О добытом в тире мы говорили: «выстрелил». Если купил скрученную бумажку в развернутой на боковой стороне вагончика лотореии и при вскрытии обнаружил на ней номер, соответствующий номеру на одном из призов, выставленных на витрине, то так и говорили: «выиграл в лотерею».

Были еще и такие, где надо попасть теннисным шариком в небольшую пластмассовую воронку, которая качается на витой проволочной спирали, надетой на горлышко бутылки с вином, шнапсом или другим напитком. Круглая ступенчатая платформа сплошь заставлена бутылками, и, казалось, трудно промахнуться – не в одну, так в другую попадешь. Так бы и было, кабы воронки не пружинили, а шарик не отскакивал. Никогда не выиграешь то, во что метил. Только в результате случайных отскоков шарик на излете, потеряв кинетическую энергию, мог попасть в какую-нибудь воронку, но это редко.

Всего вряд ли можно перечислить, но неизменно всегда на краю площади на мангалах жарили сосиски и продавали их на бумажных тарелках, обильно смазывая горчицей.

Самое замечательное то, что площадь находилась в одном квартале от того места, где мы жили. Поэтому ни одно мероприятие на ней не могло пройти нами не замеченным.

Город был построен так, что юго-восточная его часть опиралась на озеро, а его центр словно подкова обрамляли скверы, густо усаженные вековыми деревьями, в значительной части дубами. В северо-западной части скверы переходили в длинный зеленый вал, состоящий во всю длину из нескольких параллельно вырытых оврагов. Он так и назывался «Зеленый вал». В средние века эти фортификационные сооружения служили для защиты от неприятеля.

Карл-Либкнехт штрассе, на которой мы жили, идущая от озера до Карл-Маркс штрассе, была частью зеленой подковы скверов.

Осенью в ознаменование начала учебного года нам первым делом давали задание собирать желуди и сдавать на приемный пункт в школе. Минимальную норму я не помню, но носили сумками килограммов по 5, если не больше. Собирали в скверах, лесах, на зеленом валу. В танковых полках были подсобные хозяйства, там держали свиней, а желуди – для них самая лучшая еда. Их выкармливали, сдавали на мясокомбинат, на счет воинской части поступали деньги, а уже за эти деньги закупались необходимые продукты для усиления питания солдат дополнительно к норме их довольствия.

Немцы в это время также открывали пункты сбора желудей, дубов было много – и желудей на всех хватало.

Также под сезон созревания ягод открывались пункты их приема. Принималось по цене выше, чем продавалось в магазинах, остальное датировало государство. В основном это была черника, ее в лесах было много, и собирать ее, как мне казалось, было не так трудно. Я легко набирал двухлитровый бидон и еще столько же отправлял в рот, приезжая домой с черным языком и такими же губами. Взрослые работали по-крупному и привозили по ведру. После этого мама неизменно делала вареники с черникой.

Мне могут возразить, что бидон бывает трехлитровый. У нас да, а у немцев по-другому, они люди экономные. У них и цены в магазинах на развесной товар были проставлены не за килограмм, как у нас, а за полкилограмма. С этим же бидончиком мы ходили и за молоком. Два литра молока стоили одну марку тридцать шесть пфенингов. Хлеб стоил пятьдесят пфенингов. Выпекали его в магазине через дорогу, можно было взять прямо из печи. Назывался он межброд, поскольку был смешан из ржаной и пшеничной муки.

Жвачку можно было купить в любом киоске. Мороженое продавали на развес, раскладывая его в вафельные чашечки. Если два шарика – давали в одной чашечке и в придачу пластмассовую лопатку со сказочным человечком на конце ручки. Если берешь три шарика, то накрывали еще одной чашечкой и никакой лопатки не давали. В этот момент всегда вспоминался наш пломбир или даже сливочное, которые были вне всякой конкуренции.

Остальные продукты покупали в военторге, поскольку советские продукты очень сильно отличались от немецких в лучшую сторону.

Немцы охотно ходили в наш магазин. Они в большинстве своем неплохо говорили по-русски – особенно те, кто по своей деятельности общались с нами. За исключением Шмидта, у которого перед Новым годом покупали пиротехнику. Он торговал в основном сувенирами, нарочито не выказывал, что хоть немного понимает по-русски и, похоже, был просто большим шутником.

– Покажите, пожалуйста, вон тот подсвечник.

К слову говоря, подсвечники и все, что олицетворяло старину, в то время были не в моде. Родители купили за небольшие деньги с рук пианино, чтобы учить музыке мою сестру. Это был очень качественный немецкий инструмент девятнадцатого века, на передней панели были два старинных бронзовых подсвечника. Эти приспособления были немедленно удалены, вызван мастер, чтобы профессионально заделать образовавшиеся отверстия и заполировать их. Сейчас за этот раритет отдали бы немалые деньги.

Однако вернемся к нашему Шмидту.

– Diese?, – говорил он и показывал пальцем совсем на другое.

– Нет, вон тот, – покупатель тоже указывал пальцем.

Тогда он подносил свой палец к пальцу покупателя и вел от него по воздуху, но прикасался опять не к тому, чем заинтересовался покупатель, а к рядом стоящему предмету. Две, три попытки – и он все же находил нужную покупателю вещь.

У меня как память до сих пор хранится бинокль, купленный у него.

Магазины, парикмахерские, фотоателье и другие заведения обслуживания были частными, и характерные особенности их – это внимательность и некоторая назойливость персонала. Войти в магазин, чтобы «продать глаза», было почти невозможно, к тебе тут же обращались, за исключением тех случаев, когда продавец был занят другим покупателем. Если заинтересовавшая тебя вещь не подходила по размеру или по другой причине, то до бесконечности были готовы предлагать различные варианты. Тогда это для нас было непривычно, как и то, что забытый в магазине кошелек, спохватившись на следующий день или позже, можно было обнаружить в том же магазине на самом видном месте.