Шрифт:
Тира подпирала свое кошмарное лицо когтистой чешуйчатой рукой и с иронией воображала, что было бы, если бы она действительно пригласила кого-то из них на чашку чая.
Однако в какой-то момент времени у нее появилась мысль, которая постепенно стала навязчивой идеей. Мысль стать именно женщиной без рук и головы.
После долгих сомнений, и вычислений, и даже некоторого количества слежки она выбрала одного из своих поклонников. Его звали Дзинтарс. Классический плейбой, живущий в одиночестве в роскошном загородном доме. Она поставила ему строжайшие условия, которые он с готовностью принял, и вскоре приехала к нему.
Ее лицо полностью закрывала маска – ровная золотая поверхность. Руки спрятаны в длинные рукава и обмотаны для верности шелковыми тканями. Одежда специального покроя, чтобы ее можно было расстегнуть и снять, не трогая верхнюю жилетку.
Короче, все прошло удачно. Дзинтарс скрупулезно выполнял договоренности, и лишь несколько часов спустя, окончательно выбившись из сил, он сказал, ожидая, пока Тира одевалась в соседней комнате:
– Я хочу увидеть твое лицо.
– Нет, - ответила она. – У тебя будут проблемы.
– Я не боюсь.
– Потому, что не знаешь, о чем просишь. Представь, что я дочь мафиози. Представь, что тебя убьют, если ты увидишь мое лицо.
Он хмыкнул. Уселся на краю кровати и начал набивать трубку.
– Правда? – спросил он насмешливо.
– Нет.
Она вышла, полностью одетая, и встала у порога. Гротескная фигура в шелках и золотой маске.
Дзинтарс посмотрел на нее вопросительно, будто спрашивал «ну так как?»
– Ты сам себя убьешь, – серьезно добавила Тира.
И закрыла за собой дверь.
Девятым воспоминанием Тиры Двезеле стали фантазии.
Трюк, подобный провернутому с Дзинтарсом, Тира повторила еще четыре раза. Каждый раз с новым мужчиной. Каждый раз все проходило более или менее идеально. Лишь в одном случае Тире пришлось высвободить для демонстрации правую руку, чуть более человекообразную, чтобы остудить желание партнера познакомиться поближе.
Но ни разу она не испытала тех чувств, которые описывали ее подружки в соцсетях.
Да, такая составляющая, как поцелуй, была ей по очевидным причинам недоступна. Но Тира представляла, как целуется с тем или иным своим мужчиной, и не ощущала совершенно никаких эмоций, никакого желания провернуть это в реальности. Даже если предположить, что тот со страху не сбежит.
Но вскоре в ее воображение забрался еще один человек, и Тира с удивлением поняла, что фантазии с его участием вызывают в ней совсем иные чувства.
Человека звали Янис.
Тира начала запоминать, как он двигается. Подмечать изменения в одежде, в прическе, в запахе. Украдкой она наблюдала порой за его пальцами, барабанящими по клавиатуре, за тем, как он забавно округляет глаза, когда сосредоточенно читает что-то на мониторе. Потом она оцифровывала все эти данные, переносила в спальню, и… То, что происходило дальше, пожалуй, не стоит расписывать в подробностях.
Тира никогда и ничего не рассказывала Янису о своих фантазиях. В первую очередь потому, что не могла просчитать последствия.
Знал ли сам Янис о них – доподлинно неизвестно. Теоретически он мог получить эту информацию при подключении к мозгу Тиры, но для этого нужно было либо знать, что искать, либо делать полное сканирование, а потом исследовать его. Так что, скорее всего, вряд ли. Он регулярно запускал сбор данных о психологическом состоянии Тиры, и не находил в ее разуме сколь-нибудь значимого количества отрицательных эмоций, таких, как грусть, печаль или тоска.
Это несколько противоречит тому факту, что особенно удачно сконструированные фантазии с участием Яниса, которые Тира сохраняла для повторного использования в качестве ложных воспоминаний, занимают примерно пятую часть всей доступной памяти.
Десятым воспоминанием Тиры Двезеле стала смерть.
Как это ни странно, больше всего в Тире людей пугала не внешность. В мире встречались еще уродства, либо неисправимые, либо не излеченные по причине отсутствия денег, или по принципиальным соображениям. Большинство из них рано или поздно становились медиа-поводами. Мир знал об уродах. Он смаковал их существование, украдкой рассматривая видео и фотографии, содрогаясь от сладкого дозированного отвращения.
Больше всего в Тире людей пугали ее способности. Особенно независимое хамелеоновое движение глаз. Она старалась не демонстрировать это на людях, но иногда забывалась, и тогда порой под неудачно подвернувшимся фонарем раздавался очередной вопль ужаса.
Из-за таких случаев она с некоторых пор выходила из дома, укутываясь шарфом, в огромных черных очках, в перчатках, которые не могли скрыть форму ее рук, но хотя бы скрадывали ее. Но летом, когда погода была жаркой, а ночи – темными, она снимала все это, чтобы вдохнуть чистого воздуха и увидеть мир без стеклянной преграды.