Она сердилась на него за ту власть, которую он имел над ней. Заблуждения, в которые она впала из-за его присутствия. Но разве не он сказал ей: «Я вам никто, всего лишь случайный человек, который занимался вашим садом»? Нет, он не был для нее никем, и она удивлялась, что потратила столько времени, пытаясь ему это растолковать.

Она попыталась больше не думать о нем. У нее больше не было времени на сожаления. Посмотрев на часы, она постаралась расшифровать бестолковый язык стрелок. Вот уже больше получаса, как она спустилась в погреб. Они не замедлят прийти и внезапно появиться в доме… И, может быть, так будет даже лучше.

Матильда открыла альбом, который лежал у нее на коленях. Тот, который Франсуа намеренно оставил в кабинете на видном месте.

Камилла была такой миленькой. Ее лицо было лицом малышки, с тех пор Матильде удавалось видеть это только на фотографиях. Это не было настоящими воспоминаниями. С тем же успехом это могла быть дочь каких-то других людей. Ребенок, которого она на самом деле не знала, которого не носила в своем чреве.

Вскоре все сцены, проходившие у нее перед глазами, канули в забвение, будто никогда и не существовали. Почему все хорошее в конце концов исчезает?

Все еще держа альбом открытым, она снова подумала о замке своего детства, об огромном парке и пруде, о старых качелях, которые ее отец сделал и повесил на столетнем дубу.

Они с сестрой качались на них, сложив тонкие ножки, чтобы придать качелям больший размах, а затем взлетая высоко к небу и к листьям, которые шевелились под ветром. Внезапно эта картина стала для нее гораздо реальнее стен погреба вокруг нее.

Платьице в клетку… она почти ощутила под пальцами его жесткую ткань. А еще запахи… Запах волос, вымытых марсельским мылом, а затем прополосканных водой с уксусом, которые ее старшая сестра часами заплетала в косички перед туалетным столиком в комнате. И запах крохотных лесных земляничек, которые собирали весной и которые так пачкали белые передники, к отчаянию матери.

Ей показалось, что она слышит на нижнем этаже какой-то шум. Или, может быть, снаружи…

Шаги и разговор. Наверху.

Сюда кто-то идет.

Но все это уже не имело ни малейшего значения.

Еще несколько секунд, всего несколько… Чтобы в последний раз попробовать сладкий вкус детства… Скрыться в надежном коконе полнейшей невинности.

Наконец, когда эта маленькая девочка, которой она когда-то была, этот далекий силуэт на горизонте памяти слился с Камиллой, она приставила дуло пистолета себе к виску и, не колеблясь, не испытывая ни малейшего страха, отправилась к призракам своего прошлого.

Марк оставил левую руку скользить вдоль правой и наставил «зиг-зауэр» на нижние ступеньки лестницы. Он был потрясен чудовищным запахом, поднимавшимся из глубины погреба. От этой вони у него начало сильно першить в горле. Несмотря на все усилия, которые он делал, чтобы сосредоточиться, он не мог отделаться от мысли, что не принимает в происходящем никакого участия и является всего лишь обычным зрителем.

Путь ему преградило нагромождение ящиков и бочек. Он спустился по крутым ступенькам, согнув ноги в коленях, чтобы попытаться рассмотреть, что происходит внизу. От неоновых ламп тревожные тени падали на старые стены, покрытые известью.

Когда Марк добрался до промежуточной лестничной площадки на повороте лестницы, он заметил что-то скорченное в тени и сразу же понял, что причиной этому был выстрел, который он недавно слышал в доме. Все еще держа палец на спусковом крючке пистолета, он поспешно спустился с трех оставшихся ступенек.

Даже если бы он не мог видеть лицо под копной разлохмаченных волос, он бы все равно безошибочно узнал лежащую на земле женщину. Она полусидела с вытянутыми ногами, прислонившись к шкафчику.

Марк не видел раны в основании ее черепа и не заметил пистолета, зажатого у нее в руке. Его глаза были прикованы к брызгам крови, усеивавшим каменную стену и превращавшим ее в абстрактное полотно.

В висках у него бешено застучало. Был момент нерешительности, во время которого лейтенант не знал, что ему следует делать — если, конечно, предположить, что у него несколько дел. Он снова подумал о Вассере, раненном, лежащем в бессознательном состоянии в комнате нижнего этажа. Две сцены накладывались друг на дружку, но Марку еще не удавалось установить логическую связь между этими двумя драмами.

Внезапно его чуть не вывернуло. Он отвел взгляд. И сразу же перед глазами у него оказалась зарешеченная камера с другой стороны от лестницы. То, что сейчас было у него перед глазами, просто не укладывалось в голове.

Никогда ему не случалось видеть ничего подобного. При виде этого зрелища он почти забыл о мертвом теле, которое находилось у него за спиной.

— Господи боже! — произнес он наконец.

За прутьями решетки человек, лицо которого было стянуто ужасающей железной маской, казался сошедшим со средневековой гравюры. Лишь значительно позже, в ходе длительного расследования, которое его ждало, Марк узнает, как называется это орудие пытки: узда для ведьмы.