Хаскинс почти бесшумно спустился по лестнице. В работе детектива ему никогда не приходилось пользоваться увеличительным стеклом, но некоторым полезным вещам он научился. Например, носить туфли на резиновой подошве. Еще его учили внимательно осматривать то место, где он оказался, так что он знал, что под лестницей есть дверь, ведущая наружу, с обратной стороны здания.

У двери был пружинный замок. Хаскинс повернул задвижку и приоткрыл дверь как раз настолько, чтобы протиснуться. Потом проскользнул в неё и тихо прикрыл за собой. Он попал в небольшой двор. Темноту несколько рассеивал свет, падавший из верхних окон. Он заметил кожуру от фруктов, журнал, несколько газет и сломанную игрушку. Не так плохо. Вероятно, двор чистят не чаще раза в неделю.

Он укрылся в тени и посмотрел наверх.

Человек - Уолтер Лонгмен - почти прямо над ним сражался со скобой, соединяющей лестницу с страховочным поручнем пожарного выхода. Брось, Лонгмен, - подумал Хаскинс, - эти штуки всегда ржавые и не работают. Будет лучше, если ты оставишь её в покое и просто спрыгнешь с нижней ступеньки, здесь всего несколько футов.

Лонгмен предпринял последнюю попытку справиться со скобой и сдался. Хаскинс видел, как он неловко поднял ногу, перенес её через поручень и нашарил ногой ступеньку.

Очень хорошо, - подумал Хаскинс, - теперь вторую... отлично.

Лонгмен явно не был акробатом, двигался он, как старик. Ну, а разве ему не пришлось однажды ловить восьмидесятилетнего налетчика?

Лонгмен раскачивался, крепко вцепившись обеими руками в ржавый металл нижней ступеньки. Казалось, он не хочет её отпускать.

Постыдись, - подумал Хаскинс.
– Такой крутой бандит, а боится спрыгнуть с высоты четырех футов?

Ноги Лонгмена болтались из стороны в сторону, костяшки пальцев побелели от напряжения. Теперь он держался за лестницу только одной рукой, но все ещё продолжал раскачиваться.

Хаскинс смотрел на правую руку, сжимавшую ступеньку. Когда пальцы разжались, он шагнул из своего укрытия.

Он прекрасно выбрал место. Лонгмен рухнул, и Хаскинс аккуратно принял его на себя. Лонгмен повернул голову, Хаскинс увидел бледное искаженное лицо, изумленные глаза, и спросил:

– Удивлены?