Нина подняла брови и широко раскрыла глаза, но тут же вышедшее из-за облака солнца заставило её щуриться и прикрывать лицо рукой. Мысли понеслись каруселью, и только один вопрос слетел с губ на выдохе. «Как это?..». Амаранта взяла её под руку и повлекла за собой, вперёд, в гору.

– Костанте ничего не говорил мне об этом! Хотя я и не спрашивала…

– Ну, ты же знаешь, он известный молчун. Не спросишь – не скажет. Всегда таким был, сколько его помню.

– Ну да, ну да… – согласилась Нина, – так что там с домом?

Амаранта помолчала, будто собираясь с мыслями, и начала свой рассказ.

– Я была слишком мала, чтобы точно знать, что там случилось. Говорят, моя мать и вторая жена дяди, Эдвига, не поладили между собой, да так, что пришлось дом поделить на две части. Мой отец – его прозвали Картохой…

– Подожди-подожди! – Нина снова остановилась и во все глаза смотрела на Амаранту, – Так, значит, Картоха…. Это твой отец? Во дворе я нашла дощечку, на которой нацарапано «Картохин двор».

– Ну, да. И не нацарапано, а выжжено – он любил выжигать по дереву и вообще любил что-то делать руками. Он выжег её в день моего рождения.

– Костанте такой же – всё ищет, чем бы по дому заняться да во дворе, – проговорила Нина.

– Они очень похожи характерами, мы давно заметили. Да.… Так вот, идём дальше. Папа тогда захотел выкупить часть дома, принадлежащую брату, и тот согласился. У них вышла какая-то размолвка из-за жён, и они никак не могли ужиться все вместе. Денег у отца особо не было. Так, какие-то накопления. Правда, он имел небольшой магазин тканей в центре Лукки, и помещение принадлежало ему. Вот его-то он и решил продать – и вложиться в другую недвижимость. Ведь цены на квадратные метры в центре намного выше тех, какие дают за периферию. Ну, добавил что было, у кого-то занял сколько не хватало и купил два других дома – недалеко от железнодорожной станции. В военные-то годы!.. Он хотел потом их продать, а пока сдавать и постепенно расплачиваться за весь дом целиком. О чём только думал.... Дядя Адамо его отговаривал, мол, подожди ещё, мало ли что…. Но тот ему не верил, а он и не настаивал. Отец – Картоха – слишком любил этот дом, чтобы жить там не в мире. Да и затея казалась ему стоящей…. Он просто хотел как лучше.

Амаранта замолчала, задумавшись о чём-то своём и глядя себе под ноги. Весенний лес живёт своей жизнью. Птицы перелетают с ветки на ветку, отчаянно о чём-то споря между собой. Тут и там желтеют нарциссы, зеленью на пока ещё бурой от опавшей зимней листвы земле сияет молодой папоротник. Нина ждёт продолжения. У неё перед глазами так живо встала картинка прошлого! Надежда и планы, родной дом, семья, дети, война и….

– А потом была бомбёжка. В сорок третьем. Бомбили, в основном, вдоль железных дорог, и те два дома оказались разрушены полностью. Как и жизнь моей семьи – так тогда казалось. Папа был раздавлен. Он вложил в них всё в надежде на лучшее будущее и всё потерял. Да ещё и с долгом остался.

Амаранта посмотрела на Нину сделавшимися вдруг усталыми, многое повидавшими голубыми глазами.

– Так вот бывает, милая, в жизни… Мы почему-то верим, что сами решаем, как нам жить. А так ли это?

Из почтения к возрасту тётушки Нина не ответила, хотя и не была с ней согласна. Ей кажется, что да, это именно так. Что нужно бороться за право жить, как нравится, как на душе лежит. Даже если пока не знает, а как это, собственно, – жить по душе. Смелости ещё не набралась.... Зато верит, что нужно стремиться, искать, не сдаваться. Что ценой любых усилий нужно идти к своему счастью. Исходя из веры в бесконечную любовь к Костанте, она оставила свой дом, своих родных и друзей, свою страну. Тогда ей казалось, что нет ничего важнее, чем быть рядом с любимым. Как часто она теперь задаёт себе вопрос – в чём ошиблась? И ищет себе доказательств того, что поступила правильно.

Холодный ветерок резко налетел откуда-то с гор, заставляя кутаться в большой шерстяной палантин.

– А дальше? Что было дальше? – поспешила уйти от неприятных мыслей Нина.

– Дальше… Папе, чтобы расплатиться с долгом и как-то жить, пришлось продать свою долю собственности.

– Адамо выкупил её?

– Да нет, какой там Адамо.… У него и денег-то не было, он, говорят, вообще какой-то несуразный был. Не умел хранить сбережения, всё спускал в угоду Эдвиге, новой жене. Часть дома моего отца выкупил Роберто, другой мой дядя. Так они тогда решили – в доме не должны жить чужие. А раз в Италии осталось только трое из братьев, а остальные – кто в Америке, кто и вовсе уже умер, то Роберто согласился взять долю Джузеппе. Он тогда неплохо зарабатывал…

– Значит, в доме стали жить Адамо, Эдвига, её племянник и Роберто с семьёй? – Нина стала путаться в переплетениях семейных дел.

– Да. Роберто с женой, если быть точнее. Да и то – очень недолго, может, год или два. Потом в город вернулись. Мирко, сын его, тогда уже взрослый стал. У них с отцом было какое-то дело в Лукке, и он не захотел жить в деревне. Остался в городе. Мирко…. Да ты помнишь его? Ты его видела прошлым Рождеством, когда все собрались у нас дома.

– Тот высокий, худой и весёлый, около шестидесяти, с колкими чёрными глазами?

– Ну да. Потом у Роберто нашли рак, и он вскоре умер. Сгорел за несколько месяцев. Это было… дай бог памяти… Годах в девяностых уже. Мирко вступил в наследство, но не стал там жить.

– Постой… – Нина перестала понимать ход событий. – Но ведь сейчас дом пустует. Так кто жил там последним?

– Убальдо, единственный из родственников Эдвиги, её племянник. Но хватит об этом. Чего в прошлом копаться? Что было, то было! Бог с ним… Ускорим шаг, пора домой – обед готовить, да и дел накопилось невпроворот…