Шрифт:
А вот изнутри комнаты мало чем отличались от тех, в которых жила баронесса.
Те же серые стены и гобелены на них.
Ковер.
Тяжеловесная мебель. Сундуки. Камин. Огонь в камине. Стул, подвинутый почти вплотную. И Миара садится, почти теряясь в этом слишком тяжелом стуле. Несколько минут она просто сидит, уставившись на пламя.
— Здесь холодно, — теперь её голос звучит устало. — Даже летом.
— Камень ведь.
— Камень. И там. И тут. Я всегда мечтала о доме в лесу. Чтобы из дерева. И никаких стен. Чтобы птицы пели.
— И олени приходили?
— Именно. И ручей рядом. Я бы сидела у ручья и плела венки. Плела и не думала, что это за растение и какую отраву из него можно сделать. Присядь. Возьми… чего-нибудь. Чего ты хочешь.
— Ничего не хочу.
— Опасаешься? Разумно?
— Вроде того, — согласился Миха.
— И правильно. Яды разными бывают. Мне ли не знать, — она приподнялась, выглянула из-за спинки, словно проверяя, здесь ли он. — Но клянусь, что не буду пытаться убить тебя.
Сила её походила на ласковое дуновение ветра.
— Там вино есть. Нальешь?
— А сама-то не боишься? — Миха наполнил тяжелый кубок, с виду серебряный и еще украшенный крупными красными камнями. Камни были отполированы гладко, оттого казались застывшими каплями крови.
— Отравить целителя довольно сложно. Мы действие ядов на себе изучаем, — кубок Миара приняла осторожно, обеими руками. И пальцы коснулись пальцев.
Задержались на мгновенье.
— И вино на нас почти не действует. И дурман… к сожалению.
— К сожалению?
— Я не отказалась бы от возможности немного забыться, — теперь в темных глазах читалась тоска. И стоило бы отступить.
Вообще убраться.
Миара пригубила вино.
И протянула кубок.
— Попробуй. Сладкое. Дома мне вина не давали. И дурмана тоже. Конечно, он не действует, но зачем рисковать?
Вино и вправду показалось сладким до невозможности.
Миха облизал губы.
— Пей, — попросила Миара, глядя в глаза. — Выпей. Пожалуйста.
Он и выпил.
А она сняла мизинцем каплю с его губ и отправила в рот. Зажмурилась.
— Никогда не пила настолько сладкого…
У нее черные глаза.
А лицо белое.
Белое-белое. Как снег. Миха ведь помнит снег? Тот, что появлялся еще в ноябре, хрупкой пеленой укрывая город. И все вдруг становилось непривычно нарядным.
Ярким.
А душа летела вскачь, предвкушая чуда. Правда, чуда никогда не случалось, но сейчас другое дело.
— Ты интересный, — Миара поднялась на цыпочки.
И губы осторожно коснулись губ.
От нее пахло вином. И самую малость — кровью. Этот легкий аромат дурманил.
— Но тебя тоже бросили, — она отстранилась и коснулась пальцем своей нижней губы. — Лопнула. Бывает и такое…
А потом вновь потянулась.
И второй поцелуй напрочь лишил Миху силы воли. Он длился и длился. И сердце заворочалось в груди. Обдало жаром. А вкус вина окончательно уступил место горькому вкусу крови.
Крови.
Почему крови?
Чувство опасности взвыло. Но Миха вдруг понял, что опоздал.
Нельзя было верить магам!
Нельзя.
— Не надо, — Миара погладила по щеке. — Я ведь не желаю дурного. Просто позволь завершить начатое. Посмотри на меня. Правда, я красива?
Глава 57
Император спал.
Сон его был спокоен. И лишь зверь в ногах вскинулся, почуяв присутствие человека, но мгновенье и оскал исчез, а зверь тяжко поднялся, потянулся и зевнул. Он охотно подставил голову под руку той, которая ступала легко и беззвучно.
Она прошла мимо стражи.
И стража погрузилась в сон. Она минула комнату со слугами, принеся с собою грезы. И глядя на них, на людей, которые вновь улыбались, пусть даже улыбки их были мимолетны, тихо вздохнула.
— Госпожа? — тот, кто шел за ней, тот, кто в последние дни находился рядом неотлучно, ощутил легкую тень сожаления.
И сомнений.
— Так надо, — сказала она леопарду. Или человеку?
Оба склонились.
Сквозь полупрозрачные занавеси проникал свет. Он ложился на маску, оживляя черты её. И девочка мазнула ладонью по щеке, подхватив нечаянную слезу. Она протянула было руку, но тотчас убрала за спину.
А Император спал.
И сон его был спокоен, а сам он недвижим, как и наложницы, свернувшиеся в ногах его. Их кожа в темноте казалась вовсе черной, а разметавшиеся волосы переплелись, укрыли и их, и белые простыни. Девушки были мертвы. Девочка чуяла, что жизнь давно покинула их. И теперь, глядя на тела, она набралась решимости.