Ага, Санек, похоже хана нам.

Мотоциклисты зажимали нас своими третьдюймовками… Тьху ты. Из своих пулеметов с их жуткой скорострельностью нас давили ушастые черномазые гады, почему-то не в привычных штальхельмах, а словно в британских Броди, и весь этот сюр был не мышиного цвета, а слегка голубоватого, так вот, пока они не давали поднять головы, четырехколесные «броневозы» полуросликов дум-думкали нас своими двадцати… пяти, получается, миллиметровыми автоматическими пушками.

Твари! Тут же одни только раненные. Стрелковая ж рота уже где-то там, на Западе. Что ж вы творите, суки?

— Прощай, Костя.

— Да хер там! — заорал я, когда увидел как дернулось тельце рыжей от близкого разрыва очередного дюймового снаряда.

Не понимая что делаю, я буквально за несколько секунд верчения руками сформировал между ладонями светящийся огненный сгусток размером с апельсин и толкнул его в остановившийся метрах в двухстах броневик. Огненный шар с гулом помчал к цели и спустя секунды три влетел в повернутый ко мне бок этого бронеуродца, отчего прогремел взрыв, и ошметки некогда смертоносной боевой машины разлетелись на десятки метров вокруг. Отлетевшая же на пару метров коренастая фигурка одного из членов экипажа, не более чем полутораметрового полурослика, с воплем принялась метаться в попытке сбить охватившее ее пламя, что в прочем, буквально за считанные секунды прекратилось по понятным причинам.

Пока я метался между искореженными телегами, не замечая ни ржания в предсмертных конвульсиях посеченных осколками лошадок, ни стонов с криками умирающих под губительным огнем раненных, мои руки на автомате крутили всё новые и новые огнешары, каждые четыре-пять секунд отсылая их в сторону противника. Я даже не обращал внимания на какое-то непонятное пиликание, что сопроводюждало каждую смерть врага.

Мое тело конечно же ощущало тычки множества осколков от рвущихся снарядов, которые хоть почему-то и не резали моей кожи, не рвали мышц, не вызывали кровотечений, но боль от такого, пусть и приглушенная неведомой мне силой, всё же очень даже ощущалась, особенно когда это были не мелкие, легкие осколки, а тяжелые пули. Но я не обращал и на это внимания, стараясь создать максимально возможную плотность огня, чтоб поскорее подавить огневые средства противника, прекратив наконец творящийся вокруг ужас. При всём при этом, я находился в постоянном движении, стремясь быть подальше от Сонечки, дабы ей не досталось еще больше от предназначенного мне.

Сейчас главное заткнуть имперцев и прекратить обстрел, а как только враг отступит, или что лучше всего, умоется кровью, я смогу подскочить к рыжей и бахнуть ее наконец Лечилкой.

Что оно такое и почему я вдруг оказывается умею метать из рук огонь — меня меньше всего сейчас заботило. Я не знаю и не понимаю почему, но тело само говорит мне как нужно. Пока что, этого достаточно.

Второй и третий мои огнешары рванули от встречи с землей чуть левее и под днищем другого броневоза, перевернув эту таратайку последним взрывом на бок, отчего огонь из тяжелого вооружения по нашей колонне наконец прекратился и остались лишь три строчащих из пулеметов мотоцикла и два пока перезаряжающих ленты, а также спешившиеся их третьи номера, что залегли и постреливают из своих карабинов, в отличие от самозарядных эльфийских, что были похожи на помесь СВТ и М14, из каноничных Маузероподобных магазинных болтовок.

Четвертый огнешар рванул очень близко от одного уже перезарядившегося байка, перевернув и искорежив его, чем был выведен из строя еще один пулемет. Третьдюймовка, как тут говорят. Придумали ж такое? У них тут, как я понял, не метрическая система. Надеюсь, вершки и пяди с унциями меня не доконают.

Остальные дроу-байкеры, обнаружив потери, принялись пятиться, но так как заднего хода у них не было, а взять и развернуться спиной, чтобы погнать назад в лес, значит выключить из боя такие немаловажные факторы как пулеметы, чем-то похожие на Браунинговские М1919, весьма губительные благодаря своей жуткой скорострельности, скорее присущей каким-нибудь МГ42ым. А такое было бы не самым верным решением, поэтому черномазые предатели рода эльфийского, что снюхались с низкорослыми варварами, сконцентрировали весь свой огонь на моей мечущейся фигуре.

Именно такое «внимание» ко мне привело к тому, что отправив свой пятый огнешар куда-то в район очередного мотоцикла, я получив-таки две пули в грудь повалился едва способный вдохнуть грудью, с похоже пробившими мне легкие ребрами.

— Хрен вам, а не Костю Салина! ЗА ОРДУ!!! — заорал я как умалишенный, бахнув себя Лечилкой по… да по всему что явно было поломано или побито.

Уж не знаю что за сила бережет меня от пробития, и я отделываюсь лишь ушибами, переломами, да контузией тканей, но воздадим ей хвалу!

А вернув себе подвижность и перекатившись пару раз, подальше от того ада, я привстал и запулил седьмой огнешар вдогонку улепетывающему к лесу драндулету с коляской, который прикрывали оставшихся двое, пока ещё один, после близкого взрыва от моего предыдущего фаербола, силами его экипаж переворачивали снова на колеса. Полурослики же, из того опрокинутого броневоза, уже выбрались из него и что-то там возились с этой своей каракатицей, никак пока не участвуя в бое, поэтому я на них и не отвлекался.

Отползая под градом пуль по придорожной канавке, подальше от перенесенного на место моей последней активности вражеского огня, я подумывал: «Вот бы мне чего-то такого, чтоб бить навесиком, да с закрытых позиций!» Однако, когда мой рот, в ответ на желаемое, внезапно начал сам молоть какую-то околесицу, а руки вдруг возжелали порулить… великом, что ли, я содрогнулся от этих неуместных позывов, и одернув-таки себя, прекратил исторгать ту тарабарщину, и осуществлять нелепые телодвижения, поспешив вернулся к прерванному и такому увлекательному ползанию в дорожной пыли под свистящей над головой смертью.