Шрифт:
– Ты сама все прекрасно понимаешь. Я такой! – пиздец, аргумент. Сам понимаю. Но лучше ничего не находится. – Другим уже не буду. Так что кончай стараться меня изменить. Ни хрена не выйдет.
– А почему я должна? М? Почему ты считаешь, что меняться в этих отношениях должна я? У меня, сам знаешь, тоже характер! Думаешь, без члена меняться легче?
Если бы этот спор не затрагивал действительно важную для меня тему, я бы на этом моменте обязательно заржал. Но сейчас дыхания не хватает. Спирает. С трудом нахожу его и регулирую обратно.
Оставаясь на своей позиции, смягчаю голос – это, между прочим, уже огромный шаг навстречу.
– Ты умница. У тебя получится.
Только Центурион, конечно же, не ценит. Моя похвала и последующее поощрение ее отчего-то лишь сильнее бесит.
– Пошел ты в жопу! – рявкает в ответ.
Яростно тяну воздух. Не вынимая из карманов рук, п`oшло толкаю в ее сторону бедра и выдаю привычное:
– Раздевайся.
Варя напряженно вытягивается, сердито стискивает челюсти и совершает серию коротких шумных вдохов-выдохов.
– Ты все решаешь через секс? – из ее уст это звучит оскорбительно.
Интонациями Центурион владеет не хуже меня. Бьет наотмашь, в курсе. Но держусь. Больше всего ее задевает, когда игнор включаю. Вот пусть и получает.
– Продышись, – бросаю раздраженно, прежде чем схватиться за сигареты.
Едва подкуриваю, в спину прилетает дико-странный вопрос.
– Ты любил ее?
Услышав от нее слово, которое мы так старательно игнорируем, давлюсь никотином. Суть вопроса не сразу улавливаю. Приходится буквально собирать по частям. Потому что мозг упорно концентрируется лишь на ебучем центре фразы.
Оборачиваясь, смотрю Любомировой в глаза. Пытаюсь понять причину этого расчетливого контрнаступления.
Перво-наперво меня бесит, что Варя в принципе ввела это слово. Следом то, что она использует его в привязке к третьему лицу.
– Кого любил?
– Карину свою. Любил?
– Нет, не любил.
Смотрю ей в глаза, не моргая. Она в ответ так же – непрерывно рубит.
– А кого ты любил?
– Никого не любил.
С каким-то зверским остервенением повторяем и повторяем ебучее слово, даже там, где уже можно опустить.
– Отца? Маму? Даже их не любил?
– Что ты делаешь? – выдыхаю сдавленным и хриплым шепотом. – Ты меня прикончить, на хрен, решила? – на самом деле на одной звуковой волне ровно все это выдаю. И без пауз так же тихо продолжаю: – Мать слабо помню. Отца – за что, блядь?
Варя вздыхает. Выдерживает долгое мгновение, прежде чем разнести все окончательно. Я предвижу. Мотаю головой, чтобы остановить ее.
Молчи. Не озвучивай.
Любомирова упрямо зеркалит это движение.
Озвучу.
Не отрывая от нее взгляда, торможу дыхалку, будто это способно спасти…
– А меня за что? – минирует безжалостно. Взрывает: – За что ты меня любишь?
Глава 34
Давай как угодно называть... Только не так, блядь.
Изнутри меня взрывает.
Только она и умеет так разносить. Прицельно. Расчетливо. Уверенно. Быстро. И в этот раз как-то необычайно спокойно. Нет ни привычной дрожи, ни каких-либо предупреждающих нервных жестов. Стоит напротив меня абсолютно неподвижно.
Я же… Этот взрыв выносит все мои чувства и эмоции наружу. Разбрасывает по периметру. Не собрать. Физически ощущаю, как кровь с шумом несется по телу. Пронизывает мышцы огненными иглами, как электрическим током. В груди образуется громадный и увесистый булыжник. Это мое дикое сердце. С грохотом долбит в ребра. Оглушает. Одуряет.
Полный ступор. Я не знаю, что ответить.
В один миг утрачиваю человечность. Пялюсь на Варю и удивляюсь тому, что она продолжает смотреть на меня, находиться рядом, ждать ответа.
– Ты же любишь меня?
Взрыв.
Пауза.
– За что любишь?
Взрыв.
Пауза.
Все, что осталось внутри, выплескивается во взгляд. У нее тоже. Охреневаю от ее темноты. Дикие эмоции. Бешеное пламя. Обмениваемся.
– Скажи, пожалуйста, – только в голосе все та же «хорошая девочка».
– Центурион… – выдыхаю с трудом. Странно, что получается действительно говорить, а не рычать, как животное. – Давай как угодно называть... Только не так, блядь.
– Не так? Как так? Не называть наши чувства любовью? Почему? Ты же сам сказал про мою фамилию… – вот теперь ее голос дрожит. Центурион теряет уверенность. Я не этого добивался. Но меня все еще клинит. Я даже с места сдвинуться не способен. – Ты сказал: «На хрена мне мир, Центурион? Я всегда за войну», – цитирует старательно моя заучка. – Я сражаюсь. За себя. За тебя. За нас. Всегда. А ты?