Еще одна многозначительная деталь. Описывая это свое состояние, некоторые реанимированные рассказывают, что первые минуты они не могли понять, что произошло. Находясь вне тела, они пытались общаться с окружающими, заговаривать с ними и с недоумением убеждались, что те не воспринимают, не слышат их. «Я видела, как они пытались вернуть меня к жизни… Я пыталась говорить с ними, но никто меня не слышал». «Врачи и сестры массировали мое тело, стараясь оживить меня, а я все время пытался сказать им: „Оставьте меня в покое…“ Но они меня не слышали».

Сходный, до странного сходный опыт посмертных переживаний можно найти в шаманистской традиции. Душа, покинувшая тело, тоже пытается заговорить с родными, и тоже никто не отвечает ей. «Это что же они не разговаривают?» И только потом приходит осознание происшедшего: «Я умер, и поэтому со мной не разговаривают».

Описание этого посмертного переживания содержит и Тибетская Книга мертвых, предназначенная для того, чтобы подготовить человека к посмертному опыту. Умерший, говорится в ней, как бы со стороны видит своих близких, оплакивающих его тело, которое они готовят к погребению. Он пытается окликнуть их, заговорить с ними, но никто не слышит, не воспринимает его. Как и в случаях, о которых рассказано реанимированными, он не сразу понимает, что произошло с ним. По поверьям эскимосов, алтайцев и бурят, душа умершего точно так же какое-то время не может постичь, что случилось, и, только ступив на золу очага и видя, что там не остается отпечатка, она понимает, что произошло.

Второе переживание связано с ощущением движения. «Я слышал, как врачи сказали, что я умер, и тогда я почувствовал, как я начал падать или как бы плыть через какую-то черноту, некое замкнутое пространство. Словами это невозможно описать». «После вибрации и движения через длинное, темное пространство…» «Я находилась в узком тоннеле… Я стала входить в этот тоннель головой вперед, там было очень темно. Я двигалась через эту темноту вниз».

Вот еще одно свидетельство из воспоминаний реанимированных:

«Я почувствовал, что парю над собственным телом, видел его, пытался управлять им, но оно не реагировало. Затем я втянулся в какое-то круговращение, что-то вроде русских горок на ярмарках. Это было ужасно. Я слышал вопли, пронзительный свист, резкую, диссонирующую музыку. Я не знал, как из этого вырваться. Кошмар!» Затем он внезапно успокоился: ему казалось, что он видит черную дыру – вход в какой-то тоннель и что его «неумолимо тянуло в этот тоннель… Я вплыл внутрь и двигался дальше вслепую».

Подобных свидетельств существует довольно много. И снова воспоминаниям этим, оказывается, есть аналогии в сообщениях прошлого, где содержатся описания пребывания по ту сторону жизни. Так, нганасанам, живущим в Туруханском крае, хорошо знакома практика шаманистских путешествий в потусторонний мир. Там тоже упоминается путь через совершенно темный узкий проход.

(По нему движется душа, когда ее увозит упряжка в мир предков.) Путь на «тот свет» через темный тоннель известен и у зырян.

Ощущения, образы посмертного состояния неизбежно проходят сквозь призму предшествующего опыта, через реалии той или иной культуры. Соответственно переживания эти выражаются на языке этого опыта, этой культуры. Отсюда и то, что у туруханских нганасанов душу везут олени, и такая, кстати, деталь, как то, что стены темного, узкого тоннеля состоят из снега.

Логично поэтому, что в древневавилонском тексте долгий посмертный путь души лежит через пустыни, а в русских народных причитаниях это путь «по лесам, да по дремучим, по болотам, по седучим, по ручьям, по прегрубым…».

Как подчеркивает один из исследователей, сам опыт посмертного состояния не зависит от веры или системы культуры, к которой принадлежит человек. Но система культуры, ее символы накладывают отпечаток на образы этого опыта.

Ощущение движения, прохождения через темный тоннель называет каждый третий-четвертый реанимированный, сохранивший память о посмертном своем состоянии.

Во многих случаях реанимированные упоминают о каком-то свете, как бы ждущим в конце тоннеля. «Мало-помалу начал различать в глубине слабый белый свет.

Он становился все ярче, сильнее, резче. Я был ослеплен этим светом – и в то же время меня влекло к нему, как мотылька к оконному стеклу». (Из воспоминаний реанимированного.) Каннингам, о котором я упоминал вначале, тоже говорит о пути через мрак к свету. Нередко свет этот персонифицирован, наделен чертами личности.

(В древнерусских представлениях, например, в конце пути, «мытарств», душа встречает Бога.) Во всех случаях в конце пути как итог движения – встреча со светом. «Где светит свет, туда стремлюсь я» (Риг-Веда, Индия). У зырян это солнце, яркий солнечный свет. Иногда свет этот может быть связан с образом двери: «Из-под двери шел очень яркий свет». Интересно, что символ этот – света и двери – присутствует и в воспоминании блаженной Федоры о посмертном ее состоянии: «Небесные врата были как будто из светлого кристалла и дивно сияли».

Весьма небезынтересно, как представляется мне, еще одно свидетельство, которое хочу я привести здесь. Событие, о котором собираюсь я рассказать, произошло в одном из провинциальных русских городов в конце прошлого века. Главное действующее лицо, К. Икскуль, после того, что произошло с ним, по прошествии какого-то времени удалился в монастырь. Предоставим, впрочем, слово ему самому. (Привожу его рассказ с сокращениями.) «…Случилось мне по делу службы попасть в К. и заболеть серьезно. Так как ни родных, ни даже своей прислуги в К. у меня не было, то и пришлось лечь в больницу. Доктора определили у меня воспаление легких».