— Прошу прощения, — поднял руку Неунывающий. — Я вовсе не это…

Никас отмахнулся.

— Проехали.

Воля посмотрела на них обоих и продолжила:

— Теперь — арена. В моем городе нет центральной площади. Все полезное пространство застроено. Нижние уровни — это сеть технических коридоров, созданная стенами зданий. Там есть, где устроить засаду, легко сдерживать врага даже уступающими силами. Но вряд ли это удачное место для схватки двух демиургов.

— Почему? — удивилась Котожрица. — Разве это не на пользу нам? Никас, ты ведь не собираешься устраивать рыцарский турнир? С оруженосцами и гудящими рожками? На нее нужно напасть из-за угла. Да, это подло, нечестно. Отвратительно. Но иначе она… Победит. Прости Никас, но у нее есть сила Одиночества, а у тебя — нет.

Никто не успел среагировать. Между двумя сценами как будто не было никакого разрыва, время смонтировали как кинопленку.

— У меня есть вся сила этой мусорной кучи, которую вы зовете домом, — проскрежетал кто-то устами Никаса.

Фантомные лапы, на боках и спине, напрягались и пульсировали гневом. Одна из них схватила за горло Котожрицу и подняла над полом. Та сипела и вырывалась, но ее нежные руки были беспомощны. Все изумленно приподнял копье и отлетел в сторону от легкого движения темноты. Он тяжело ударился при падении и застонал. Неунывающий успел достать меч, он третья лапа схватила сам клинок, несмотря на остроту, вырвала его из благородных пальцев. А потом ударила капитана рукоятью, как дубиной. От удара сущность на лице треснула, и Неунывающего развернуло так, что он не смог удержать равновесие и припал на колено.

— Меч света, — удовлетворенно прокаркало существо, завладевшее Никасом. — О, как он лучится. Как светит серебро его добрых намерений. Ему предречено ставить зло на колени.

С этими словами человек просто откусил кусок от клинка, как от ржаного хлебца. Тот треснул посередине, развалившись напополам. Осколки брызнули на пол, печально звеня.

— Нет! — воскликнул Неунывающий. — Мое оружие! Что ты делаешь?! Что происходит, во имя позитива?

— Тихо, — негромко сказала Воля. Она была напряжена, как тигрица, встретившая медведя на своей территории. — Стой на месте и не двигайся.

— Я чувствовал, что с ним что-то…

— Молчать.

Одержимый, тем временем, сгрыз остатки меча и выкинул рукоять, словно хвостик какого-то фрукта. Воля могла видеть остывающие отблески в жующем рту. Никас сглотнул.

— Изумительно, — прошелестел он. — Этот вкус. Вот чего мне не хватало.

— Отпусти Котожрицу, — потребовала Стальная. — Ты убьешь ее.

Глаза, залитые смолой, с пренебрежением поглядели влево.

— Мелкая шлюха, — процедил Никас. — Посмела сказать, что у меня нет силы. Ты, маленькая розовая дырка, будешь выбирать слова, когда говоришь обо мне. Поняла?

Котожрица не могла ответить. Ее сущность была нарушена, голова — готова слететь с плеч. Лапа качнулась назад, разжимаясь. Образ любви умудрился приземлиться на четвереньки, но тут же завалился, хрипя и вздрагивая.

— Я бы расщепил ее, если б не этот сладостный меч. Он умилостивил меня.

— Что ты такое? — Воля сложила руки на груди. — Ты хорошо скрывался. Я видела только кончики твоих ушей.

— О, я хорошо спрятался, — лапы напряглись еще сильнее, между ними мелькали рыжие разряды электричества. — Сразу после того, как твои псы окатили меня отрицанием.

— Это их работа. Не сердись.

Желтые зубы заскрежетали.

— Ну что ты, Стальная. Разве я могу злиться на скотскую ограниченность твоих позитивных друзей? Странно было бы, если б они повели себя иначе. Сейчас вы боитесь собственных теней, потому что она владеет ими. Даже здесь вонь Одиночества уже плотнее, чем воздух.

— Да, дела у нас не очень, — сухо произнесла Воля. — Итак. Что ты такое?

Никас зарычал. Вены на его лице потемнели и набрякли, отчетливо проступая под бледной кожей.

— Ангел-хранитель, — ответил он. — Что же еще? Я держу зонтик над моим слабым человеком.

— Не понимаю, — задумчиво сказала Воля. — Ты какая-то негативная сущность, но в то же время полезная.

— А как же! Очень полезная. Я спортивная злость. Я адреналин. Я… Воля. Как ты.

— Но откуда ты в нем? Это похоже на безумие.

— Это ошибка, разделять нас. С тобой сейчас говорит Никас Аркас, которого чем-то очень сильно разозлили. Он называет меня Цинизм. Обидчивость. Заносчивость. Высокомерие. Я всегда был в нем, но не в таких количествах. А потом большая часть моей сущности нашла его в пещере, унюхав родственную душу! Люди злоупотребляют сказками об одержимости. Как будто до какого-то момента они были воплощением розового, бисквитного добра, а потом приходит нечто злое. Всегда чуждое и всегда со стороны, и все летит кувырком. В него вселился бес, говорят они. Он не ведает, что творит. Дьявол дергает за его ниточки. Но это ложь, — Никас распалялся. — Страсть — единственная одержимость человека.

Длинный коготь постучал по макушке.

— Нечистый дух в костяной сфере. Изгнать можно только его.

Он снова обрел мрачное спокойствие.

— Эти слова понравились бы Максиме, — заметила Воля.

— Этой рваношкурой слепой крысе, живущей в затхлой земляной норе своих незрелых убеждений, понравится все, что я ей принесу, — быстро сказал Цинизм. — Я изнасилую ее и убью, сдавливая гортань. Он умрет, когда я закончу.

Стальная скривила губы.

— Это… — прохрипели откуда-то сзади. — Это… Не ты. Никас. Ты не такой.