потерял, Ваше Преподобие. Берегу как зеницу ока.

— Это хорошо… Возможно, она тебе пригодится. Ты ведь не забыл, что должен по мере сил выискивать этих нечестивых девственниц, открывающих своё лоно дьяволу?

— Конечно, как только пойму, что девица и впрямь невеста Сатаны. Вот только…

— Что только? — переспросил аббат монастыря Клерво.

— Может, вы мне объясните, как девственницы могут быть ведьмами? Они же не отдавались Сатане и его подручным на шабашах, а ведьмы обязаны это делать. Опять же, молодым и красивым женщинам порождения Тьмы тоже не нужны — у них и так всё в порядке с воздыхателями, выбирай не хочу. Да и дальше если рассуждать… Всякие травники и прочие народные целители используют растения и зверей, созданных богом, а не Нечистым. Вши и прочая живность на людях неугодны Богу, как и грязь, ведь Христос призывал людей к очищению. Родимые пятна или шестой палец — вовсе не знак Дьявола, а просто врождённый недостаток, как хромота, или к примеру горб.

После этих слов Бернар поражённо воззрился на меня, словно на заговорившую Валаамову ослицу. Молчал он долго, а затем произнёс:

— Что я могу сказать, молодой шевалье… Это неожиданно. Ново. Дерзко. Смело! Хотя выглядит здравым и близким к истине. Но… Всё же ты заходишь в опасные дали, сын мой.

— Я рыцарь и крестоносец, Ваше Преподобие, — ответил я, — а что, как не стремление к опасности во имя Спасителя и правды, должно руководить помыслами и деяниями настоящего рыцаря Христова?! Я и не помышляю соревноваться в учёности и мудрости с людьми Церкви, но ведь для чего-то избрал меня Святой Януарий проводником своих идей на грешной земле. И Господь наш не был слишком разборчив с теми, через кого нёс свои слова к людям. Чем я хуже Валаамовой ослицы или куста? Людям Бог всё же дал разум, чтобы они пытались мыслить по Его подобию.

Эка завернул, аж чуть не лопнул от гордости. Кто бы мне ещё месяц назад сказал, что буду так выспренно выражаться — только посмеялся бы в лицо.

А Бернард после моей речи вновь загрузился по полной, и лишь спустя несколько минут, когда я уже подумывал, не кашлянуть ли, пробуждая его от столько глубоких размышлений, изрёк:

— Твои слова заставляют задуматься, Симон де Лонэ, и я буду над ними размышлять. Не один. Думаю, моих знаний и опыта не хватит, чтобы высказаться по этим вопросам от имени Церкви. Вероятно, надо будет созвать Церковный Собор. Я буду писать об этом Его Святейшеству и знакомым иерархам Церкви. Решать им, но своё мнение я выскажу. Видимо напишу трактат на эту тему. Надеюсь, Господь даст мне время и силы…

Аббат Клерво снова погрузился в раздумья, а затем вдруг улыбнулся и снова обратился ко мне:

— Было нелегко выслушать твои предсказания, рыцарь, но я благодарен тебе за них. Хоть мирская слава ничто, но всё же не хотелось бы позориться на старости лет. Надеюсь, теперь всё будет иначе, и Крест сокрушит Полумесяц. Как говорили древние, praemonitus praemunitus[3]. А ещё я очень тебе благодарен за предупреждение о судьбе Ордена Соломонова Храма[4]. Я очень люблю этих бедных рыцарей, основатель их ордена Гуго де Пейн был моим духовным сыном. И я надеюсь, что теперь Господь убережёт их от той страшной судьбы, о которой ты рассказал.

Услышав про «бедных рыцарей», я с трудом удержался от улыбки. Может, поначалу они и были бедными, но уже сейчас, через три десятка лет после создания Ордена, о них этого не скажешь. А уж что будет через полтора века… Впрочем, кто его знает, может, Бернард сумеет направить своё детище на другой путь, и им повезёт, как их коллегам госпитальерам, которые под именем Мальтийского Ордена неплохо существовали и в XXI веке, и даже признавались в мире суверенным государством, хотя вся их территория состояла из пары домов в Риме и старого форта на Мальте, арендованного у властей острова. Да-да, довелось в прежней жизни побывать туристом в тех местах, вот и запомнил — сколько я фотал разряженных как павлины «рыцарей», разыгрывавших театрализованные сценки. При этих воспоминаниях меня едва не пробило на ржач. Но, сдержав себя от неуместного веселья, я ответил Бернару с похвальным благочестием: