Грядки с затейливо посаженными тюльпанами превращают садик перед домом в роскошный яркий ковёр. Голубые мускари напоминают маленькую реку, в которую глядит апрельское небо. Заметив, что Жиль засмотрелся на цветы, Канселье сбрасывает скорость.

– Не надо, – негромко говорит его пассажир. – Выглядит так, будто…

Он не договаривает, замолкает. Канселье пожимает плечами, и электромобиль сворачивает в сторону Оси. На подъезде к главному зданию города бушует цветущая форзиция, и дорога утопает в золотых облаках. Золото сменяет нежный розовый – сакура. Прищурившись, Канселье смотрит на высокие деревья, припоминая, сколько же лет самой старой сакуре – вон той, высоченной, стоящей отдельно.

– Теперь весь мир будет таким, да?

– Ну… с годами, думаю, да.

– Я выходил за пределы города, – говорит Жиль, всё так же глядя в сторону. – Несколько раз. И видел только травы. Высокие травы, можно заблудиться.

– Деревья тоже есть, – уверенно произносит Канселье. – Только маленькие ещё. Я недавно видел саженцы, они сейчас очень быстро растут. Быстрее обычных деревьев, которые сажают в парке. А в Третьем круге трава выросла даже на крышах. Видел?

Жиль сдержанно кивает. Канселье в очередной раз выворачивает руль, машина съезжает с главной улицы и метров через сто останавливается напротив увитой плющом ограды. Жиль подхватывает с сиденья связанную сестрой сумку-торбу и, толкнув дверцу плечом, быстро выскакивает на тротуар.

– Боится он меня, что ли? – бурчит под нос Канселье, выключает двигатель и следует за подопечным.

Подросток лихо перемахивает через полутораметровый забор, отпирает ворота, пачкая пальцы ржавчиной.

– Да я бы через калитку зашёл, – усмехается начальник полиции.

– Так ключа нет.

– А ты отмычкой.

В ответ Бойер бросает на него такой суровый взгляд, что Канселье чувствует себя неловко. Желание шутить с пацаном тут же пропадает, и мужчина молча следует за Жилем к виднеющемуся в глубине одетого юной листвой сада двухэтажному дому с огромными окнами от пола до потолка и односкатной крышей. Тропинка огибает дом семьи Бойер по часовой стрелке, открывая светло-серую стену из материала, имитирующего камень.

– Здрасте, месье Артюс! – звонко кричит с балкона семилетняя дочка Вероники – Амелия.

– Веснушка, зови маму, – распоряжается Жиль. – Месье Канселье к ней.

Вероника уже встречает их у дверей, одетая в мужские брюки, перемазанные землёй, и голубую рубаху навыпуск. Светлые, как у брата, волосы подколоты шпильками в высокую причёску, руки теребят тряпку.

– Здравствуйте, месье Артюс. Прошу прощения: занималась садом, не успела привести себя в порядок. Проходите, пожалуйста. Ой, забыла: Амелия у нас сегодня невидимка. Мы с Ганной её заколдовали, – говорит она и заговорщицки подмигивает.

– Веро, месье Канселье хотел с тобой пообщаться. А я пойду велосипед в дом занесу, – не давая никому вставить слова, выпаливает Жиль и быстро выскальзывает за дверь, вопрошая на ходу: – И где же эта веснушка? Обещала мне помочь со звонком на велике, а теперь её нигде не видно…

Мимо взрослых пулей проносится рыжеволосая малявка в шерстяном платье и носках. Дверь хлопает снова, и Вероника разводит руками:

– Ну… раз уж дочка сегодня невидимка, я не видела, как она ушла. Чашечку чая, месье Артюс?

– Да, мадам. Не откажусь.

Хмурое лицо Канселье озаряет улыбка, и он следует за Вероникой в гостиную. Эта маленькая беззащитно-хрупкая женщина с некоторых пор вызывает у него исключительно восхищение. Дело не в её юности и красоте, вовсе нет. По долгу службы Артюс Канселье прикоснулся к личной жизни четы Каро, и то, что открылось ему, заставило по-иному относиться к Веронике и Бастиану. Настолько, что подписанную бумагу о разводе он не решился доверить посыльному, привёз мадам лично.

За чаем Вероника говорит о чём угодно, только не о своей семье. О цветах, что сажает в палисаднике. О детях начальника полиции. О полученной работе и о маленьких школьниках Второго круга, которых обучает чтению и письму. О запасных частях от электромобиля покойной матери, которые, возможно, подойдут месье Канселье для его машины. О снеге, что выпал неделю назад и лежал почти сутки…

– Мадам Бойер, – мягко прерывает её рассказ Канселье. – Я хотел бы поговорить о вашем брате.

Вероника умолкает, сжимает губы в строгую линию – совсем как Жиль. Смотрит серьёзно и прямо.

– Вы о том, что он не хочет наследовать место отца? – спрашивает она, бесшумно касаясь ложечкой чаинок на дне чашки.

– Да, мадам. Его упрямство и нежелание учиться заставляют меня опасаться за будущее Совета.

– Месье Артюс, боюсь, всё куда хуже. Он и дома не всегда ночует. Единственный способ оставить его рядом – говорить, что мне без него одиноко. Иногда страшно. И ради меня он живёт в Ядре, хотя считает, что здесь ему не место. И я не знаю, что может заставить его следовать предназначению.