– Ну, нет, среди моих знакомых никто не мог ходить в клуб, где занимаются садо-мазохизмом, – горячо возразила Марина, не подозревая, что ошибается.

* * *

Как ни была возмущена Марина писаниной Анфисы, она не стала обсуждать эту тему вечером. Накормила мужа, буквально клевавшего носом, и уложила спать. Зато утром разбудила Андрея пораньше, чтобы не очень спешил. Марина начала издалека, вспомнила, как сама раньше хвалила Анфису, посетовала, как разочаровалась в ней сейчас. Взяла журнал и процитировала отрывки, по ее мнению не соответствующие стилю «Кредо». Она надеялась, что Андрей согласится с ней, признает, что пропустил неудачный материал, и предложит избавиться от Анфисы. Но Андрей горячо заступился за Анфису, он впервые не согласился с женой. Он по-прежнему считал, что Анфиса очень способна и талантлива, и у молодой журналистки большое будущее.

– Ну, и что особенного написано про Барычева? Просто этот интригующий тон показывает читателям, что у журналиста есть еще подробности, чтобы они рассчитывали на продолжение и покупали следующий номер. Если бы его невеста оказалась не Настя Вешнякова, ты бы и сама что-нибудь подобное написала.

– Я? Никогда!

– Да, наверное, мы ведь с тобой из другого поколения. Но надо быть мобильнее, улавливать новые тенденции, – его любимый ласковым баритон звучал наставительно.

Марина поперхнулась чаем: «Из другого поколения?! Это тебе, мой милый, за тридцать, а я старше Анфиски всего на 5 лет!» Но, прокашлявшись, она продолжила разговор строго по существу.

– А драка из-за стриптизера нам зачем? «Кредо» уже нечем привлечь читателей, кроме обнаженной натуры?

Андрей все же слегка поморщился, в серых глазах мелькнула тень, но стоял на своем.

– Это просто забавная история, так, для развлечения. Да и натуры нет. Я бы не пропустил, ты же знаешь, – он примирительно улыбнулся, но Марина не поддалась.

– Ладно, это были цветочки, а вот про убийство – это уже ягодки. Уж лучше бы обнаженка, чем это кровопролитие. Ты только посмотри, как Анфиса смакует подробности, упивается жуткими деталями.

– Да, мне тоже на первый взгляд было немного не по себе, но для молодежи надо писать именно так: ярко, выпукло, остро, иначе им не интересно.

– Позволь с тобой не согласиться, я ведь тоже отношу себя к молодежи.

– Да, конечно. Но тебе не надо читать криминальные статьи. Зачем себя нервировать? Это может сказаться на молоке. Ты лучше выбирай что-нибудь спокойное, на семейные темы.

Марина вскочила из-за стола:

– Я в твоих глазах – только дойная корова для нашего сына? Я уже – не личность? – предательские слезы полились из глаз, горло перехватило от обиды.

Андрей обнимал ее, извинялся, успокаивал, но Марине казалось, что она «попала в точку», определила суть их нынешних отношений. С трудом подавив рыдания, она отправила мужа на работу. В ее ушах весь день звучали его извинения.

– Извини, что я тебя расстроил! Ты и так устаешь в хлопотах по дому, не высыпаешься, не взваливай на себя и мою ношу. Это моя обязанность – заниматься журналом.

После этой ссоры, как ни отгоняла Марина от себя неприятные мысли, слова Ульяны прочно поселились в ее сердце. Она стала сомневаться в Андрее, по нескольку раз перетолковывать все его слова и поступки, отыскивая подтверждение своим подозрениям. В последнее время Андрей взахлеб расхваливал Анфису: ах, какая она работящая – осталась вечером с ним поработать; ах, какая она хозяйственная – испекла изумительный торт и принесла его на работу; ах, какая она ответственная и добросовестная – что ни поручи ей, тут же выполнит. Похоже, эта Анфиса пытается занять место Марины в редакции. А если и не только в редакции? Неужели наметилась соперница?

Раньше Марина находила множество других причин для объяснения некоторой прохлады в их отношениях: свою усталость от кормления и хронического недосыпания, однообразие своей домашней одежды, отсутствие косметики, красивой прически, сужение интересов, замкнувшихся вокруг ребенка, усталость и занятость Андрея. Теперь в ее сердце появилась ревность, но Андрею она ни разу не подала виду, что ревнует. Зачем подталкивать мысли мужа в нежелательном направлении? Скоро Анфиса уйдет из редакции и исчезнет из их жизни. Но вернутся ли прежние – теплые и нежные – отношения? Или это все в прошлом?

* * *

Я любила Максима всю свою жизнь, сколько себя помнила. Мне было лет пять. Меня привели из детского сада. По поводу какого-то праздника я была разодета в свое самое нарядное платье. Я помню, что платье было белого цвета с оборками по подолу и на рукавах, с пышной нижней юбкой, а на голове у меня были завязаны большие банты. Какой-то незнакомый мальчик пришел к нам в дом вместе с моим старшим братом Валентином. Я во все глаза рассматривала незнакомца. Это был Максим. Он был белобрысый с редкими веснушками на курносом носу, а одет он был в аккуратные брючки, белую рубашку и жилетку. Максим окинул меня восхищенным взглядом: «Какая красивая девочка! Ты похожа на принцессу из сказки!» С тех пор он часто приходил к брату. Каждый раз я старалась нарядиться для него. И он замечал всегда мои новые банты, красивые заколки и платья. Благодаря Максиму, я стала считать себя красавицей и считаю так до сих пор. Осталась привычка наряжаться и привычка любить Максима. Волосы его постепенно темнели от светло-русых то темно-русых, и даже это казалось мне хорошим знаком: мы сближаемся внешне.

Мои родители всю жизнь преподавали иностранные языки. Денег, зарабатываемых ими, нам хватало на безбедное существование, и только. Мы не голодали, но одевались в основном с вещевого рынка. Зато на наше с братом образование родители не жалели ни сил, ни времени. Нас водили во всевозможные кружки и секции. Меня в шесть лет привели на занятия в ансамбль народного танца. Мне хотелось заниматься бальными танцами, но там надо было шить дорогие костюмы. Мама рассудила: «Танцы – они и в Африке танцы. Пусть танцует хоть где, главное, что бесплатно». Иностранные языки мне давались легко. С маминой подачи я выучила английский и французский, а папа научил меня итальянскому.