Шрифт:
Когда свечерело и последние затухающие лучи солнца стерли виднеющийся за проливом силуэт Везувия, мы находились высоко-высоко над морем, в самом сердце Капри, где теснящиеся друг к другу виллы, магазины эксклюзивных товаров и рестораны переплетались узкими, мощенными камнем улочками. Выше этого места в южной части острова располагалась только вилла императора Тиберия, точнее, то, что от нее осталось. Построенная на отдаленном утесе, вилла напоминала об эпохе возникновения христианства, о временах жестокости и насилия.
– Рановато мы пришли, – сказал Андрей, оглядывая столпившихся возле дверей старинной таверны друзей. И мне: – Познакомься, вот наше международное сообщество.
Почесав бороду, он постучался. Открыл худощавый седой старик в фартуке.
– Папа, солюто! Вот Алекс, русо писатель, о котором я тебе рассказывал, извини, что пришли рановато, но так получилось.
Папа чуть замешкался, понимающе улыбнулся и показал ладонью на вход:
– Прего, прего, милости просим.
Я вошел, и за мной повалили остальные. Зал с побеленными стенами и сводчатыми потолками рассчитан был человек на двести гостей. Повсюду стояли длинные дощатые столы, а справа располагалась эстрада с микрофонами и каскадом мощных колонок.
Наша компания заняла левый от входа угол. Папа подошел с блокнотом и авторучкой почти сразу.
– Андре, заказывай, – сказал он. – Пока гостей нет, я сам вас обслужу и скидку вам хорошую сделаю. – Затем перевел взгляд на меня: – Андрей здорово мне помог. Все эти солнечные витражи его работа.
Андрей перевел слова Папы и заказал всем выпивку. Хозяин молодцевато подмигнул и, насвистывая, ушел. В окнах светились разноцветные кусочки стекол, сложенные в рисунки на тему моря.
– Прекрасная работа, амико!
Андрей улыбнулся, с наслаждением затянулся сигаретой, откинулся на спинку стула:
– Прикинь, эта таверна существует с восемнадцатого века. Ее еще далекий предок Папы основал. Сам Папа, представь себе, здесь обслуживал Рузвельта, Черчилля, а из современных – Клинтона, Горбачева и этого паразита Чубайса… Да кто только сюда не заглядывал – от мировых политиков до известных бандитов, отдыхали тут и крутые писатели, и кинозвезды, певцы и музыканты.
– А что ты его Папой зовешь?
– Да, понимаешь, он мне как отец.
– А-а-а…
Папа принес поднос с заказом, стал аккуратно выставлять рюмки с коньяком и блюдца с нарезанными дольками лимона на стол. Все чокнулись и выпили.
– Папа, скажи писателю, что ты обслуживал Горбачева, Клинтона, Рузвельта… кого там еще…
– Да-да, Горбачев хорошо, гуд, он был здесь, Андре прав…
– Горбатова ты нам особо не хвали, – послышалось со стороны, – не любим мы его.
Чтобы замять неловкую ситуацию, Андрей сказал:
– Папа, а можешь принести гитару? Алекс хорошо играет романсы.
– О, романсы давай-давай! – подхватил идею Александр.
Когда-то он служил прапорщиком в Советской армии, за что и получил прозвище. Оказавшись на острове, Прапорщик успел поработать конюхом у итальянской миллионерши, дворецким на вилле у кого-то богатея англичанина, а сейчас трудился строителем с Ареком и Яношем.
– Да что вы, ребята, я уже сто лет не играл!
– Не ломайся! Мы тут соскучились по всему русскому.
Папа принес со сцены красиво инкрустированную гитару. Я перебирал струны, и все тихо слушали, но лица казались кислыми. Папа с любопытством поглядывая, протирал рюмки у стойки.
«Отцвели уж давноХризантемы в садуА любовь все живетВ моем сердце …»– Нет, ребята, не идет песня…
– Ладно, после поиграешь. – Андрей повернулся и, улыбаясь почти заискивающе, что для него вообще было нехарактерно, поймал взгляд неродного отца: – Вот если бы Папа нам изобразил что-нибудь!
– Отец родной, – подхватили другие осторожно, – сваяй нам, как ты умеешь, на инструменте!
Андрей настаивал:
– Ну, исключительно для гостя из Москвы!
Старик молча вытер руки о фартук, взял протянутую Андреем гитару, сел на высокий стул, подключил к гитаре электрический шнур и начал выводить столь душещипательную мелодию и с таким мастерством, что у меня слезы так и брызнули из глаз. Как он играл! Как он играл! Казалось, гитара заменяла попеременно разные инструменты: то виолончель, то мандолину, то контрабас, а то вдруг лилась мелодия, похожая на звуки скрипки… Он исполнил для нас две неаполитанские песни, и все с особым чувством аплодировали.