Пахом снял тулуп, в котором ходил и летом, и зимой, бросил в угол у входа. Туда же полетела меховая шапка. Аккуратно поставил крючковатый извивающийся посох, прислонив его к стене, куда была скинута одежда. Сел на свободную скамью. Поднял заранее приготовленные гусли. Погладил, проведя рукой по изгибу инструмента. Коснулся струн, вслушиваясь в звук, зависший в комнате. Довольно хмыкнул. Затем пристально, словно желая удостовериться, что нынешние слушатели достойны внимать сказам, посмотрел в глаза вновь притихших детей. Улыбнулся сам себе, довольно кивая, и ответил на просьбы:

– Ну, слушайте, внучатки. То было, или еще не свершилось, но обязательно случится. А может быть, и никогда не было того, что я вам поведаю, и не случится до скончания веков. То было в далеких-далеких землях, а может, совсем рядом, за околицей…

– На наших тропках?

– На тропках, на тропках!

Не удержавшись, открыли рты самые смелые да непоседливые.

– А может, и в березовой рощице!

– А может, и там, на лугах, что у реки. Или не на лугах, а в садах Ирия.

– Или на путях, уводящих за мостик?

Вторили первым ребята побоязливее, переборовшие свой испуг, не отворачиваясь от взгляда Деда Пахома.

– А может, и на путях, что ведут к калиновому мосту.

– Деда, а ты сам видел?

Старик хмыкнул, утирая расползшиеся в улыбке губы, примечая самых смелых, отмечая ребятишек, которые сумели побороть свой испуг, и отдельно заприметив тех, кто не посмел раскрыть рта, хотя было видно, что вопрос задать горячо желал.

– А то сам, а то не сам. Что было или не было, то видывал или нет. А может, слыхивал, а может, и причудилось. Байки всё это, сказы, да присказки, легенды и предания, – он наставительно поднял указательный палец. – Да только в каждом сказе есть свой урок, который вам стоит запомнить и выучить.

Огонь, пляшущий на лучине, споткнулся о край куцего огарка, едва не упав с тонкой древесной жилки, с испугом качнулся, отстраняясь от порывистого движения мозолистой руки, выпрямился и робко вступил на новую, длинную жилку, по которой ему предстоит проделать увлекательный путь, скрашенный занимательным рассказом и думами о вечности, из которой он пришел по велению умелых рук, ударивших о кресало, и куда вернется после окончания своего безысходного танца.

Пальцы Деда Пахома коснулись струн. Растекаясь нежно пульсирующими волнами, мелодичные звуки заполнили комнату. Они текли неспешно, окутывая и обволакивая собравшихся ребятишек. Повинуясь внутреннему порыву, дети подались вперед, замерли, готовые с головой окунуться в открывающийся им дивный мир. В такт мелодии неожиданно раздался негромкий сладкозвучный голос сказителя:

– Вязкие зимние сумерки дрогнули…

Приют Павших Богов

(Осенние Деды или Навья седмица)

Одиннадцать лет до Купальской ночи

– Как там твои хлыщи городские?

– Гостята, отстань!

Девушки с трудом тащили тяжелые сумки. При выезде из города Марья еле-еле доволокла их до автобуса и была рада, что в деревне её встретила подруга – не придется тащить этакую тяжесть самой. Но с каждым шагом радость улетучивалась. Соскучившись за время разлуки, Гостята без умолку тараторила, колко задевая за живое.

– Нашла своего суженого?

– Нашла, – нехотя буркнула Марья, гоня из мыслей образ давешнего флейтиста. Уж сколько лет прошло, а парень не выходил из её головы. Отчего на других, изрядно поднадоевших поклонников, она не смотрела.

– С лета тебя не видела! Чего решила приехать? Мать на праздник позвала?

– На праздник! – нехотя буркнула девушка, желая, чтобы спутница поскорее замолкла.

Но та всё не унималась.

– Хорошо там – в городе твоем? – Гостята на миг задумалась, но тут же продолжила, на корню убивая надежду подруги на тишину: – Да и у нас тут не скучно живется. Ребятня поговаривала, что у мельницы Гостемила снова водяного видела. Заливают, что к мельнику в гости ходил. Как думаешь? – она толкнула подругу в плечо, отчего та пошатнулась. – Брешут?

– Может, и брешут! А может, и нет! – Марья хмурилась. Она сама часто бывала у мельницы и ведала, что мельник ой как не прост. – Пустое языком трепать.

– А я как-то у Всеслава вопрошала, так он меня едва посохом по хребтине не огрел. Сильно разозлился.

Дальше Марья не слушала. Гостята рассказывала о забавных случаях, произошедших за несколько месяцев отсутствия подруги. Но поглощенная пучиной памяти, Марья растворилась в сладостных мыслях, поднятых вопросами спутницы с илистого дна сознания.

С момента нападения русалок прошло уже много лет. Суета жизни запорошила пеплом забвения отроческие воспоминания. Блестяще сдав вступительный экзамен, Марья без труда поступила в медицинский университет, где и училась уже второй год. К своему глубочайшему сожалению, редко посещая родной дом, на чём безапелляционно настаивала мать. Видимо, надеясь на то, что дочь забудет путешествие в Забытый Край, сведя всё к банальной детской сказке: милой, но едва ли по-настоящему правдивой. Напротив, флейтист не выходил из головы. Иногда, чаще в полнолуние, он приходил в её сны и играл. Музыка, разливающаяся цветочным ковром, была их приютом и отдушиной.