– Что наврала? – Спрашиваю ее, чувствуя, как злые куражи набирают обороты.

– Я не врала, – теряется ее голос. – Сказала, что это из института. Одногруппник.

– Да?! Один из двадцати? Ну как скажешь, любимая! Как скажешь! – ору на неё. Отнимаю телефон от уха, зажимаю его в кулак и шиплю маты, буквально сдерживая себя, чтобы не расхреначить трубку о стенку.

– Макс! Мак… – она снова рыдает на другом конце, выворачивая мою душу своими всхлипами наизнанку.

Но остановиться не могу.

– А что? – мне хочется ударить ее побольнее той ситуацией, которую она создала. И я несу совершенную дичь, о которой потом тысячу раз пожалею. – Все одногруппники с тобой такое вытворяют, как я? Ничего ещё не стерлось, дорогая? Или это не за бесплатно? А со мной по любви?

– Да как… – Ася шокировано начинает заикаться. – Как… ты смеешь?

– Я больше так не могу, Настя… Ты сама позвони мне, когда будет что сказать.

– Мне нечего тебе больше сказать! – несётся в динамике, и я сбрасываю вызов, боясь услышать что-то, что поставит между нами точку.

Наплевав на костюм, сползаю вниз по стене и сажусь на пол, обхватывая колени и голову руками.

Что сейчас произошло? Почему нас так порвало?

В груди ноет тупой болью. Голова отказывается соображать, агонизируя от бесконечных диалогов с НЕЙ, которые мне особенно нравятся, когда я кладу трубку.

Дверь номера открывается.

– Максимилиан, – отец переступает порог и зажигает свет. – Ты собираешься спуститься к гостям? Это в конце концов неприлично.

– Нет, – мотаю я головой, и прикусываю телефон, зажатый в кулаке. – Я улетаю завтра в Москву.

От озвученной мысли мышцы начинают вибрировать. Мне нужно что-то сделать, чтобы наша с Асей истерия наконец-то нас отпустила. И кажется я знаю способ все переиграть по-своему.

Ребёнок.

Твоей бабке придётся смириться. Аборт она не позволит. И моим придётся смириться.

– На кого ты похож, Макс, – отец вальяжно подходит ко мне и останавливается, глядя сверху вниз. – Эта девушка тебе не пара. Ее семейка не переносит нашу ещё с того времени, как старый Гордеев выпер меня из института и лично отправил в армию. Я не понимаю, почему ты упорно лезешь туда, где тебе не рады?

Я просто молчу отцу в ответ и тру лицо ладонями.

– Нет, ну ты, конечно, взрослый, – продолжает он. – И сам разберёшься. Вот только не с горяча, Макс! Не с горяча. Выполни свои обязательства перед семьей. Приехали Шевцовы. Нелли по тебе соскучилась, несколько раз спрашивала.

– Хорошо! – вскидываю вверх ладони, понимая, что отец прав. – Дай мне десять минут, и я спущусь.

– Конечно, – кивает отец. – И будь, пожалуйста, с Нелли повежливее. Все-таки мы с ее отцом планируем обьединить компании.

– Да, да, – соглашаюсь я.

Родитель уходит, а я опрокидываю в себя две сотни виски практически залпом, просто в качестве обезболивающего. Жду, когда реальность начнёт двигаться плавнее, и только после этого выхожу из номера и спускаюсь в банкетный зал гостиничного комплекса.

Телефон начинает вибрировать в кармане брюк. Достаю и мстительно смотрю на экран, сбрасывая звонок.

А вот теперь, как я, попереживай там, любимая. Может быть, ты начнёшь, наконец, ценить то, что между нами.

Ася

Я набираю Макса уже третий день, но равнодушный механический голос сообщает мне о том, что абонент недоступен или просто больше не желает меня слышать.

Тихонечко глотаю бабушкино успокоительное и натягиваю на себя кофту, вытягивая рукава. Меня знобит от нервов. Слёзы жгучей обиды набегают на глаза и сжимают горло.

Ну почему? Почему Макс совершено не понимает меня? Да, бабушка очень тяжелая и своенравная, да, можно сказать, что своим снобизмом портит мне жизнь, но я все равно не могу оставить человека, который меня вырастил, на попечение сиделок, а сама укатить в объятия мужчины купаться в море.

Господи! Да мне больше всего на свете хочется оказаться рядом с Максом, как он этого не понимает! Зачем говорит все эти обидные и страшные вещи? Неужели он всерьёз может подумать обо мне такое?

Если – да, тогда… нам действительно не по пути.

– Укол я сделала, – в кухню заходит моя соседка Наташа. – Ираида Марковна уснула.

– Спасибо, – киваю я ей. – Вот, возьми, пожалуйста, – протягиваю ей сторублевую купюру.

– Да перестань ты, Господи, – морщится она. – Так, считай долг свой врачебный выполняю.