Во всяком случае, несмотря на то что его надзирательница утверждала, что здесь всего лишь вывих, теперь стало ясно: все гораздо серьезнее. В конце концов, она же не медсестра… К тому же он здорово расшибся при падении, когда его отбросило машиной. Судя по всему, само это не заживет.

Придя в сознание, он обнаружил, что его матрас теперь перемещен к стене. Его левая рука была пристегнута наручниками к вмурованному в стену угловому кронштейну, который, скорее всего, раньше поддерживал навесной шкаф. По-видимому, погреба оказалось уже недостаточно.

Брайан даже не стал умолять мадам Вассер снять с него наручники. Так же как не стал просить еще обезболивающего. Нет, он не унизится до того, чтобы просить ее хоть о какой-нибудь милости. Он твердо решил не идти с ней на соглашения, какими бы ни были условия.

По всей видимости, она быстрее его оправилась от их столкновения. Изменился только ее голос. Теперь он стал более низким, чуть хрипловатым. Возможно, набросившись тогда на нее, он задел горло.

Он едва мог вспомнить минуты после удара машины. Он лежал оглушенный, зарывшись лицом в траву, с полным ртом влажной земли. Где она нашла силы затащить его в машину и переместить в погреб? Смутно вспоминалось ощущение укола в руку. Какое дерьмо она ему вколола?

В памяти всплывало несколько картинок, похожих на выцветшие снимки, сделанные старым поляроидом. Слишком резкий свет в гостиной… погруженные во мрак ступеньки… Его никто не нес, в этом Брайан был совершенно уверен. Он спускался сам в измененном состоянии, опираясь на ее плечо.

— Сволочь проклятая, вы из этого не выпутаетесь! Когда-нибудь кто-то все равно придет сюда. Не можете же вы вечно держать меня здесь.

Говорить с ней в таком тоне и вкладывать эту мысль в ее голову не было с его стороны особой хитростью. На самом деле не факт, что для него будет хорошо, если сюда кто-нибудь и в самом деле придет. Кто знает, на что она будет способна, если почувствует себя в опасности и запаникует? Однако в данный момент это было единственным, что он мог сделать. Даже своя жизнь казалась Брайану не такой важной, как раньше.

Проснувшись, он принялся реветь как маленький. Это был гнев, обращенный против себя самого. Упустить такой случай! Возможность, которая, может быть, больше никогда не представится. Когда он успел стать таким неудачником?

А может быть, в его положении это нормально и в такое состояние периодически впадают все узники? Он вспомнил о похищенной девочке из Австрии, которую нашли только через восемь лет. Репортаж о ней он видел по телевизору. Она была заперта в подвале одним психически ненормальным. Не в хижине среди леса… Нет, прямо в городе, в коттедже, рядом с которым стояло много других домов.

Восемь лет. Сколько же это дней? Три тысячи? Что-то в этом роде… И как ему потом после этого жить? И откуда он возьмет силы держаться так долго? Не свести счеты с жизнью? А ведь он заперт здесь не больше пяти дней.

Больше 2995, Брайан…

Казалось, мадам Вассер была раздосадована его наглой выходкой:

— Конечно, не может быть и речи, что вы останетесь здесь, как вы говорите, навечно. Но вы обещали мне вести себя спокойно и нарушили свое обещание. Обманывать других — это плохо, очень плохо.

— Когда обещание вырвано силой, оно ничего не стоит.

Сказав это, он сам тут же удивился своим словам. Где он услышал эту фразу? В телесериале, который смотрел с братьями? Она так легко вылетела у него изо рта, как будто он сам до этого давно додумался.

— Так, значит, теперь вы сыпете афоризмами?

Он ненавидел, когда она намеренно употребляла слова, которых он не знает. Не более чем способ его унизить, опустить ниже плинтуса. Они принадлежали к разным мирам, но он предпочитал свою невежественную семью этим мелким буржуа, которые лопаются от гордости за свой культурный уровень, свои книги и хорошие манеры.

Как и в прошлый раз, мадам Вассер вытащила маленькую табуретку и уселась на нее. Но в этот раз, так как он не мог передвигаться по камере, ее лицо было частично скрыто этажеркой для бутылок вина, стоящей у подножия лестницы.

— Когда-то Франсуа меня обманул. Один-единственный раз.

Счастлив это узнать.

— Не могу вам сказать, что тогда мы с ним пережили кризис. Камилле было три года. Конечно, Франсуа часто не появлялся дома: у него было много работы в университете, а иногда он уезжал на всякие семинары и конференции… Но наши отношения сохранялись. По крайней мере, я так думала. Не могу точно сказать вам, когда я начала его подозревать.

Пустилась в откровения. С чего вдруг ей вздумалось рассказывать ему свою жизнь? Делать его своим сообщником? Маловероятно, учитывая все, что произошло между ними. Дать ему какое-то поручение? Возможно, особенно если вспомнить, что она говорила о комнате в башенке.

— В одной глупейшей журнальной статье я прочла, что существует «десять признаков, что мужчина вас обманывает». Вот ведь комедия! «Он назвал вас другим именем» или «от него пахнет незнакомыми женскими духами». Полагаю, чтобы прийти к такому выводу, вовсе не требуются какие-то вещественные признаки. Начав в нем сомневаться, я принялась методично рыться в его вещах, но не нашла ничего, что бы подтвердило мои подозрения. Тогда не было всех этих эсэмэсок и распечаток телефонных разговоров, с помощью которых гораздо легче следить за супругом…