За минувшую ночь я, видимо, совершенно отупел. И Танины слова впечатывались в мой застывший мозг как раскаленное клеймо, но ответить ей, возразить, переубедить – не получалось. В душе клокотало и жгло. Хотелось взвыть, разбить костяшки о стену, но ни единого довода не приходило на ум, словно в голове – глухая пустота.

– Твоя мать всегда будет стоять между нами, вот и всё.

Эта ее последняя фраза неожиданно задела. Я и сам не понял, но словно сработал переключатель. Мгновение назад меня ломало от её слов про то, что нам надо расстаться, жгло под ребрами, отчаянно хотелось кричать: «Нет, не надо!». И вдруг как отрезало. Внутри стало пусто и холодно. С ледяной ясностью я понял: нам не надо расстаться, мы уже расстались.

Я сунул руку в карман куртки, нащупал там зарядное устройство, которое прихватил для Тани. Протянул его ей.

– Это тебе. Зарядка для телефона.

Она взглянула, и на миг лицо её едва заметно исказилось как от болезненного спазма. Но в следующую секунду она холодно сказала:

– Я сейчас.

И скрылась в квартире. Через пару минут вышла снова, держа в руке мой сотовый.

– Вот, возвращаю.

– Зачем?

– Ну, он же твой. А мне он больше не нужен.

Ещё не понимая её до конца, я взял телефон. А потом она протянула ещё что-то, зажатое в кулаке.

– И это тоже забери.

– Что это?

Она разжала пальцы, и я увидел на её ладони браслет. Который подарил ей на день рождения. Я смотрел на неё и чувствовал, как к щекам прихлынула кровь. Зажгло так, словно мне в лицо плеснули кипятком.

– Зачем ты так-то? – глухо произнес я.

– Просто забери. Пожалуйста. Прошу! – она вдруг снова начала заводиться и совать мне его, точно он жег ей руку. – Забери! Мне он не нужен!

Я молча развернулся и стал спускаться по лестнице. И тут почувствовал, как этот злосчастный браслет шорохом проскользнул по рукаву куртки и упал на ступеньку. За спиной тотчас захлопнулась дверь. Таня ушла…

– Я решил пока не уезжать, – выйдя из гостиной в холл, сообщил отец, когда я вернулся домой. Посмотрел на часы: – Сейчас дождусь, когда Ксюша проснется, позвоню…

Произнес он это всё таким тоном, словно чуть ли не про подвиг рассказал.

Я молча разделся, прошёл мимо него. Отец сам ко мне позже поднялся. Стукнул для приличия и сразу зашёл. Встал за спиной – я сидел за компьютерным столом, – взялся за спинку кресла.

– Ну, ты как?

Самый идиотский вопрос. Для чего его вообще задают? Что на него можно ответить? Что ощущение, будто меня, как подопытную лягушку, заморозили в азоте? Что я, вроде и жив, но как будто мертв?

Я промолчал. И только теперь заметил, что почти час сижу и бессмысленно пялюсь в темный экран монитора.

– Что, переживаешь? Не переживай раньше времени. – Отец держался за спинку кресла, в котором я сидел, и подергивал её влево-вправо, и это отдавало в спину и раздражало неимоверно.

Я поднялся, встал у окна. И теперь так же бессмысленно и тупо уставился во двор. На ели, чьи ветки, выглядывающие из-под сугробов, казались почти черными, на заметенную снегом дорожку до ворот…

Мне хотелось, чтобы отец ушёл, не стоял над душой, а ещё лучше – чтобы уехал. Но я понимал – надо, чтобы он остался. Мало ли как пойдет с мамой, вдруг что-то понадобится срочно. Возможно, как только её стабилизируют, можно будет и правда перевезти её в лучшую клинику. В таких делах он незаменим, хоть и, по большому счету, ему на неё всё равно и уже давно.

Он ещё повздыхал, покряхтел и наконец оставил меня одного.

Тупое ожидание убивало. Вот только чем заняться – я не знал. Не мог себя заставить даже переодеться. На самом деле я, как мог, цеплялся за это заторможенное состояние, потому что знал – потом будет ломать нещадно.

Надо всё же что-то делать, решил я, хотя бы на автомате, чем-то заполнять пустоту, пока совсем не свихнулся. Поэтому сходил в душ. Потом спустился на кухню выпить кофе, который показался мне до отвращения горьким. Но хоть горячим. Отпил глоток, и пустой желудок обожгло.

Из гостиной донеслось отцовское воркование:

– Ксюшенька, ты уже проснулась? А как там наш богатырь? Спит ещё… Ну, поцелуй его от меня, как проснется. Да, сам поцелую… когда вернусь… Нет, не сегодня… я потому и звоню… пришлось отложить вылет… да, кое-что случилось… тут, в общем, у Светланы инфаркт, она в реанимации… ну, ты же понимаешь, я не могу сейчас оставить Димку одного, он и так переживает… Да почему? Ну нет, ненадолго… Ну, как только ей станет лучше… Ксюшенька, подожди, не заводись… Говорю же, как только станет немного лучше, я сразу же… ну, откуда ж я знаю, когда… Один вернусь, да. Димка тут останется… ну, не хочет. С матерью хочет… Я по тебе, конечно, скучаю, котенок… И люблю… да, больше всех на свете…

Отец вошёл на кухню с таким видом, будто успешно выполнил неимоверно сложную миссию и теперь крайне доволен собой. Распахнул створки холодильника, но его там ничто не заинтересовало.

– Может, закажем что-нибудь из еды? – предложил он.

– Как хочешь, – пожал я плечами. Мне хотя бы кофе удержать в желудке. Мутило от всего.

Позже позвонила Ольга Константиновна. Засыпала вопросами: почему опять не в школе, на следующей неделе заканчивается семестр, а я пропускаю, уже не первый раз, и ее даже вызывал директор поругать… Она говорила и говорила, перескакивала с одного на другое, умудряясь увязать всё вместе: и проблемы со сдачей зачетов (в этой гимназии практиковали систему промежуточных зачетов между четвертями), и какой-то предел допустимых пропусков, и то, что ее накажут из-за меня, и даже подготовку к новогоднему мероприятию и поездку куда-то на каникулах всем классом.