– Очень смелый царь!

И с той же улыбкой обратился к Маракуеву:

– Вот вы устраиваете какой-то общий союз студентов, а он вот не боится вас. Он уж знает, что народ не любит студентов.

– Преподобное отроче Семионе! Не болтайте чепухи, - сердито оборвал его Маракуев. Варвара расхохоталась, засмеялся и Поярков, так металлически, как будто в горле его щелкали ножницы парикмахера.

А когда царь заявил, что все надежды на ограничение его власти бессмысленны, даже дядя Хрисанф уныло сказал:

– Негодяев слушает, это - плохо! Но бутафор, глядя на всех глазами взрослого на детей, одобрительно JH упрямо повторил:

– Нет, он - честный. Он - храбрый, потому что - честный. Один против всех...

Маракуев, Поярков и товарищ их, еврей Прейс, закричали:

– Как - один? А - жандармы? Бюрократы?

– Это - прислуга!
– сказал Диомидов.
– Никто не спрашивает прислугу, как надо жить.

Его стали убеждать в три голоса, но он упрямо замолчал, опустив голову, глядя под стол.

Клим Самгин понимал, что Диомидов невежествен, но это лишь укрепляло его симпатию к юноше. Такого Лидия не мосла любить. Б лучшем случае ока относится к нему великодушно, жалеет его, как приблудного котенка интересной породы. Он даже немножко завидовал стойкому упрямству Диомидова и его усмешливому взгляду на студентов. Их все больше являлось в уютном, скрытом на дворе жилище дяди Хрисанфа. Они деловито заседали у Варвары в комнате, украшенной множеством фотографий и гравюр, изображавших знаменитых деятелей сцены; у нее были редкие портреты Гогарта, Ольриджа, Рашели, m[ademoise]lle Марс, Тальма. Студенческие заседания очень тревожили Макарова и умиляли дядю Хрисанфа, который чувствовал себя участником назревающих великих событий. Он был непоколебимо уверен, что с воцарением Николая Второго великие события неизбежно последуют.

– Вот - увидите, увидите!
– таинственно говорил он раздраженной молодежи и хитро застегивал пуговки глаз своих в красные петли век.
– Он всех обманет, дайте ему оглядеться! Вы на глаза его, на зеркало души, не обращаете внимания. Всмотритесь-ка в лицо-то!

И - шутил:

– Эх, Диомидов, если б тебе отрастить бородку да кудри подстричь, вот и готов ты на роль самозванца. Вполне готов!

Клим Самгин был очень доволен тем, что решил не учиться в эту зиму. В университете было тревожно. Студенты освистали историка Ключевского, обидели и еще нескольких профессоров, полиция разгоняла сходки; будировало сорок два либеральных профессора, а восемьдесят два заявили себя сторонниками твердой власти. Варвара бегала по антикварам и букинистам, разыскивая портреты m[ada]me Ролан, и очень сожалела, что нет портрета Те-руань де-Мерикур.

Вообще жизнь принимала весьма беспокойный характер, и Клим Самгин готов был признать, что дядя Хри-санф прав в своих предчувствиях. Особенно крепко врезались в память Клима несколько фигур, встреченных им за эту зиму.

Однажды Самгин стоял в Кремле, разглядывая хаотическое нагромождение домов города, празднично освещенных солнцем зимнего полудня. Легкий мороз озорниковато пощипывал уши, колючее сверканье снежинок ослепляло глаза; крыши, заботливо окутанные толстыми слоями серебряного пуха, придавали городу вид уютный; можно было думать, что под этими крышами в светлом тепле дружно живут очень милые люди.

– Здравствуйте, - сказал Диомидов, взяв Клима за локоть.
– Ужасный какой город, - продолжал он, вздохнув.
– Еще зимой он пригляднее, а летом вовсе невозможный. Идешь улицей, и все кажется, что сзади на тебя лезет, падает тяжелое. А люди здесь - жесткие. И - хвастуны.

Он снова вздохнул, говоря:

– Не люблю, когда ахают - ах, Москва! Разрумяненное морозом лицо Диомидова казалось еще более картинным, чем было всегда. Старенькая котиковая шапка мала для его кудрявой головы. Пальто - потертое, с разными пуговицами, карманы надорваны и оттопырены.

– Куда вы идете?
– спросил Клим.

– Обедать.

И, мотнув головой на церковь Чудова монастыря, он сказал:

– Чиню иконостас тут.

– Вот как! И в театре и в церкви работаете...

– Так что? Все равно работа. Меня знакомый резчик и позолотчик пригласил. Замечательный...

Диомидов нахмурился, помолчал и предложил:

– Пойдемте в трактир, я буду обедать, а вы - чай пить. Есть вы там не станете, плохо для вас, а чай дают - хороший.

Было бы интересно побеседовать с Диомидовым, но путешествие с таким отрепанным молодцом не улыбалось Климу; студент рядом с мастеровым подозрительная пара. Клим отказался идти в трактир, а Диомидов, безжалостно растирая ладонью озябшее ухо, сказал:

– Все - работаю. Хочу много денег накопить. И вдруг спросил:

– Вы одобряете Лидию Тимофеевну, что она в театр готовится?

Не ожидая ответа, он тотчас раскрыл смысл вопроса:

– Это ведь все равно как голой по улице ходить.

– Лидия Тимофеевна - взрослый человек, - сухо напомнил Клим.

Диомидов утвердительно кивнул головой.

– По-моему, умные чаще ошибаются в себе.

– Почему вы так думаете? .
– А - как же? Я - книги читаю, вижу...

Это показалось Самгину дерзким: невежда, говорить правильно не умеет, а туда же...