Как в этой девушке сочетаются детская наивность и чуткость взрослого человека?..

Я не знаю, что происходит. Мы стоим близко, я всё ещё держу куарщик в ладони, а пальцы Габриэллы продолжают сжимает моё запястье, а я всё ещё касаюсь её щеки, наслаждаясь приятным теплом. Страшно представить, если эту картину застанет кто-то по ту сторону стекла. Мне остаётся только надеяться, что Габи заметила бы чьё-то присутствие. Как мы вообще пришли к этому моменту?..

— Почему у тебя слёзы бывают чёрные? — севшим голосом спрашиваю я, ещё раз проводя по нежной коже, а, когда на ней не остаётся даже развода и больше нет ни единой причины продолжать это безумие, я медленно опускаю руку. — Почему во время молитвы вокруг тебя прямо в воздухе возникали чёрные капли? — говорю я как можно более твёрдым голосом, но в нём всё равно звучит прежняя растерянность.

— Слишком много боли.

— Сейчас?

Это единственное слово, которое я произношу, ведь просто не нахожу других, но Габи понимает, о чём я её спрашиваю.

— Не рука. Душа болит.

Глаза девушки переливаются всеми мыслимыми оттенками зелёного, заставляя меня жадно всматриваться в этот невероятный калейдоскоп. Кажется, боль, о которой говорит Габриэлла, переплетается с нитями радужки, слово её волокна соединены прямо с сердцем, и любое чувство, зарождающееся в груди девушки, сразу же отражается в её неземных глазах…

— Душа болит из-за того, что ты оказалась здесь?

Очевидный и, возможно, даже глупый вопрос, но и другие мои слова и действия не назовёшь умными, так что уже всё равно.

Габи лишь кивает, но и этого ответа мне достаточно.

— Ты создавала пожары? — вдруг произношу я, наблюдая, как глаза девушки округляются.

— Что?

— Прежде к тебе даже подойти не могли, — объясняю я, — возникали искры и разгорался огонь. Из-за него ожоги получили и солдаты, и ты сама. Ты это делала?

Как только я повторяю вопрос, девушка взмахивает ресницами, опуская взгляд.

— Я не знаю, что это было, — тихо признаётся она.

Кончики пальцев покалывает от желания коснуться её подбородка в надежде убедить поднять голову, и я сжимаю в руках куарщик, чтобы не совершить очередную глупость. Однако спустя несколько секунд девушка сама поднимает на меня взгляд.

— Я правда не знаю, — говорит она, глядя мне прямо в глаза своими большими, напуганными и растерянными, но такими открытыми, что у меня не остаётся сомнений в искренности девушки.

Она вдруг переводит взгляд куда-то мне за спину, и я беспокойно спрашиваю:

— Там кто-то есть?

— Нет.

Пытаясь прогнать остатки наваждения, я отступаю, но Габриэлла сжимает моё запястье чуть сильнее, нежно, но с неожиданной решительностью.

— Это всё, что ты хотел узнать?

Она ждёт, пока я кивну, а потом шепчет:

— Я должна исцелить твои раны. Они так и не затянулись, а я обещала.

Как и в первую встречу, меня словно обнимает невидимое создание, намного большее и намного более мягкое, чем я. Но сильнее всего пугает то, что я едва ни физически ощущаю объятие, хотя до этой минуты даже не помнил, какого это, когда кто-то прижимает тебя к себе…

Габриэлла не сдвинулась с места, но я ведь не сошёл с ума. Или же?

— Что это? — спрашиваю шёпотом, боясь, что возникшее волшебство рассеется. — Как ты это делаешь?

— А ты не можешь уследить за моими мыслями? — удивлённо и растерянно спрашивает девушка, и мне страшно не оправдать её надежд, но я признаюсь:

— Никто из нас не умеет читать мысли.

— Я тоже не умею, — с готовностью отвечает она, и приходит моё время удивляться:

— Нет? Но ты словно читаешь… меня.

— Лишь чувствую эмоции и вижу клетки.

Я молчу, однако мои ползущие на лоб брови говорят сами за себя.

— Об этом вы ничего не знаете, — догадывается Габриэлла, и я киваю. — Всё так же, как с восстановлением кожи, там я мысленно приглядываю за клетками и слежу, как идёт процесс исцеления, а здесь… здесь чувствую, что происходит в биополе.

Как жаль, что её никто не слышит. Это бы перечеркнуло человеческие представления о мире… Хотя нет, если бы её услышали, то в тот же день разорвали на кусочки и отправили на изучение под самые мощные микроскопы.

Именно так с ней и поступят. В любом случае.

Я напоминаю себе это вновь и вновь, но не нахожу сил прекратить, наверное, первый действительно волнующий меня разговор за долгое время.

— И что ты чувствуешь? — спрашиваю я и различаю в собственном голосе благоговение.

Некоторое время она размышляет, а потом медленно протягивает ладонь к моему предплечью. Она меня не касается, но даже сквозь слои одежды я чувствую исходящий от её руки жар. Он пронизывает не только ткань, но и мою кожу, а затем словно проникает под неё, когда девушка проводит вдоль ключиц.