– Рони, а сколько тебе лет? – спросил я.

– Не понял? – округлил он глаза.

– Мне, например, тридцать один год.

– А, ты об этом, – он беспечно махнул рукой. – У нас не говорят лет и год. Мне восемнадцать вёсен. У нас сейчас тысяча пятьсот третья весна по двадцатому календарю. Не понимаешь? Ну смотри, будет двухтысячная весна. Потом будет новый календарь, двадцать первый. Все будут говорить: первая весна двадцать первого календаря. Я родился в месяц прохлады, тысяча девятьсот тридцать пятой весной двадцатого календаря.

У меня даже челюсть отвисла от таких речей и чуть еда изо рта не вывалилась. Во чешет, даже не запинается. Его из какой психиатрички выпустили? А может, он сам сбежал?

– Рот закрой, фуха залетит. Забыл, они же зимой в спячку впадают и не летают.

Парень говорил и не прекращал уминать еду. Как не подавился ещё. Я прожевал и только потом произнёс:

– Понял. Тебе восемнадцать лет. Знаешь, жить будешь в той комнате, где испортил пол. Часы я оттуда уберу.

– Прости, я его нечаянно испортил, просто из-под кровати не мог вылезти, – виновато сказал Рони.

Надо же, он, оказывается, извиняться умеет.

– Сочинять ты, брат, горазд. Ничего, Лёша приедет и во всём разберётся.

– Вот интересно, почему ты мне не веришь? Я похож на вруна? – возмущённо спросил парень.

– Похож. Если бы ты не врал, то давно бы обернулся. Оборотни чувствуют друг друга.

– Ты оборотень? Не смеши меня. Оборотни пахнут не так: омеги, как я, цветами, а альфы по-другому. Ты человек, – заявил он, будто знал о чём говорил.

– А так, тоже человек? – я протянул к нему руку и превратил её до локтя в лапу. – Между прочим, я вожак местной стаи.

– Чёрный волк?! – заорал он и неожиданно набросился на меня, схватив нож, лежащий на столе. – Убью гада! Убью!

Конец ознакомительного фрагмента.