Как там Дор-Си? Колокольчик его поста звякнул тихо, едва-едва. Или это ветерок?

Он просигналил в ответ. Руки словно с мороза, чужие.

Тень замедлила своё движение, затем остановилась. От неё до площадки Дор-Си – расстояние пики. Каково ему?

Он ещё раз дернул сигнальный шнур. Молчит Дор-Си. Объявить тревогу? Но ни начальник караула, ни начальник стражи, ни сам Командор ничем помочь не могли. Они даже не увидели бы Тень. Что тогда станет с ним, с Дор-Си, с миссией?

Внезапно Тень отошла от Глаз-башни Восхода. Ну, наконец. Совершенно необычное поведение тревожило и пугало. Зачем приходит Тень? Что они, зрячие, могут сделать?

Тень поплыла прочь. Скорее, уходи скорее.

Словно услышав, она остановилась. Потом развернулась и полётела к Глаз-башне Ван-Ая.

На него повеяло холодом. Не тем холодом, что приносит полуночный ветер зимой, и не тем, что таится на дне Белого озера. Тот холод можно превозмочь – движением, волей, можно и костёр развести, или найти укрытие. Но сейчас холод сразу лизнул сердце и уже оттуда, изнутри, растекся по жилам.

Непослушными руками он потянул тревожный шнур. Среди рыцарей дома Кор нет магов. Но будь кто-нибудь из них рядом, холод бы отступил.

Руки онемели. Он не знал, удалось ли подать сигнал.

Тень подплыла совсем близко, ему показалось, что он различает глаза, мириады бесстрастных, изучающих глаз. Ван-Ай попытался найти в себе хоть искорку огня. Малыш. Мать. Дом.

Ему казалось, что он слышит хруст собственных мышц. Преодолевая боль, Ван-Ай вытащил меч. В Доме Кор его не учили магии. Но дали другое, быть может, не менее ценное.

Он вскочил на барьер, бросился на Тень и ударил так сильно, как только мог.

Приборы сегодня резвились пуще обычного, и Фомин получил результат в последнюю минуту. Минуту, как же! Кто теперь считает минуты? Разве повара. Да и те больше пользуются стихами. Часы могут разбиться, они дороги, надо за ними следить, переворачивать, удалять мушиные следы, кое-где и налог платить, а стишок читается сам собою совершенно даром. Стишок всмятку, элегия в мешочек, поэма вкрутую. Часовщики и стеклодувы оттого преисполнены злобой критикой. Молчание – золото, утверждают они, а постоянное чтение «поэмы о горшке» породило больше идиотов, чем зелёная горячка.

Он поймал себя на том, что и сам бормочет прилипчивые рифмы:

«Вот горшок пустой! Он предмет простой! Он никуда не денется! И потому горшок пустой, И потому горшок пустой Гораздо выше ценится!»

Не полагаясь на приборы, он сам выверял каждый шаг анализа. По памяти – раз, по справочнику – два и по часам – три. Электроника теперь порождает больше проблем, чем решений, самые простенькие схемы прониклись манией величия, иногда дважды два четыре, но чаще – сапоги всмятку. Лишь память о былом совершенстве не позволяла выбросить чудеса двадцать первого века на свалку. Пусть постоят в запаснике – рядом с бронепоездом. Вдруг когда-нибудь мир покатит по старой колее…

Но вряд ли. Никакой колеи нет и в помине. Особенно железнодорожной. И потому пора заполнять старые формы новым содержанием. Вливать вино свежего урожая в старые титановые дистилляторы. Стальной арифмометр идёт на смену электронной цифрушке!

Он нарочно думал о вещах отвлечённых. Так врачу, оперирующему близкого человека стоит представить, будто перед ним гомункулус, бездушный манекен. Иначе эмоции просто разорвут. Толика резонерства, по мнению психологов, заменяет рюмку водки. Как и с водкой, главное – знать меру, не заливаться.

Дежурный корнет у входа в рыцарский зал отсалютовал Фомину. Бодрый мальчик. Уверенный в завтрашнем дне. Попал в дом Кор. Лучшей судьбы и желать нельзя. Рыцарская академия. Наступление, встречный бой, оборона, отход, разведка, контрразведка, рукопашный, сабельный, огневой контакт, минирование, контрминирование, штурм, осада, танцы, языки Степи, рисование, сопротивление материалов, конкур, правописание и прочая, и прочая. Всё, что нужно знать соискателю золотых шпор. Родственники рады – есть куда пристроить бедных сироток. Укрепление связей между Домами. Империя, как одна большая дружная семья. Сам Император выказал монаршее благоволение и освободил дом Кор от всех имперских налогов, покуда рыцари будут принимать к себе на воспитание благородных сирот. Держать своё слово Император будет до той поры, покуда не соберется с силами и не подчинит себе строптивцев. Мы уж постараемся, чтобы такого не случилось в ближайшие два-три поколения. Хотя кое-кому кажется, что единственно надёжный путь для этого – самим встать во главе империи. Или даже её основать, потому что существующее образование – рыхлый конгломерат отдельных Замков, подобие дотатарской Руси.

Стол в Рыцарском зале, как и положено, был круглым. Но всяк знал цену своему кусочку дуги.

Фомин сел

– Могли бы и не торопиться, доблестный рыцарь. Медикус Нарейка проводит консилиум.

– Консилиум? С кем же?

– С учениками, доблестный рыцарь. У медикуса учеников много… – Картье говорил добродушно, но не требовалось особой проницательности расслышать в добродушии горечь. Действительно, медицине, воинскому делу, даже неблагородному но прибыльному искусству агрономии учились со рвением и приходили в Академию из самых отдаленных закоулков Белой Земли, порой совершенно неведомых. Но специалистам по гатрамонным двигателям, торсионным полям или даже солеологам ученика найти труднее. Нет, интеллектуальные способности поколений Преображения мало чем отличались от поколений двадцать первого века, только зачем рыцарю, будь он войн, начальник стражи, эконом, даже барон – знать особенности строения третьего слоя фотосферы Сириуса? А Картье был именно солеологом. Пришлось переквалифицироваться, как, собственно, большинству экипажа. Например, Фомину, бортмеханику широкого профиля. Единственный корабль с гатрамонным двигателем размещен на «Гагарине» в режиме полной консервации. Похоже, Небесы, и не прочь спровадить гостей из Межпотопья в новую прогулку лет этак на миллион, да всё думают, думают…