— Бл…! Сука-сука! — орала я еще минуту спустя, когда раскорячившись так, чтобы встать одной, особенно сильно кровоточащей ногой в раковину, я, не глядя, шарила по ящику в поисках флакона с перекисью водорода. И «поймала» в указательный палец не закрытую мною ранее булавку.

Что там про позитивное мышление? Ах, да. Главное- это достигнутая цель.

Еще пятнадцать минут спустя, вся в пластыре и со зверским выражением на лице, я вновь появилась в спальне, глядя на зеркало, как на вселенское зло.

Отступать теперь было просто некуда- «за нами Москва». «Мы кровью заплатили, товарищи, за наше будущее!» И прочая патетика в духе дня, так сказать. Поэтому, я уверенно шагнула к предмету интерьера и, со второй попытки, правда, попала-таки окровавленным пальцем аккурат в центр артефакта.

Сначала было слово. И слово было…

Будем считать, я снова удалила абзац нецензурной брани. Потому что сперва стекло зеркала словно «запотело». Я удивленно моргнула и провела ладонью по поверхности. Однако конденсат, если он и присутствовал, был явно не с этой стороны зеркала- моя ладонь не оставила следа на стекле. Вторая умная мысль, которая мелькнула в моей голове, относилась к возможным проблемам зрения.

И тут, понемногу, мутный туман начал рассеиваться. Стекло прямо на глазах становилось чистым и прозрачным. Именно прозрачным! Потому что в зеркале я не увидела своих ошалелых глаз и растрепанного нетрезвого отражения. За стеклом, некогда наивно считавшимся моим зеркалом, начинался большой зал с высоким потолком. Стрельчатые окна по всему периметру помещения от самого пола, украшенного наборным паркетом, устремлялись ввысь, упираясь в расписной плафон, имитирующий голубое небо. Огромная хрустальная люстра искрилась, словно покрытая бриллиантовой россыпью, отражая первые лучи восходящего солнца, проникающие в зал. Обстановка зала была явно дорогой, но весьма лаконичной- пара обитых алым бархатом кресел у окна и винтажный круглый кофейный столик между ними; консоли возле окон, тяжелые партьеры в тон, подвязанные золотыми шнурами. Ковер изящного узора занимал большую часть пространства пола. Слева от меня, у стены, стоял старинный секретер, щедро покрытый по всей поверхности стопками бумаг, рукописей и конвертов. А вот за этим секретером, в массивном кресле, сидел и спал, обессилено опустив голову на скрещенные на столе руки, мужчина.

Солнечный луч пугливо заглянул в окно, отразился от хрустальных подвесок канделябров, висящих по обе руки от моего стекла, и нежно пробежался по небритой щеке человека. Мужчина недовольно поморщился и попытался сменить положение в кресле.

Его не нарочитое движение словно стало спусковым механизмом на динамите моей вменяемости. Я завизжала на уровне ультразвука. На сверхскорости метнулась из спальни и тут же, всем телом, ударилась о закрытую дверь (тупая привычка, всегда закрывать ее за собой!). Все тем же многострадальным телом плашмя упала на пол и, не прекращая визга, закатилась под кровать.

От визга начинал садиться голос. Я сменила тональность. Вереща и подвывая выглянула из под кровати и швырнула в зеркало туфлю. Забилась в пыльный угол, дрожа всем телом и до боли зажмурившись. Поджала ноги, чтобы, не дай Бог, ни один пальчик не выглядывал из моего убежища, и все продолжала и продолжала выть на одной ноте.

И тут не выдержали соседи (Пять утра, все-таки. Их можно понять). В батарею гулко ударили. Наверное сковородкой, ибо звук получился гулким и оглушительно громким. От неожиданности я подпрыгнула прямо под кроватью. Ударилась головой в деревянные ламели матраца, упала обратно на пол. И вот, судя по всему, истерзанное пьяное сознание, наконец, познало предел. По моему, даже не прекращая своего визга, я наконец, отключилась.

Глава 4

Телефон верещал так противно, что я всерьез начала думать, что техника разумна и умеет мстить. За все. За все те разы, когда я садилась попой на свой мобильный; за кидания его об стену в припадках гнева; за отдавленный экран, когда я засовывала его под подушку и засыпала. Вот, он дождался своего часа. Месть, нужно подавать холодной. «Трынь» тебе по похмельной голове, и еще раз «трынь».

Глаза я не открывала. Потому что я умная. За свои тридцать лет я пережила не одно похмелье и успела усвоить простую мысль- свет больной голове не товарищ. Как и звук, кстати. А вот минералка- товарищ. Но минералки под рукой нет. Есть верещащий откуда-то издали телефон.

Поэтому, не разлепляя глаз, я попыталась встать. И что? Правильно! Со всей дури вмазалась больной головой в днище кровати. Потому что чуда не произошло и никто меня из-под кровати на мягкий матрац не перетащил.

Честно попыталась матюкнуться, но тут выяснилось, что у меня пропал голос. Напрочь. Приехали! Допилась…

Глаза, все-таки, пришлось приоткрыть. Стеная и мыча, стала выбираться из-под кровати (нафига я вообще сюда залезла?) — благо под ней царил пыльный мягкий полумрак. Вляпалась рукой в мокрое пятно- это я, судя по всему, слюней ночью напускала. Фууу!

А телефон замолк и начал верещать по новой. Кто там такой настойчивый-то, в….ээээ, судя по часам на микроволновке в пять часов вечера. Мда.

— Але- просипела я в трубку, цепляясь второй рукой за стенку, для устойчивости. Все-таки алкоголик из меня не очень- уж очень быстро развозит и очень тяжелое похмелье каждый раз.

— Але, Лин, ты чего сипишь? Заболела? — отвратительно бодрым голосом щебетала Аленка.

Вот кто алкоголик от Бога! Перепьет даже черта! А назавтра- свежа, как майская роза!