«Интересно, что у него в голове после девяти лет заточения?»

Ещё после пары стаканов спирт окончательно расслабил моё и без того уставшее тело, и через минут пятнадцать непринуждённой болтовни я отключился.

Проснулся уже среди ночи от еле слышного хныканья. Я открыл глаза в абсолютной тьме. Когда чернота расступилась, и передо мной появились очертания камеры, я огляделся.

Звуки исходили от Пети. Он лежал лицом к стене, слегка поджав ноги и обхватив голову руками.

– Петь? – тихонько позвал я.

– А? Свят? Ты не спишь? – дрожащим полушёпотом отозвался Петя.

– Только проснулся. Ты чего?

– Спи лучше, тебе сражаться завтра.

– Слушай, ты мне очень помог, – я сел на нары. – Теперь я хочу помочь тебе.

Немного помедлив, Петя повернулся и тоже сел. Я постарался разглядеть его заплаканное лицо, но темнота надёжно его спрятала.

– Да не сможешь ты мне помочь, – сказал он. – Не знаю. Блин, неловкий момент какой-то. Не думай, что я вечно так рыдаю… просто… Слушай, ты же не помнишь о Винсенте Марсе?

– Нет.

– Тридцать шесть лет назад в Галлии поднялся мятеж. Его быстро подавили, обошлись малой кровью. Многих пленили и, соответственно, отправили в амфитеатры. Так Винсент, получивший прозвище Марс, оказался в амфитеатре Флавия. Он был настоящим героем арены, вся республика знала о нём. Люди приезжали посмотреть на его бои, он делал огромную кассу амфитеатру и организаторам. Со временем ему стали устраивать пресс-конференции всякие. Говорят, он даже с фанатками спать умудрялся. Такой вот герой арены был, пока его не убили.

– Так, и он как-то связан с тобой?

– Подобная практика закрепилась. Я один из лучших воинов, Свят. Не как Винсент, но всё же. Мне тоже иногда пресс-конференции устраивают. Встретиться со мной – вопрос не такой уж и большой суммы денег. И за девять лет ни на пресс-конференциях, ни среди зрителей я ни разу не видел свою семью.

Петя опёр голову о руку и отвернулся в сторону. Мне показалось, что он снова плачет, но старается это скрыть.

– Ох… У тебя есть семья?

– Жена Анька. Красивая, – голос гладиатора снова задрожал. – Дочка… ей было два года, когда… Перун милостивый, ей уже должно быть одиннадцать.

Петя расплакался с новой силой, а я растерялся.

– Вчера вы говорили о родных, – надрывно продолжил он сквозь слёзы. – Я снова начал думать обо всём этом, хотя казалось, что уже смирился. Их, наверно, нет в живых… не могли же они предать меня. Понимаешь… смерть в амфитеатре – это не способ казни. Это избавление. А наказание у нас другого толка. Это моральное уничтожение.

Я не нашёл, что ответить.

– Петь, я… даже не знаю…

– Говорю же, ты не поможешь. Не забивай голову. Тебе о себе надо позаботиться. Прости, что сказал тебе это всё, просто… просто наболело.

– Всё хорошо, Петь, я же сам спросил.

– Спасибо, что выслушал, – сказал суровый солдат с поломанной судьбой. – Я много лет не плакал. Знаешь, это может прозвучать цинично… ты не пойми меня неправильно, ладно? Я в чём-то даже рад, что ты здесь появился. Все эти разговоры… помощь тебе… Я снова чувствую себя живым. Снова слышу родной язык. Благодаря тебе я вспомнил, кто я. За эти годы я совсем зачерствел.

– Понимаю.

– Спасибо.

Петя лёг и отвернулся обратно к стене.

– Не за что, – прошептал я. Ответа не последовало.

«Колизей – это не просто казнь. Люди успевают погибнуть морально. Истощиться до живых трупов. Петя ещё хорошо держится. Несколько лет, и я стану сломленной бездушной машиной для убийств. Но я не буду сидеть здесь несколько лет. Надо изучить доступные мне способы побега. И линять. Я уже достал ряд полезных вещей, осталось лишь понять, как я могу их использовать».

Я лёг обратно и притронулся к прохладному металлу у себя в кармане. К двум маленьким самодельным ножам.

Некоторые мои знакомые жалуются, что их жизнь проходит уныло: каждое утро одно и то же день за днём. Нет, им незнакомо настоящее однообразие. Да что уж там, я сам зря жаловался на рутину. Можно сколько угодно романтизировать поединки, но на работу или учёбу просыпаться куда приятней. Третье утро подряд я шёл на смерть. Третье утро подряд всё повторялось, разве что слегка менялся состав гладиаторов, и Петя в этот раз никому не предлагал целовать его задницу.