Я поднималась все выше над горами вероятностных событий, и теперь все: и прошлое, и настоящее, и будущее — лежало подо мной, как топографическая съемка из космоса. И вдруг я поняла, что каждый человек принимает ежеминутно решения, которые неизбежно влияют на его жизнь. Каждый отвечает за то, что происходит с ним и с другими вокруг него. И всеми своими знаками я не могла бы сделать их жизнь хуже, чем то, что они сами делают с собой и друг с другом.

Я хотела изменить мир, но боялась измениться. Балансируя, как на канате, на границе времени и вневременья, теперь я видела оба мира. Большой, похожий на огромный хрустальный шар, он состоял из бесконечного количества граней и переливался красотой и гармонией. Трусливая мышь пискнула напоследок и растворилась в их свете навсегда.

Поднявшись на цыпочки, я легонько коснулась губами губ Игоря.

— Ты проживешь долгую, счастливую жизнь, — прошептала я. — Благословляю.

Я повернулась и пошла к воротам больницы, а он так и остался стоять на дорожке, недоуменно глядя мне вслед.

Свободна! Больше не боюсь. И вся моя жизнь не просто дым в трубу, а как дрова в камине. Пусть сгорит, но хоть кого-то согреет.

Там, куда теперь могла войти и я, существовали совсем другие законы мироздания, которых ни понять, ни объяснить пока я была не в силах. Знала лишь одно: в маленьком, привычном и ставшем тесным для меня мире ни один самый дурной знак больше не имел для меня никакого значения.

Павел Петрович Ильичев был агентом КГБ и очень этим гордился.

Объяснялась его гордость просто — в период максимального накала столкновения миров развитого социализма и загнивающего капитализма каждый советский гражданин считал своим долгом приложить все усилия для оказания помощи родной стране. А Ильичев мог принести пользу вдвое, а то и втрое большую, чем рядовой гражданин. Потому что полковник Ильичев служил в должности заместителя командира полка ракетной дивизии Группы советских войск на Кубе. Куба же образца 2017 года, как известно любому октябренку из политинформаций, находится на острие вышеупомянутого столкновения с тех самых пор, как по указанию Никиты Сергеевича Хрущева здесь разместили часть ядерного арсенала СССР. Сколько после этого американцы ни грозили стратегической инициативе Страны Советов, руководство партии на провокации не поддалось, решительно отметая возможность убрать ракеты с Острова свободы. И вот уже не за горами сотая годовщина Великого Октября, а ракеты и Группа войск здесь и никуда не двигаются.

Что, собственно говоря, и означало, что ЦРУ, РУМО и иже с ними проявляют повышенный интерес к городку Хибара, где дислоцировалась часть, в которой служил полковник Ильичев.

Надо сказать, что не всегда Ильичев относился к статусу агента КГБ серьезно и в беседах со своим куратором майором Железняковым позволял себе всякие шутки на предмет того, что он-де стукачок маленький. Но в этот раз Железняков, выставив на стол явочной квартиры бутылку дефицитного в этих краях армянского коньяка, принялся объяснять Ильичеву ошибочность подобных ВЗГЛЯДОВ.

— Ты, Петрович, сколько уже в партии? — вопрошал особист, разливая коньяк по рюмкам.

— Так, почитай, с двадцати восьми лет, — пожал плечами Ильичев.

— А несешь ерунду, как какой-нибудь битник с Калининского проспекта. Вот в чем, по-твоему, разница между агентом и стукачом?

— Да ни в чем.

— Ясно, Петрович. Давай-ка по одной вздрогнем, а потом я тебе разъясню ошибочность твоих убеждений.

Они вздрогнули и закусили лаймом.

Железняков выложил из кейса на стол шумодав, надежно защищавшее от прослушки новейшее изделие Министерства среднего машиностроения. Которое, как известно, на самом деле объединяло все советские закрытые НИИ. Из соседних с явочной квартирой окон, раскрытых нараспашку, мгновенно донеслась забористая ругань. Аппаратура надежно глушила не только потенциальные вражеские шпионские устройства, но и все телевизоры, сотовые телефоны и компьютеры в радиусе пары сотен метров.

— Так вот, Петрович, — начал Железняков, раскуривая сигару. — Разница между двумя этими понятиями огромная. Стукач, Петрович, это такой человек, который для органов государственной безопасности не только не полезен, но даже и вреден. Потому что стукач только и делает, что стучит. На соседей, на сослуживцев там… А чего он нужного рассказывает? Да ничего. Кто с женой комдива из младшего офицерского состава переспал, кто скабрезные журнальчики почитывает…

При этих словах Железняков пристально посмотрел на Ильичева.

— Ты, кстати, Петрович, «Плейбой»-то, что третьего дня у командира второй роты Ивашкина отобрал, куда дел?

Ильичев покраснел как рак и потянулся за бутылкой.

— Я это… — промямлил он.

— Да что ты как маленький, Петрович, чуть что, сразу «я это». Так и скажи — не дочитал еще. Прочитаешь — доложишь мне сообщением о содержании, особенно о тех местах, где антисоветские идеи излагаются. И отдашь вместе с журналом. Только смотри, чтобы как в прошлый раз не получилось, когда твои орлы всех баб повырывали и под штабную карту прицепили. А комдиву пришло в голову новую карту повесить. Помнишь, как он удивился?

Ильичев мрачно кивнул. От стыда он готов был сквозь землю провалиться.

А Железняков, как ни в чем не бывало, продолжил:

— Так вот, стукачи, Петрович, они силы и средства органов безопасности отвлекают на всякие пустяки. Органы, Петрович, ты должен сам понимать, умные люди возглавляют. Они же понимают, что каждому надо дать кусочек запретного плода попробовать — ну нужна же даже советскому гражданину какая-то отдушина. Члены ЦК, чай, сам знаешь, в Интернете не только по домену su шарятся.