– Мамочка, – сидя в открытой капсуле Анна крепко обняла Симону за шею.

Уже без ботиночек, в неумело сшитом платьице. Светлые кудри падали на маленькие плечики, к концу и вовсе превращаясь в сплошные завитки.

– Все будет хорошо. Ты просто заснешь и сразу проснешься, – с нежностью в голосе сказала женщина, поцеловав дочку в маленький лобик.

– А бабаек не будет? – большие голубые глаза с доверием смотрели на мать.

– Бабаек не будет. Мы вас спрячем, и они вас не увидят.

– Я тебя люблю, – девочка снова прижалась к груди, теперь уже крепко-крепко, так, что оторвать ее оказалось совсем не просто.

– Жизнедеятельность при гибернации сведена к нулю. Это не жизнь и не смерть. Они их не учуют, – успокоила Симону Медея, после того, как включилась подготовительная фаза сна.

Бледная ладонь лежала на плече матери, обнимающей холодное стекло своим телом. Несколько крупных слез Симоны упало на прозрачную поверхность, так и не коснувшись бархатной кожи дочери, лежащей по ту сторону.

Эсхекиаль Каэрдевр тяжелой поступью поднимался на второй ярус космического штурмовика. Там находилась обширная площадка с модулями экстренной эвакуации. Их потеснили к правым шлюзам, оставив довольно пространства для того, чтобы иеромонах смог сделать то, что должен. Мужчина всем телом чувствовал не только разбитость, но и слишком затянувшуюся, ставшую хронической усталость. Возраст, только переваливший за пятьдесят, ощущался гораздо большим. Руки уже успели покрыться морщинами. Глаза приобрели свою бесцветность. Слишком много боли хранилось в измученном сердце, всеми силами противившемуся происходящему. Потерянная форма могла сильно сказаться на результате, но в сложившейся ситуации поздно было давать задний ход. Капитан категорически отвергал все просьбы о необходимости немного подождать, чтобы набрать нужную силу. Все разговоры об этом воспринимались в штыки, и рассматривались как попытка оттянуть момент прыжка. Даже если бы Эсхекиаль не согласился, он бы все равно состоялся.

«Красные» стояли на верхних ярусах и смотрели сверху, не скрывая своего любопытства. Ожидая фееричного зрелища и того момента, когда можно будет подойти ближе. Ожидая настоящего дела. Всем уже порядком поднадоели бесконечные тренировки без возможности проявить свои навыки. Особенно жаждала этого молодежь, попутно выясняя между собой, кто же из них все-таки сильнее. «Красных» не допустили слишком близко, ибо сила Проявителя могла подействовать и на обычных людей. Вызвать тошноту, потерю координации и сознания. Случалось, что в своей наивысшей точке концентрации волна могла сжечь и человека. Правда, происходило это крайне редко и только в том случае, когда Проявителю в пылу схватки приходилось выбирать между убийством скопища монстров и жизнью стоящего на пути «счастливчика». К счастью, люди, имеющие сопротивляемость, противостояли такому воздействию. Именно по этой причине «синие» и «зеленые» на момент первичной проявляющей вспышки располагались ближе всех к храмовнику.

Рядом с Эсхекиалем стояла Медея. Таковое принципиальное решение не встретило у капитана сопротивления, а девушка не смела ослушаться приемного отца.

На весь корабль прозвучало сообщение: «Внимание! Включен подпространственный телепорт. Экипажу приготовиться к прыжку».

Храмовник уже стоял на коленях, держа на уровне глаз оформленную в виде креста гарду меча. Голубоватые нити стекали с рукояти на лезвие и прятались под длинными ладонями. Губы Эсхекиаля двигались, отпуская на волю слова, произнесенные за жизнь уже несчетное количество раз. Тело Проявителя понемногу стало испускать слабый рассеивающийся свет. Постепенно он, раздуваясь и мерцая, усиливался. Взгляд храмовника потерял свои зрачки. Изменившись, глаза запылали холодным белым Пламенем. Оно танцевало и извивалось, выходя за границы глазниц.

Конец ознакомительного фрагмента.