Я отступил назад, почувствовав, как пылает мое лицо, и сжал руку, чтобы остановить кровь и унять боль, в то время как Радамантус приступил к завершению обряда:

– Освещенная пламенем дракона, согретая любовью дома, обласканная заботой слуг, пусть жизнь твоя следующая воплотит в себе все радости и не оставит место печалям жизни прошлой.

Бушующее пламя поглотило могилу с исступленной страстью, под стать Джулии. Я не мог отвести взгляд.

Позже, когда солнце село и все разошлись, Дело отыскал меня. Пир в честь Джулии должен был состояться вечером во Дворце Великого Повелителя, где я должен был прислуживать за столом Дело, но в тот момент по-прежнему находился в холодном саду под сенью старинных каменных изваяний, глядя, как постепенно остывают угли погребального костра. Дело уселся на каменную скамью рядом со мной. Я не обращал внимания на него, пока не почувствовал холодок, расползающийся по моей ладони, и только тогда осознал, что он начал бинтовать мою рану. Он специально принес на церемонию целебную мазь и бинты.

– Я и сам могу это сделать, – сказал я, потянувшись за бинтом.

Но Дело не уступил:

– Позволь мне.

Я сидел неподвижно, чувствуя приятный холодок целебной мази, приносящий облегчение, и прикосновение осторожных пальцев, закрепляющих повязку. Если бы мы оказались в оружейной и я бы ухаживал за ним, то непременно завел бы разговор, но сегодня вечером мне хотелось тишины. И, вероятно, потому, что вокруг царил мрак, или же из-за того, что он сидел так близко, я позволил себе погрузиться в размышления.

Когда в тот раз он спросил, нравится ли мне, что хотел от меня услышать? Именно с того момента и начались молчания и натянутые разговоры.

Что мне следовало ответить?

Я почти не видел его лица, однако успел заметить, как он прижимает ладонь к глазам. Словно пытается собраться с духом.

– Грифф, – в конце концов заговорил он, – мне необходимо сказать тебе об этом. Пока… пока это не сделал кто-то еще.

Он поднял глаза на меня, прекратив бинтовать ладонь, и его пальцы слегка касались моих.

– Иксион потребовал, чтобы ты стал его оруженосцем, раз уж теперь он Первый Наездник.

Последние тлеющие угли погребального костра Джулии погасли. Небо сделалось черным.

– Я думал, твой отец сказал…

– Мой отец не хочет перечить новому Командующему Флотом. Никто не хочет. – Дело стиснул пальцы, а затем закончил бинтовать ладонь и закрепил повязку. – Мне жаль. Думаю, Иксион просто старается доказать свою правоту…

Я опустил забинтованную руку и размял пальцы.

– Когда? – спросил я.

Дело почесал затылок, не глядя на меня.

– Пока еще не решено. Я не отдал ключ от Спаркера и все такое…

Я провел пальцем по тыльной стороне запястья. За долгие годы рубцы от ожогов сгладились, но смутные воспоминания о самых первых шрамах остались. Полукруг, оставленный клыками Нитера, когда он укусил меня по приказу Иксиона. Нам тогда было всего по двенадцать, и я превзошел его в воздухе.

Окажется ли он столь же изобретателен семь лет спустя?

– Сегодня вечером я стану прислуживать ему на пиру. Будет лучше, если мы не станем тянуть.

Мне всегда казалось, что я брал время взаймы, прислуживая Дело. Так оно и было на самом деле.

И все же мы по-прежнему сидели рядом, пока наши колени соприкасались друг с другом.

– Мне жаль, – снова сказал Дело.

– Вам стоит бросить ему вызов, – произнес я против своей воли. – Сразиться за звание Первого Наездника.

Дело расхохотался.

– Грифф, – отозвался он. – Мы оба знаем, что это невозможно.

Дело впадал в ступор, когда дело касалось Иксиона. Так всегда происходило.

Иксион был бесподобен. Единственной, кто сумел победить его, стала Джулия.

Джулия и я.

По крайней мере, до того как на Спаркера надели намордник. Внезапно в голове у меня появилась непрошеная мысль: «У Антигоны сюр Аэла не было намордника».

Но подобные размышления были опасны, и я отогнал непрошеные мысли о Первой Наезднице Каллиполиса.

Лишь один наездник смирения пытался протестовать. Или так нам, по крайней мере, рассказывали. Оруженосца Роксаны Полуаврелианки, Мабалену, признали виновной в призывах к мятежу шесть лет назад. Норчианцев из Нового Питоса согнали посмотреть на расправу над ней на Кургане Завоевателя. Дракону Мабалены перерезали горло, и пока Лена корчилась в агонии от боли, скорбя о потере, всю ее семью, одного за другим, подняли на спинах драконов в воздух над площадью и сбросили вниз.

Даже годы спустя я помнил эти звуки. Глухой влажный удар человеческого тела о безжалостные камни и мгновенно смолкавшие вопли. Мольбы Мабалены, сначала на драконьем языке, потом на норише, которые становились все более бессвязными. Каменное лицо Роксаны, наблюдающей за расправой. Стоящий рядом Радамантус, чья рука лежала на ее плече. А расправу чинил сам Роуд.

Мабалену сбросили последней, но с небольшой высоты, чтобы она смогла выжить. Теперь она служила в Крепости, и если требовалось напоминание о подобных происшествиях, ее приводили в пример. Драконорожденные называли ее Безумной Леной.