Я сижу дома, мне темно. Я лежу, умирая, без преувеличения, так как имею ввиду погибание личности. Отсутствует развитие и к нему ведущая мотивация. Слушаю каруззо, но это не успокаивает. Становится тошно, что я не чувствую такую музыку. Еле дышу.

Смотрю через окно на пустой город пустыми глазами. В основном, трачу своё время на просмотр низкого чёрного юмора мультиков, лёгких к восприятию, чем и привязывается внимание. Скучаю по холодным вечерним прогулкам в парке вдоль тёплых фонарей с сигариллой в руке. Мои стихи всё об одном и том же. Какой я несчастный, мечтатель, мыслитель бед, добрый, отчаянный, я, я! Вижу красоту, но боюсь её тронуть. Лень не выпускает меня в Мир, что хранят книги. И общаться не выходит с людьми. Ни тем общих не найти, ни казаться другим мне не хочется, чтобы понравиться.

Долго гляжу в своё отражение, любуюсь.

Вечно представлять хотел бы себя в гриме, ногти в чёрном и недавно мною купленным матовым цвете, пальто, лёгкий дым, что выходит из моих алых губ, обоюдно овивает мою персону дымком из кубинского элемента моего счастья. Звезде не кажется, что курение – часть её жизни. Поэтому мы не вместе, отшучиваюсь.

Днём трудно сдерживать себя, когда улицы свободны, как и я. Но я вспоминаю, что мне некуда идти. Я бы мимом шутил, веселил детей, чтобы чувствовать себя полезным. Ибо не умею шутить. Сарказм и самоирония – исчерпывающие себя жанры.

Не упускайте меня, друзья, когда увидите. Я буду зажат и чуть невесел, но, имейте ввиду, в глубине души буду чувствовать яркую радость вас встретить. Люди – иногда причина снимать наушники, хотя сперва являлись причиной их надевать.

Везде так много мелочей, всё понять не успеваешь. Почему же я не пытаюсь всё узнать, досада.

Это зрелище уже не может побуждать на улыбку. Только смерть посмеет улыбнуться, взглянув на всё это. Жалкое посмешище.

Вечный вопрос: чего я хочу.

Но его позволять его задавать сам себе я стал ближе к 17, в пору бунтарских начинаний. Скорее, неформальских.

Хотя. Что в 10 лет, что в 20 я живу с родителями, ем мамину еду и смотрю мультики. Где я, кто я, ответ понятен. Опыт неубедителен. У меня мало чего было, преобладает то, чего не было. А именно блядского секса, хороших шуток, остроумных бесед, денежного достатка и умения думать!

Я слышу лишь себя, и то плохо. Мысли же мешают друг другу. Я без друзей. Я без девушки. Я без работы. Я без учёбы. Я в семье, которая прожила своё и довольствуется заботой о своём чаде. Я не умею ничего, я не депрессивен, я виртуально зависим. Я иногда курю, чтобы чуть успокоиться. Объятие тепла изнутри. Тишина.

Во что же я превратился. Нет, будучи клоуном в гриме, имеется некая эстетика, посыл, он же цель, харизма, символ! Без неё – настоящий клоун. Не цирковой, а неудачник клоун. Всё теряю. Ничего не понимаю и со мной ничего не происходит хорошего. Я даже влюбиться не могу невзаимно, даже руки на себя наложить боюсь!

Чего я вообще достоин? С таким лицом, с такими волосами, с таким телом, с такими ногтями, с такой одеждой? Это средний класс, что движется от зарплаты к зарплате сквозь потные рабочие и пьяные выходные дни. Я всё упустил, не имея ничто! Ах. Какая досада, смотреть, как молодёжь меня обгоняет. Я себя чувствую странно. То сильным, то слабым. Но всегда в своём уме и теле, лишь меняется расположение (он же настрой) духа!

Нам всем нужно чувствовать, что мы важны. Я от этого устал. Вернее, что нет этого чувства. Устал искать и ждать. Поэтому и не хочу его более. Я ругаюсь с друзьями. Я устал писать никому не нужные песни, от этого в меня никто не влюбится, и моя жизнь не поменяется!

Только блаженны одинокие. Но я не осмыслен. Мне рано.

Мозг будто выжат, ночь проходит быстрее, и я утратил эту любовь как-то. Толь дожди отпугивают меня от прекрасного, толь совсем я потерял умение любить.

Что-то чувствовать, кроме наслаждения от совместных хохотаний с чёрного каламбура, выходит редко. Я не желаю сцены, мне точно некуда идти и некем быть. А пациент даже плохой для психолога, я при нём оживаю и шучу, хотя должен говорить о проблемах и плакать. Плакали мои деньги, но не суть. Друзья. О, как я рад, что они у меня есть, столь же опечален, что у них есть я. Кто ближний мой – тот цирк запомнит навсегда. Неугомонный я, когда смеюсь. Так страшно, возвышенно. Прощения просить стыжусь, бесполезно.

Я когда-нибудь ещё накрашу своё лицо в грим, только этот образ мне не придаёт шарма. Он во мне настоящем, а мимная физиономия привлекает куда больше внимание, нежели очередное полупрыщавое аристократическое лицо. Мои пороки беспощадны. И мешают быть, стать иным, я писал текст, возлагая надежду, что станет он началом для новой книги, но беда: пропала фантазия, да и влечёт меня всё к похоти, умалишённый в такие моменты, а после – никаких стремлений, ничего не важно.