— Ну да…

— Вопросов больше не имею. Жена-то знает, что ты вернулся?

— Не-е-е-е, откуда? Я только сегодня приехал, а она на работе!

— А меня как нашел?

— Так я в эту вашу… Редакцию шел, разбираться… А из окна Волкова услышал, мол, Белозор то, Белозор это…

— Тебя звать-то как, друг мой ситный?

— Гриша!

— Иди, Гришенька, цветов жене купи, умойся и дома приберись. И проспись до ее прихода — пара часов у тебя есть.

— Так ты с Аринкой ни-ни?

— Боже упаси! — замахал руками я.

— А Маша кто такая?

— Не дай Бог никому… — я едва не перекрестился, но вовремя вспомнил, что тут так не принято.

— Так ты это… Прости меня, а, Белозор? — он полез обниматься, но я не дался.

Во-первых, этот Гришенька был пьяный. А во-вторых — липкий!

— Слушай, Белозор… — ему снова удалось сфокусировать зрение. — Ты только Аринке не говори, ладно? Ну, по-братски, а?

— Не скажу. Переводился бы ты со своих северов обратно в Дубровицу, Григорий…

Я шел в редакцию, время от времени шевеля пальцами и одновременно пытаясь отряхнуть костюм от грязи, и задавался вопросом: какого черта у Арины Петровны фамилия отца? Вроде же в СССР тоже было принято менять ее в браке? Да и выглядел этот Гришенька несколько моложе моей как бы начальницы… Ну, то есть она была ого-го, и даже очень, но… Точно — глубинные травмы, детские комплексы и всё такое. Потому и драться полез — чтобы доказать свою мужественность и что-то там с Эдиповым комплексом еще надо обязательно приплести, только что — не знаю.

* * *

Конечно, первой, кого я встретил на работе, была Арина Петровна.

— Гера! Что это такое? Что вообще с тобой происходит в последнее время? — она всплеснула руками.

— Ретроградный Меркурий, — сказал я. — Понимаешь ли, редкое расположение планет вдоль оси небесной эклиптики. Ну и сильнейший солнечный ветер. Даже спутники с орбиты сходят и электроника сбоит, а ты хочешь, чтобы я себя хорошо чувствовал…

— Что? Ай, ну тебя! Есть во что переодеться-то?

— Ну, есть…

— У нас прямая линия с Драпезой, будем из кабинета шефа проводить, ты что, забыл? Я знаю — у тебя хороший диктофон, а редакционный Скибицкая забрала…

— То есть я должен сделать материал про прямую линию с Драпезой?

— Точно! — кивнула Арина Петровна, — Я думала — сама, но раз ты пришел — пойду верстать объявления.

— Есть еще два вопроса…

— Ну?

— У тебя есть аптечка? И второй — Драпеза это у нас кто?

Она сделала большие глаза, и ничего не сказала. Симпатичная жена досталась Грише. Но мне не завидно, я уже видел, во что эта няшечка здоровенного носорога превратила.

А аптечку мне Стариков дал. И спрашивать ничего не стал — залил содранные костяшки перекисью, засыпал стрептоцидом и помог замотать бинтом — как Бог на душу положит, и предложил таблетку анальгина. От таблетки я отказался, а за остальное поблагодарил от души — и пошел переодеваться. Пиджак отправился на дно шкафа, рубашка и эта сойдет, а вот брюки следовало тоже сменить. Не начинать же общение с человеком по фамилии Драпеза в брюках, измазанных в собачьих какашках?

* * *

Глава 20, в которой наконец находятся нормальные штаны, ботинки и турка

На прямой линии с директором Дубровицкого Водоканала Алексеем Алексеевичем Драпезой народ интересовала ржавая вода, протечки коллектора и работа ливневки. Седой и матерый, Драпеза обладал внушительными статями, пышными усами и хриплым, проникновенным голосом, который тут же вызывал доверие у собеседника. И дело свое он знал — прошел путь от сантехника, через мастера и главного инженера — к должности руководителя предприятия. Женская половина коллектива от него откровенно млела, мужская — уважала своего Алексеича и, даже если и поругивали, как всякие подчиненные всякое начальство, то — с оговорками. Мол — человек он правильный, а это всё так, дело житейское.

Я бы поставил его на один уровень с Исаковым и Волковым — эти трое могли бы сворачивать горы и руководить страной, кажется. Но они держались за свои предприятия всеми руками и ногами, и на партийную или советскую работу переводиться не желали категорически. Знали — на своем месте каждый из них царь, бог и воинский начальник, а в вертикали — один из винтиков, очередной пиджак. Волков только в девяностых возглавил город, когда понял, что всё, иначе — аллес капут. Не будет Дубровицы, разворуют к чертовой матери. И — вытянул, спас то, что мог.