– Вот именно. Может быть, это только кажется, что толчемся на месте, а в самом-то деле восходим куда-то по спирали.

На улице он говорил так же громко и бесцеремонно, как в комнате, и разглядывал встречных людей в упор, точно заплутавшийся, который ищет: кого спросить, куда е"у идти?

Нельзя было понять, почему Спивак всегда подчеркивает Инокова, почему мать и Варавка явно симпатизируют ему, а Лидия часами беседует с ним в саду и дружелюбно улыбается? Вот и сейчас улыбается, стоя у окна пред Иноковым, присевшим на подоконник с папиросой в руке.

"Да, с нею необходимо объясниться..."

Он сделал это на следующий день; тотчас же после завтрака пошел к ней наверх и застал ее одетой к выходу в пальто, шляпке, с зонтиком в руках, мелкий дождь лизал стекла окон.

– Куда это ты?

– В канцелярию губернатора, за паспортом. Она улыбнулась.

– Как ты смешно удивился! Ведь я тебе сказала, что Алина зовет меня в Париж и отец отпустил...

– Это - неправда!
– гневно возразил Клим, чувствуя, что у него дрожат ноги.
– Ты ни слова не говорила мне... впервые слышу! Что ты делаешь? возмущенно спросил он.

Лидия присела на стул, бросив зонт на диван; ее смуглое, очень истощенное лицо растерянно улыбалось, в глазах ее Клим видел искреннее изумление.

– Как это странно!
– тихо заговорила она, глядя в лицо его и мигая. Я была уверена, что сказала тебе... что читала письмо Алины... Ты не забыл?..

Клим отрицательно покачал головой, а она встала и, шагая но комнате, сказала:

– Видишь ли, как это случилось, - я всегда так много с тобой говорю и спорю, когда я одна, что мне кажется, ты все знаешь... все понял.

– Я бы тоже поехал с тобой, - пробормотал Клим, не веря ей.

– А университет? Тебе уже пора ехать в Москву... Нет, как это странно вышло у меня! Говорю тебе - я была уверена...

– Но когда же мы обвенчаемся?
– спросил Клим сердито и не глядя на нее.

– Что-о?
– спросила она, остановись.
– Разве ты... разве мы должны? услыхал он ее тревожный шопот.

Она стояла пред ним, широко открыв глаза, у нее дрожали губы и лицо было красное.

– Почему - венчаться? Ведь я не беременна...

Это прозвучало так обиженно, как будто было сказано не ею. Она ушла, оставив его в пустой, неприбранной комнате, в тишине, почти не нарушаемой робким шорохом дождя. Внезапное решение Лидии уехать, а особенно ее испуг в ответ на вопрос о женитьбе так обескуражили Клима, что он даже не сразу обиделся. И лишь посидев минуту-две в состоянии подавленности, сорвал очки с носа и, до боли крепко пощипывая усы, начал шагать по комнате, возмущенно соображая:

"Разрыв?"

Он тотчас же напомнил себе, что ведь и сам думал о возможности разрыва этой связи.

"Да, думал! Но - только в минуты, когда она истязала меня нелепыми вопросами. Думал, но не хотел, я не хочу терять ее".

Остановясь пред зеркалом, он воскликнул:

"И уж если разрыв, так инициатива должна была исходить от меня, а не от нее".

Он оглянулся, ему показалось, что он сказал эти слова вслух, очень громко. Горничная, спокойно вытиравшая стол, убедила его, что он кричал мысленно. В зеркале он видел лицо свое бледным, близорукие глаза растерянно мигали. Он торопливо надел очки, быстро сбежал в свою комнату и лег, сжимая виски ладонями, закусив губы.

Через полчаса он убедил себя, что его особенно оскорбляет то, что он не мог заставить Лидию рыдать от восторга, благодарно целовать руки его, изумленно шептать нежные слова, как это делала Нехаева. Ни одного раза, ни на минуту не дала ему Лидия насладиться гордостью мужчины, который дает женщине счастье. Ему было бы легче порвать связь с нею, если бы он испытал это наслаждение.

"Ни одной искренней ласки не дала она мне", - думал Клим, с негодованием вспоминая, что ласки Лидии служили для нее только материалом для исследования их.

"Ницше - прав: к женщине надо подходить с плетью в руке. Следовало бы прибавить: с конфектой в другой".

Постепенно успокаиваясь, он подумал, что связь с нею, уже и теперь тревожная, в дальнейшем стала бы невыносимой, ненавистной. Вероятно, Лидия, в нелепых поисках чего-то, якобы скрытого за физиологией пола, стала бы изменять ему.

"Макаров говорил, что дон-Жуан - не распутник, а - искатель неведомых, неиспытанных ощущений и что такой же страстью к поискам неиспытанного, вероятно, болеют многие женщины, например - Жорж Занд, - размышлял Самгин.
– Макаров, впрочем, не называл эту страсть болезнью, а Туробоев назвал ее "духовным вампиризмом". Макаров говорил, что женщина полусознательно стремится раскрыть мужчину до последней черты, чтоб понять источник его власти над нею, понять, чем он победил ее в древности?"