Признаться, в глубине души, несмотря на все презрение к богам и их раздутой славе, она надеялась, что Анемо Архонт покажет себя. И она воочию убедится, что представляет собой новый бог.

Возможно, это говорили остатки прошлой личности, еще не угасший пепел прежней Лоефальтер, которую она пыталась сжечь в себе, когда надела маску Предвестницы Фатуи и отказалась от прежнего имени, жизни и привязанностей, принимая новое.

Но сомнения последних дней и вопросы…

Песня на площади, после которой замерло само сердце, а перед глазами встал золотистый призрак погибшего на войне возлюбленного, будто прощавшегося с ней через те слова…

В путь отправь последний, не испытывай вины

Погибаю, чтобы больше не было войны…

Это в который раз за последние сутки вывело из равновесия, сильнее расшатывая сковывавший лед…

Новости о смерти Барбатоса пошатнули все ее внушения, все то, на чем держалась ее ненависть, оставив с чувством пустоты в груди, огромной дырой и… пеплом на ветру.

Если он был уже мертв, то… Мондштадт было некому спасти.

А ведь он всегда приходил на помощь к своим людям, стоило тем вознести молитвы…

И тогда назрел другой вопрос, который Синьора так и не успела задать прошлым вечером, поэтому стояла на рассвете у статуи Анемо Архонта у Дуба — священном месте для всех жителей Мондштадта.

Она уже и забыла, когда молилась в последний раз, и потому не знала, как направить свой зов. И… если Фавония — ветер, то могла ли она просто услышать?..

— Почему вы там не были?.. — смотря на статую, Синьора задала вопрос, который терзал в последние дни.

То, как Архонт боролась в ту ночь за людей, не жалея врагов и благословляя жителей, говорило, что ей не все равно на чужие жизни.

— Я была мертва, — последовал спокойный ответ за спиной, отчего женщина дернулась и резко обернулась, в изумлении смотря на зависшее в воздухе божество.

В лицо ударили ветра, сбивая волосы и заставляя трепать одежду. Синьора поджала губы и вытянула руку, спасаясь от потока. Но Фавония мягко опустилась на ноги и сложила черные крылья за спиной, проходя мимо Предвестницы к статуе.

Фигура божества была окутана все так же подавлявшей мощью, которая не давала нормально дышать и свободно шевелиться. Казалось, будто Лоефальтер окутал кокон, грозивший в любой момент сжать и… или лишить воздуха, убить, за неверный шаг, слово или жест. Взгляд холодных бирюзовых глаз заставлял опускать покорно голову и плечи…

Она не казалась той милостивой защитницей с мягкой улыбкой и нежным взором, какой богиню звали шептавшиеся сестры в Соборе, она была мощью бурь, готовой растерзать любого врага, обращая того в кровавую пыль.

Синьора видела Царицу, но даже ее холод, врезавшийся в кости, голос, от которого хрустел лед, покрывавший кожу, так сильно не пугали, как это ощущение невидимого ножа на шее, который в любой момент мог превратить тебя в ничто, развеянное по ветру.

Предвестница на своей коже ощущала равнодушное прикосновение Смерти.

И только тогда, когда Фавония приблизилась к статуе, касаясь той ладонью, до Синьоры дошел смысл слов божества.

— Мер… тва? — недоуменно моргнула женщина, не понимая, как такое возможно.

Архонт тяжело вздохнула и отвела скорбный взгляд на статую. Казалось, будто что-то угнетало ее.

— В конце концов, я — божество перерождения, покровитель весны и западных ветров. Как говорят…

Лоефальтер, осознав слова, с затаенной надеждой посмотрела на Фавонию, но та, будто понимая ее мысли, обернулась к женщине и с сожалением качнула головой.

— Боги не властны над Судьбой.

Ветер шелестел листвой в высокой и огромной кроне Дуба. Вокруг летали сверкающие бабочки. А чистое небо предвещало погожий и теплый денек. Только вот Синьору будто окутали тучи.

— Позвольте задать вам встречный вопрос? — Архонт села на постамент и по-птичьи склонила голову, с легкой улыбкой смотря на замершую Предвестницу.

— Конечно, — немного рвано кивнула женщина и сглотнула.

— Я понимаю, что в Мондштадте практикуют свободу выбора, и я даже принимаю это, но… — богиня чуть нахмурилась, — почему, тогда, когда город лежал в руинах, вы выбрали путь разрушения? Почему вы, невеста заместителя магистра, подруга магистра, не остались в городе, лишившегося любого руководства, чтобы хоть как-то помочь, так как какой-никакой авторитет среди жителей у вас был? Получив образование в Академии Сумеру, имея доступ туда, куда не имели даже многие капитаны Ордо Фавониус, вы… поддались чувствам? Эмоциям? И бросили все. Почему вы всю жизнь обвиняли Барбатоса, богов, в том, что могли сделать сами? Знаете, есть такая поговорка — если хочешь сделать что-то хорошо, то сделай это сам. Мне кажется, что в данном случае, она вам подходит лучше всего.