Кошмары и реальность, ангелы и демоны, смешные инопланетяне и злые люди - все они живут рядом с нами. Надо только повернуть голову и заметить, что один твой сосед - несостоявшийся Достоевский, другой - воплощение ужаса, яблоки не всегда полезны, а все грехи будут искуплены кровью.
Содержит нецензурную брань.
Живая
– А он вообще кто? – Михеев прикурил на ходу, махнул рукой: спичка улетела в сторону скрюченным чёрным трупиком. Редкий снег, выдавленный Господом из серого неба, устроил ей негромкие похороны за пару минут.
– Кто, Развальский? Ну этот… Скульптор он. Большая и малая формы. В прошлом году бюст губернатора слепил, тому понравилось. Теперь в почёте, для обыска ордер получить сходу сложно, нужны обоснованные подозрения, которых нет. Да и что искать? А вот глянуть бы надо.
Дорожка под ногами узкая, но протоптанная почти до земли, то и дело хрустят под подошвами замёрзшие в лёд травинки. Зеленовато–жёлтые, похожие на насыпанное специально ещё с осени сено, так и оставленное зимовать. Но нет, никто руку не приложил, сама трава здесь растёт.
Летом вокруг, считай, лес.
– И что мы у него забыли?
Харин промолчал. Напарнику хорошо, не холодно, видимо. Опять же курево душу греет, да и одет теплее. А вот он спросонья нацепил лёгкую, не по погоде, куртку – теперь мучайся.
– Начальство велело разобраться – вот и работаем. Осмотреть надо мастерскую, – всё же выдавил Харин. – Рядом, получается, к парку почти относится. Может, и сам местный гений видел чего, слышал. Сам понимаешь, дело–то мутное…
Это вот да. Точнее и не скажешь: мутное. Третий труп в парке за неделю. Причём криминала по словам экспертов – ноль. Все трое чистый суицид. Ни пропавших вещей, ни следов борьбы, ничего. Даже телефоны у всех троих остались, по биллингу и нашли после заявлений о пропаже. Двое выбрали сочетание веревки с веткой (а, нет, пацан на ремне умудрился), но они–то мужики, крепыши и трудяги. А старушка вот вены вскрыла. Вены. Куском разбитого зеркальца из собственной косметички. В парке. Ночью, забравшись хрен знает куда в холмы правее центральной аллеи, где уже и не парк вовсе, а почти лес, хоть и негустой.
Мутное дело.
Вот от бабкиного… простите, тела новопреставленной Васильевой Марии Фёдоровны, тыща девятьсот тридцать… а, да не важно! Вот оттуда они и шли навестить скульптора. Не он один в длинном списке проживающих и работающих возле парка, но – сейчас на очереди.
Оба опера – курящий жёваную папиросу грузный Михеев и кажущийся совсем подростком (ещё и яркая тонкая куртка) Харин – дальше шли молча. Конечно, умнее было бы добраться по дороге, сам скульптор так и делал: там расчищено, на машине подъехать можно. Но это крюк километра два. Сперва вернуться по центральной аллее к въезду, потом подняться до узкой улицы, словно нависающей над парком, а по ней уже пройтись минут пятнадцать. Либо так, как они – напрямик, по тропинкам, протоптанным неведомо чьими ногами.
Кого же чёрт несёт в центральный парк в феврале по этим местам, лыжников, что ли?
Дорожка пошла на подъём между серых голых деревьев. Покроются листвой по весне, чаща будет. Идти стало сложнее, зато Харин согрелся. Давно выкинувший папиросу Михеев пыхтел сзади. Ничего, вон уже заборы видны крайних домов, где–то там и мастерская. Ограждение серьёзное, на краю парка жить иначе никак: летом бомжи залезут, а зимой здесь, говорят, кабаны бродят. Зайдут во двор с голодухи, не подарок. Взроют всё, что смогут.
– Долго ещё? – сопя, спросил напарник.
Харин взмахнул папкой с протоколами:
– Вон, синий забор видишь? Из профнастила? Сказали, там.
– А соседи кто?
– Да тут типа как дачи, никто зимой постоянно не живёт. Сам Развальский тоже в центре прописан, здесь только рабочее место. Тишина, прилив вдохновения, выпить–закусить…
Михеев только хрюкнул, не хуже кабана.
На расчищенной улочке остановились, потоптали ногами, стряхивая налипший снег. Харин удобнее перехватил папку. Ручку бы не посеять в этих странствиях, а то скульптора найти недолго, но записывать – чем?
Возле приметного синего забора была брошена старая «тойота». Неаккуратно, мордой в сугроб возле входа. Видимо, торопился творец, жгло его желание поскорее припасть к очередному шедевру. Или парковаться толком не умеет. Над крышей домика, на самом деле больше похожего на дачу, только украшенную сбоку странной приземистой пристройкой, дрожало марево горячего воздуха. Вон труба, из неё, да.
По всем признакам на месте господин Развальский.
Михеев расстегнул дубленку и сунул руку подмышку. То ли почесаться, то ли поправить кобуру, кто его знает. Харин смотрел на него с сомнением. Мужик, вроде, неплохой, не пьёт, как многие, но сложновато с ним. С одной стороны, и претензий никаких, но пообщаешься – скользкий какой–то. Ненадёжный. Впрочем, у всех свои тараканы. У Михеева ещё терпимые – Разинович вон каждый день пьяный, не дай Бог с ним в паре работать, один перегар чего стоит.
Над улицей, сделав неожиданную петлю, шумно пролетела ворона. Чёрная, как душа самоубийцы, жирная. Каркнула и скрылась за крышами домиков. Пора было идти в гости к владельцу «тойоты».
«Ведьмаку заплатите чеканной монетой, уа–о–о!» зажурчало в кармане напарника.
Михеев вздрогнул, выдернул руку из меховых недр дублёнки и двумя пальцами, едва не выронив, выцепил орущий телефон. Жена, наверное. Она ему каждый час названивает. Харин скривился и сплюнул в сторону, стой теперь, мёрзни, пока особенно похожий сейчас на дрессированного медведя напарник не закончит трепаться. И был бы повод, ещё понятно, а то: «Да, милая! Конечно, Риточка! Всё куплю. Нет, не забуду».