– Зачем ты пьешь при ней?
– равнодушно спросил Макаров.

– Чтоб она видела. Я - честный парень.

– Истерик ты. И - выдумываешь много. Любишь, ну и - люби

без размышлений,

Без тоски, без думы роковой.

– Для этого надо вытряхнуть мозг из моей головы.

– Тогда - отстань от нее.

– Для этого необходима воля. Макаров минуты две говорил вполголоса и так быстро, что Клим слышал только оторванные клочья фраз:

– Эгоизм пола... симуляция..,

Затем снова начал Лютов, тоже негромко, но как-то пронзительно, печатать на тишине:

– Весьма зрело и очень интересно. Но ты забыл, что аз семь купеческий сын. Это обязывает измерять и взвешивать со всей возможной точностью. Алина Марковна тоже не лишена житейской мудрости. Она видит, что будущий спутник первых шагов жизни ее подобен Адонису весьма отдаленно и даже - бесподобен. Но она знает и учла, что он - единственный наследник фирмы "Братья Лютовы. Пух и перо".

Воркотня Макарова на несколько секунд прервала речь Лютова.

– Друг мой, ты глуп, как спичка, - продолжал Лютов.
– Ведь я не картину покупаю, а простираюсь пред женщиной, с которой не только мое бренное тело, но и голодная душа моя жаждет слиться. И вот, лаская прекраснейшую руку женщины этой, я говорю: "Орудие орудий".
– "Это что еще?" - спрашивает она. Отвечаю: "Так мудро поименовал руку человеческую один древний грек".
– "А вы бы, сказала, своими словами говорили, может быть, забавнее выйдет".
– Ты подумай, Костя, забавнее! И - только. Недоумеваю: разве я создан для забавы?

– Ну, довольно, Владимир. Иди спать!
– громко и сердито сказал Макаров.
– Я уже говорил тебе, что не понимаю этих... вывертов. Я знаю одно: женщина рождает мужчину для женщины.

– Сугубая ересь...

– Матриархат...

Лютов тонко свистнул, и слова друзей стали невнятны.

Клим облегченно вздохнул. За ворот ему вползла какая-то букашка и гуляла по спине, вызывая нестерпимый зуд. Несколько раз он пробовал осторожно потереть спину о ствол березы, но дерево скрипело и покачивалось, шумя листьями. Он вспотел от волнения, представляя, что вот сейчас Макаров встанет, оглянется и увидит его подслушивающим.

Жалобы Лютова он слушал с удовольствием, даже раза два усмехнулся. Ему казалось, что на месте Макарова он говорил бы умнее, а на вопрос Лютова:

"Разве я для забавы?" - ответил бы вопросом:

"А - для чего же?"

На месте, где сидел Макаров, все еще курился голубой дымок, Клим сошел туда; в песчаной ямке извивались золотые и синенькие червяки огня, пожирая рыжую хвою и мелкие кусочки атласной бересты.

"Какое ребячество", - подумал Клим Самгин и, засыпав живой огонь песком, тщательно притоптал песок ногою. Когда он поравнялся с дачей Варавки, из окна тихо окрикнул Макаров:

– Ты куда?

С неизбежной папиросой в зубах, с какой-то бумагой в руке, он стоял очень картинно и говорил:

– Девицы в раздражении чувств. Алина боится, что простудилась, и капризничает. Лидия настроена непримиримо, накричала на Лютова за то, что он не одобрил "Дневник Башкирцевой".

Опасаясь, что Макаров тоже пойдет к девушкам, Самгин решил посетить их позднее и вошел в комнату. Макаров сел на стул, расстегнул ворот рубахи, потряс головою и, положив тетрадку тонкой бумаги на подоконник, поставил на нее пепельницу.

– Все, брат, как-то тревожно скучают, - сказал он, хмурясь, взъерошивая волосы рукою.
– По литературе не видно, чтобы в прошлом люди испытывали такую странную скуку. Может быть, это - не скука?

– Не знаю, - ответил Клим, испытывая именно скуку. Затем лениво добавил: - Говорят, что замечается оживление...

– Книжное.

Клим промолчал, присматриваясь, как в красноватом луче солнца мелькают странно обесцвеченные мухи; некоторые из них, как будто видя в воздухе неподвижную точку, долго дрожали над нею, не решаясь сесть, затем падали почти до пола и снова взлетали к этой невидимой точке. Клим показал глазами на тетрадку:

– Что это?

– Проект программы "Союза социалистов". Утверждает, что община создала нашего мужика более восприимчивым к социализму, чем крестьянин Запада. Старая история. Это Лютов интересуется.

– От скуки?

Макаров пожал плечами.

– Н-нет, у него к политике какое-то свое отношение. Тут я его не понимаю.

– А во всем остальном, кроме этого, что такое он? Подняв брови, Макаров закурил папиросу, хотел бросить горящую спичку в пепельницу, но сунул ее в стакан молока.