– Завел бы ты уже, правда, себе кого-нибудь, – пробурчала, отходя к дремавшей шмырлихе и поправляя на ней повязку. – Заботиться о ком-то довольно приятно.

– По-твоему, мне мало общения с самыми разнообразными тварями в Заповеднике? Надо еще личную завести?

– Т-тварь? – я опешила. Разбрасываться такими словами как-то слишком даже для брата.

– В наших вольерах предостаточно животных, необязательно тащить всех в дом, – флегматично продолжил брат.

– Я не о питомце, Арт! О девушке!

– Ох, а это еще хуже. С девушками знаешь сколько проблем?

– Лучше привыкать к ним уже сейчас. Постепенно, – показательно дружелюбным тоном заверила я. – Ведь рано или поздно бабушка Ангелика до тебя доберется, и тогда…

Брат резко наклонился, словно заметил пыль на обуви. Черная челка упала на нос, ноздри затрепетали. Разозлился, но сдерживался.

– А у тебя в кавалерах нынче кто – шмырл или иглохвост, обезьянка? – проворчал, перешнуровывая ботинки.

– Оба. Мы гуляем по очереди, – хмыкнула и потрепала брата по жестким волосам. Нечего на меня дуться. – И прекращай звать меня обезьяной.

– А кто ж ты у нас? Суетишься, прыгаешь туда-сюда, не зная, за что первым ухватиться. Вносишь в спокойную жизнь хаос и разрушения… И еще слизь. Очень много слизи…

– Между прочим, обезьяны очень ловкие и цепкие. И если уж они за что-то ухватились, то так запросто не отпустят.

– Ава… – брат поднял черные глаза-бездны и криво ухмыльнулся. – Висеть на трех канатах сразу неудобно даже мартышкам.

– Что ж! Вот и еще один довод в пользу того, что я вполне разумное существо.

Арт поднялся и внимательно вгляделся в мое лицо.

– А вот в этом даже отец временами сомневается. Не делай глупостей, обезьянка. А если уж очень приспичит, зови меня: будем делать их вместе.

***

Арт ушел – слава троллям, на своих двоих, а не путем жутковатой телепортации, – но его место тут же заняла Глэдис. Сообщила, что кое-какие ученики уже прибыли, и строгим, не терпящим пререканий тоном велела унести шмырлиху «туда, откуда взяла».

В другой раз я бы заупрямилась, отстаивая права раненых, мохнатых и обездоленных, но сейчас сил не осталось ни на что. И я понуро поплелась к заповедной территории, невольно принюхиваясь к своим рукавам. Ну… да. Конкретно эта леди пахнет не розами.

Пожалуй, мне и впрямь следует хорошенько искупаться и переодеться в чистое, пока в Академию не нагрянула толпа. Не дай Судьба в таком виде наткнуться на Вяземскую или Девенпорт! Лохматой, дурно пахнущей и в платье, заляпанном… Да чем только не заляпанном!

Уборная на третьем этаже была забита первокурсниками – извечными спонсорами головной боли моего мрачного папеньки. Так что моей целью стала душевая на четвертом. Но и с ней не свезло: едва открыв дверь, я услышала два знакомых девичьих голоса.

Тролль побери! И почему меня не удивляет, что эти тоже решили прибыть пораньше?

Они были хуже насекомоядных либри, снующих повсюду и стрекочущих в ухо. Даже хуже аргентинских плотоядных шурхов повышенной мохнатости, если вы понимаете, о чем я. Энджела Девенпорт и Микаэлла Вяземская – беленькая и рыженькая девицы восемнадцати лет – разносили грязные сплетни по академическим закоулкам, словно токсичное двухцветное облако!

И если Девенпорт (обладательница самого незамутненного сознания и самых светлых волос на курсе) просто от скуки прожигала сытую, богатую жизнь, то хитрозад… просто хитрая Мика совершенно точно знала, что делает, кому вредит и чью руку с азартом покусывает!

Она понимала, что останется безнаказанной. Ведь дед Микаэллы возглавлял Верховный Совет, и я бы никогда не стала на нее жаловаться родителям. Только новых ссор с Эстер-Хазом нам не хватало!

– Входи, Карпова, не стесняйся. Тебе явно нужно отмыться. Стыдно при твоем титуле и положении так пахнуть, – размазывая по губам красную помаду, надменно протянула Мика будто бы на правах хозяйки. А может, она уже и считала себя таковой: ее дед давно мечтал прибрать Академию к рукам. И с каждым годом становился к цели все ближе.

Ну до чего же противная! Темно-рыжая, высоколобая, с вытянутым лицом, до подбородка усыпанным бледными веснушками… К прискорбию, внешне это ее не портило. Вся гадость скрывалась внутри, под слоем косметики и двойным дном из улыбчивого лицемерия.

– Зайду попозже. Не усердствуй с пудрой: зеркало на тебя уже косо смотрит, – попятившись, я вышла в коридор. Сегодня явно не тот день, когда я готова состязаться с Вяземской в остроумии.

Трудно вспомнить, с чего началось наше противостояние. На третьем курсе Мика даже пыталась завести со мной «выгодную дружбу», но не срослось. У меня уже были подруги. Целых две.