«Как же я дошёл до такого? — Издевательский голос в голове корчил рожи и скалился. — Даже не знаю, давай-ка подумаем, приятель.»

В двадцать четыре я — один из богатейших людей страны. К тридцати планирую выбиться в мировые топы. Не мечтаю, а планирую, просчитывая свои шаги наперёд. Меня включают в списки «30 до 30-ти», самых завидных холостяков, самых успешных молодых бизнесменов и самых влиятельных людей столицы. За мной охотятся паппарацци и безумные поклонницы. Меня приглашают спикером на международные форумы. Меня считают самым перспективным именем в HoReCa сегменте бизнеса. Моё состояние в этом году перевалило за миллиард.

Журналисты из кожи вон лезут, задавая один и тот же вопрос — как же я достиг этого? Как сумел выстроить целую империю, пока мои ровесники ковыряют в носу на парах в институте и за кассой в Макдональдсе?

Расскажи я правду, они были бы в восторге. Столько пикантных подробностей. Первые полосы таблоидов захлебнулись бы лаем. Люди любят светлые евангелические образы, но ещё больше они любят взять такой образ, вывалять в смоле и перьях, и скинуть с пьедестала под улюлюканье толпы.

Я не был ни честен, ни благороден на пути к целям. Врал, когда нужно было. Предавал тех, кто переставал быть мне нужен. Убирал с дороги любого, кто открывал в мою сторону пасть. И никогда не давал слабины.

В мире хищников нельзя быть овцой.

Реальность такова, что в ней нет места высоким порывам. Им место в плохих книжках и глупых фильмах, над которыми вздыхают прекраснодушие нищеброды. Единственное правило, которое я выучил идеально — сожри первым, если не хочешь, чтобы сожрали тебя.

За шесть лет я сбился со счёта, скольких конкурентов я убрал с дороги. Подлоги и шантаж, похищения. Убийства. Я бы мог сказать, что очерствел, постоянно применяя силу, но это не так. Самое первое решение о физическом устранении я принимал так же спокойно, как и последнее. Для меня никогда не стоял вопрос, кто важнее — я или кто-то ещё. Ответ был очевиден.

Когда мои жертвы взывали к совести или к памяти родителей, я мог только усмехаться. Мои настоящие родители погибли в автокатастрофе, едва не забрав меня с собой. Виновника аварии не нашли. Зная, как работает наша полиция — не особо и искали, ведь у них не было высокопоставленных или богатых родственников.

Я выжил чудом. Местные газеты даже публиковали заметки об этом. Трёхлетний ребёнок выкарабкался с того света. Новость подавали, как что-то прекрасное и удивительное. Всем было плевать, что с этим ребёнком будет дальше, жизнь казалась им самоцелью.

Переломы и порезы изранили тело. Но куда страшнее были травмы, искалечившие психику.

Гораздо позже, уже попав в детский дом, я каждый вечер задавался вопросом: почему я? Почему я выжил? Почему мои родители погибли? Почему с хорошими людьми происходят плохие вещи? Мне никто не давал ответов, потому что ответов не существовало.

Мои родители умерли, а двоюродный брат отца — жил. Моральный урод, игроман и запойный алкаш, который, почему-то согласился меня опекать. Как я понял потом, он надеялся на пособие, да только не учёл, что оно крошечное. С трёх до шести лет моя жизнь была нескончаемым адом. Я не знал иного обращения, кроме криков и оскорблений. Прикосновение человека значило для меня только одно — опасность. Жизнь маленького человека не имела никакого значения.

Дядя не единожды допивался до белой горячки, принимался ловить невидимых сущностей и называл меня дьяволом. А в понедельник надевал рубашку и, как ни в чём не бывало, шёл на работу. Никто, кроме меня, не был в курсе, какой он на самом деле. Благодаря знакомой врачихе в поликлинике, он выбивал себе больничный задним числом, если случалось заквасить на неделю. И благодаря ей же опека не знала, что моё тело постоянно было в кровоподтёках и ссадинах. Даже сломанные пальцы они однажды умудрились скрыть.

Но его любимым развлечением было тушить об меня сигареты. Я до сих пор не выношу сигаретный дым, запах табака. У меня не работают курящие люди, ни одного.

Когда я подрос, то перестал быть ему нужен даже в качестве груши для битья. Он пытался «забыть» меня в городе, но я возвращался. Не кормил неделями, вынуждая рыться в помойках у магазинов и выпрашивать еду у прохожих. Будь где-то поблизости цыганский табор, моя участь была бы очевидна, но такого везения дяде жизнь не приготовила. Зато подкинула сомнительных собутыльников, которые… Я не знаю. Я надеюсь ошибаться. Но то, что три взрослых мужика согласились взять в качестве карточного выигрыша ребёнка — оно наводит на мысли.

Мне удалось вырваться и сбежать, откуда только силы взялись. И впервые дядя нашёл меня сам. Он был очень недоволен. Очень разочарован. Знаешь, что делают с непослушными говнюками? Им делают очень больно.

Дядя отправился в ад, когда мне было шесть. В дом вломились несколько человек, судя по всему, каких-то бандитов или кредиторов, которым он не вернул взятое в долг. Мои рефлексы сработали безупречно — я спрятался, едва началась заваруха. И в щель между досок смотрел, как этому уроду загоняют раскалённые иглы под ногти. Как превращают его морду в кровавое месиво, мало напоминающее человеческое лицо. Как пытают паяльником, безуспешно добиваясь ответа на вопрос: «Где бабки?»