К моему удивлению, учитель успокоился и перестал рваться наружу. Девушка улыбнулась, потрепала меня по волосам и попросила подождать маму в коридоре.

Я вышел за дверь и прислонил ухо к приоткрытой щелке. Словно рассчитывая именно на это, девушка замерла возле входа, и, судя по шуршанию клеенчатого кресла, мама поспешно встала, ожидая вердикта. «У вас абсолютно нормальный мальчик! – громко произнесла врач. – Немного замкнутый и пугливый, с богатым воображением, что для его возраста норма. Не пытайтесь лечить то, чего нет. Лучше отведите его в картинную галерею или на концерт классической музыки – он явно тянется к искусству».

Пытка закончилась, так и не начавшись. А ведь день уже был в самом разгаре – может, эта поездка в Москву будет не такой уж отвратительной, как представлялось в самом ее начале. Лысеющий врач по итогам всех обследований сделал вывод, что я – совершенно нормальный ребенок, а убедить маленькую впечатлительную девочку шагнуть в окно – не так уж сложно. Шепотом он добавил маме на ухо, но я все слышал: «Вы бы поговорили с сыном по душам. Они могли просто устроить шоу. Дети любят выдумывать ерунду и провозглашать себя волшебниками».

Пролетающие за окном трамвая машины, дома и пешеходы теперь казались не такими удручающе-серыми, как утром. Мир наполнился красками и жизнью, а я радостно вертел головой, стремясь успеть за потоком жизни. Учитель тоже был вполне доволен результатом, и лишь мама с подозрением поглядывала на меня. Она знала, все знала. И прекрасно понимала, что никакого шоу не было, я приказал – Маша исполнила, и такая участь ждет еще многих и многих людей. Но отправить любимого сына на принудительное лечение, пусть даже оно могло бы помочь, мама не могла.

Мы вышли из трамвая и направились к метро – прогулки по ветреной и холодной Москве сегодня не ожидалось, и я, не желая злить маму, согласился сразу же поехать домой. Да и перспектива вечером толкаться в переполненном вагоне меня совершенно не прельщала.

Мама крепко держала меня за руку, как всегда делала в городе, хотя площадь перед метро была практически пустой. Я присмотрелся и прочитал слово «Сокол» над входом.

– Ой! – воскликнул я. – Сокол и Беркут – это же почти одна и та же птица, да, мам?

– Почти, – подтвердила она.

– Значит, это метро почти в мою честь назвали! – Я гордо распрямился, как будто это и впрямь было так.

– Его назвали в честь деревни, которая здесь стояла, сюда цари на охоту приезжали, – задумчиво проговорила мама, вглядываясь куда-то поверх моей головы. – Игорек, давай, зайдем в одно место, тут недалеко.

– Конечно! – оживился я.

Прогулку по большому городу, пусть и вовсе не по центру, я бы в любом случае предпочел грохочущей электричке и поездке домой. Неладное я начал ощущать, когда прямо перед нами словно из-под земли выросли золоченые купола церкви. Я ощутил, как заметался во мне учитель, как грудь начала наливаться жаром, выплескивая пламя через край.

– Это Храм Всех Святых, – восторженно проговорила мама, глядя на священную громаду перед нами. – В молодости я иногда заглядывала сюда, когда только познакомилась с твоим папой.

Мы остановились у ворот, ведущих на покрытую метровыми сугробами нечищеную территорию, из глубины которой на меня смотрел самый обыкновенный храм с желтыми стенами и не слишком роскошными куполами. В ответ я смотрел на него и не смел пошевелиться. Пламя раздирало меня на части, но закричать я не мог. Не просто не мог себе этого позволить, а не имел физической возможности. Я словно прирос к земле.

Мама потянула меня за руку, а внутри неистово бился учитель.

– Мам, можно, я не пойду? – прохрипел я через силу.

– Почему? – На меня устремился внимательный испуганный взгляд.

– Ну, я не очень люблю церкви. Да и устал я, поехали домой!

– Игорь, ты не умеешь врать! – грозно произнесла мама. – Скажи честно, почему ты не можешь войти, и тогда мы уйдем.

– Он не дает… – прошептал я и заплакал.

– Отлично!

Дальше мир окутался туманом боли, страха и предательства. Мама подхватила меня на руки и поволокла на территорию. Я бился и кричал, пытаясь вырваться и сбежать, уползти с ненавистной земли. Со стороны сцена казалась тем, чем и являлась на самом деле, – одержимый дьяволом не мог переступить порог храма.

Я молил маму, чтобы она отпустила, положила хотя бы на землю, не приближала к этому зданию, зловещей божественной громадой истязавшему мою плоть. Но она была неумолима, лишь приговаривала, что изгонит из меня зло. Зло так не считало – учителю было мучительно и страшно, но сама по себе бессмертная черная душа ничего не чувствовала – вся боль, все страдания приходились на долю чувствительного восьмилетнего мальчишки, не понимавшего, зачем с ним так поступают.

Неужели мама не может смириться с тем, что я такой? Да, я не совсем обычный и не совсем нормальный. Я и сам это прекрасно понимаю. Но зачем тащить меня туда, где я вновь и вновь сгораю непотухающим пламенем? Неужели огня в моей жизни недостаточно?