Я произношу это, пожалуй, чересчур эмоционально. У Рузманова нервно дергается кадык. Он устало вздыхает, затем берет салфетку из салфетницы и промокает вспотевший лоб.

— Твой брат тоже получит условно, — вдруг говорит.

Мои брови от изумления взметаются вверх.

— Но взамен ты должен прекратить отношения с моей дочерью, — добавляет.

Ах вот оно что. Кто бы сомневался, что за такой щедростью последует обязательное условие. Судья вопросительно на меня смотрит, пока я думаю, как ответить.

— Я обещаю, что у твоего брата будет условный срок, — настойчиво повторяет. — А учитывая, что он уже больше года в сизо, то, считай, полностью отбыл наказание. Твой брат будет свободен.

Кислорода в закрытом помещении становится катастрофически мало, стены давят. Мне тяжело вдохнуть. Напряжение нарастает, в воздухе искрит. Судья, не шевелясь, выжидающе на меня смотрит.

Моя единственная мысль — он меня покупает. От нее становится противно, но это не важно, когда я думаю, что мой брат уже совсем скоро может быть свободен. Вернется домой, и мы с ним вместе придумаем, как быть дальше. Я поступлю в институт, он найдет работу, мы снимем квартиру и съедем от ненавистной матери.

Ведь у меня нет никого ближе брата.

А потом вспоминаю Соню, и внутри меня все сжимается. Вспоминаю, ее искренние серо-голубые глаза, звонкий смех, нежные руки, теплые губы. Ее доброту и ласку. Ее нежность. Ее любовь.

— Ну так что? — прерывает тяжелую паузу Рузманов. — Ты согласен?

— У меня не было никого ближе брата, — наконец, говорю. — Пока не появилась Соня.

Я поднимаюсь с места, считая, что разговор с судьей окончен. Он не подает мне руку. Я тоже не ему подаю.

— Вы так и не ответили на мой вопрос, спокойно ли спите по ночам, — замечаю напоследок.

Я знаю, что и не ответит, поэтому, больше не мешкая, выхожу из ложи. Только на улице я наконец-то вдыхаю полной грудью.

Вот теперь мне нужно поговорить с Соней.

Дима назначает мне встречу в парке возле школы. Ничего особенного, это место, где мы обычно гуляли после уроков. Чем ближе я к парку, тем сильнее бьется сердце. У меня миллион вопросов к Диме, но ни идеи, как начать разговор.

Он уже здесь, сидит на нашей лавочке и просто смотрит перед собой. При виде Димы сердце сжимается, но в то же время что-то меня сдерживает от того, чтобы не броситься тут же ему на шею. Хотя мы не виделись дней десять, и я ужасно соскучилась.

— Привет, — тихо произношу, подойдя к Диме.

Он поднимает на меня голову и смотрит. Не встает обнять и поцеловать.

— Привет, — отвечает.

Тяжело сглатываю. Паника нарастает, хочется развернуться и убежать от страха, но вместо этого я делаю над собой усилие и сажусь на лавочку рядом с Димой.

«Люблю тебя очень», прогоняю в голове его слова в смс, чтобы хоть как-то приободриться.

— Как дела? — задаю самый идиотский вопрос, какой только можно.

— Все хорошо.

— Папа сказал мне, что ты остался свидетелем.

— Да.

Пауза. Он мучительно смотрит на меня, а я на него. То ли от жары, то ли от нашего не складывающегося разговора, мне становится дурно. К горлу подступает тошнота и там застревает. Я пытаюсь ее сглотнуть, но безуспешно. В итоге решаю игнорировать.

— Ты хоть собирался рассказать мне? — выдавливаю с укором.

Дима шумно вздыхает.

— Я хотел оградить тебя от всего этого. Моя жизнь далека от сказки, Соня.

Фыркаю и качаю головой.

— Мой папа судит твоего брата. То есть, ты вообще никогда не собирался мне об этом рассказывать?

Из меня сочится обида. Я чувствую себя обманутой и преданной. Хотя последнее, конечно, не так, но все же.

— А надо было?

— Вообще-то, да. Вообще-то, ты брат подсудимого, а я дочка судьи. Ты понимаешь, в каком положении сейчас находится мой папа? Да мне даже сидеть с тобой на одной лавочке в парке опасно! А я ходила с тобой по улицам, по ресторанам, по кинотеатрам… Мы могли бы встретить кого-то из папиных знакомых… Они бы узнали…

Я замолкаю, потому что начинаю испытывать резкую нехватку кислорода. Жадно хватаю ртом воздух. Ужасная изнуряющая жара забирает из меня последние силы.

— То есть, ты бы не стала со мной встречаться, если бы изначально обо всем знала?

— Я этого не говорила, — достаю из сумки бутылку воды и делаю несколько глотков. — Я не говорила, что не стала бы с тобой встречаться, но нам следовало делать это намного осторожнее.

— Да уж куда осторожнее? — хмыкает.

Дима правда не понимает или прикидывается? Мой папа может потерять работу из-за него! Из-за его беспечности! И хорошо, если просто потерять. А если против папы начнется служебное разбирательство? А если папе инкриминируют превышение должностных полномочий или еще что-нибудь в этом роде?